Грейс коснулась пальцем губ, вспоминая поцелуй незнакомца, и когда по телу прошла дрожь восторга, нахмурилась, старательно притворяясь, что ничего не чувствует. Разбойник поцеловал ее. Это был ее первый поцелуй, а она даже не знает, как зовут человека в маске.

Она помнила его запах, тепло его кожи, бархатистую нежность его губ и не знала его имени.

— Грейс! Грейс!

Грейс с усилием поднялась на ноги. Она оставила дверь открытой, чтобы лучше слышать герцогиню, и отчетливо различила, как госпожа дважды ее окликнула. Должно быть, старуха так и не пришла в себя — она редко называла компаньонку по имени, предпочитая сухое обращение «мисс Эверсли», вполне соответствующее ее требовательному, не терпящему возражений тону.

Грейс опрометью бросилась в спальню ее светлости.

— Могу ли я чем-то помочь? — спросила она как можно дружелюбнее, стараясь скрыть усталость и обиду. Герцогиня сидела на постели, вернее, полулежала. Над подушкой возвышалась одна лишь ее голова. Поза была страшно неудобной, но в последний раз, когда Грейс попыталась поправить старухе подушки, та едва не откусила ей голову.

— Где вы были?

Грейс сочла вопрос риторическим и все же ответила:

— В коридоре, за вашей дверью, мадам.

— Я хочу, чтобы вы мне кое-что принесли. — Вместо обычных повелительных ноток в голосе герцогини звучало волнение.

— Чего бы вам хотелось, ваша светлость?

— Мне нужен портрет Джона.

Грейс непонимающе уставилась на госпожу.

— Не стойте столбом! — пронзительно взвизгнула старуха.

— Но, мадам, — возразила Грейс, поспешно отскочив от кровати, — я принесла вам все три миниатюры, и…

— Нет! Нет! Нет! — вскричала герцогиня, яростно мотая головой. — Мне нужен его портрет. Из галереи.

— Портрет?.. — растерянно повторила Грейс. Часы показывали полчетвертого утра, она валилась с ног от усталости, а герцогиня только что приказала ей снять со стены выполненный в натуральную величину портрет и протащить вверх на два лестничных пролета.

— Вы отлично знаете этот портрет, — проворчала старуха. — Джон стоит возле дерева, и у него блестят глаза.

Грейс моргнула, пытаясь переварить услышанное.

— Думаю, там всего один портрет милорда.

— Да! — рявкнула герцогиня срывающимся от нетерпения голосом. — На этом портрете у него блестят глаза.

— Вы хотите, чтобы я принесла его сюда?

— Ну разумеется, у меня ведь нет другой спальни, — раздраженно пробурчала старуха.

— Хорошо. — Грейс с усилием сглотнула. «О Боже, ну и задачка! Что же делать?» — Это займет какое-то время.

— Принесите стул и снимите со стены чертов портрет. Вам вовсе не надо…

Герцогиня скрючилась в приступе мучительного кашля, и Грейс тотчас кинулась к ней.

— Мадам! Мадам! — Обняв старуху за плечи, она попыталась усадить ее на постели. — Пожалуйста, мадам, постарайтесь успокоиться. Вы себя убиваете.

Откашлявшись, герцогиня глотнула теплого молока, чертыхнулась и поднесла к губам бокал с виски.

— Скорее я убью вас, — хмуро отрезала она, с грохотом поставив бокал на столик, — если вы не принесете мне этот портрет.

Грейс испуганно кивнула:

— Как пожелаете, мадам.

Она торопливо вышла из комнаты и, убедившись, что герцогиня ее не видит, тяжело привалилась к стене.

Вечер начинался так чудесно, и вот чем все закончилось. Сначала ей направили в лоб пистолет, потом ее поцеловал мужчина, по которому виселица плачет, и вот теперь герцогине приспичило, чтобы компаньонка приволокла ей громадный портрет из галереи. В полчетвертого утра.

— Она мне явно недоплачивает, — угрюмо пробормотала Грейс себе под нос, плетясь вниз по лестнице. — Никаких денег не хватит…

— Грейс.

Девушка резко остановилась и едва не потеряла равновесие, оступившись на нижней ступеньке.

Мгновенно чьи-то крепкие руки схватили ее за плечи, не давая упасть. Грейс подняла глаза, уже догадавшись, кто это мог быть. Томас Кавендиш приходился внуком ее светлости и носил герцогский титул, что, бесспорно, делало его самым могущественным человеком в округе. Едва ли не половину времени он проводил в Лондоне, бывая в Белгрейве лишь наездами, но за пять лет службы у герцогини Грейс успела неплохо его узнать.

С Томасом ее связывала дружба. Это могло показаться странным, принимая во внимание разницу в их положении, и все же они были друзьями.

— Ваша светлость, — пробормотала Грейс, хотя Томас просил ее в Белгрейве обращаться к нему по имени.

Герцог Уиндем отступил на шаг, вытянув руки по швам, и Грейс устало кивнула ему. Час был слишком поздним, чтобы подыскивать подобающие вежливые приветствия.

— Какого черта вы до сих пор на ногах? — возмутился Томас. — Уже третий час ночи.

— На самом деле четвертый, — рассеянно заметила Грейс и замерла, потрясенная внезапной мыслью. «Силы небесные, это же Томас!»

Сонливость слетела с нее в мгновение ока. Что ему сказать? И стоит ли вообще упоминать о случившемся? Конечно, нелепо скрывать, что на карету герцогини напали разбойники, но нужно ли рассказывать Томасу, что у него, возможно, объявился двоюродный брат, который рыщет по окрестностям, облегчая кошельки местной знати?

Грейс вовсе не была уверена, что герцогу следует об этом знать. Незнакомец в маске скорее всего обыкновенный грабитель с большой дороги. К чему напрасно волновать Томаса?

— Грейс?

Она тряхнула головой, словно пытаясь прогнать назойливые мысли.

— Простите, что вы сказали?

— Почему вы бродите по коридорам?

— Ваша бабушка неважно себя чувствует, — объяснила Грейс и поспешно добавила, желая сменить тему: — Поздно же вы вернулись.

— У меня были кое-какие дела в Стэмфорде, — отрывисто бросил Томас.

Значит, был у любовницы. Если бы речь действительно шла о делах, он не отвечал бы так уклончиво. И все же странно, что он вернулся домой среди ночи. Обычно Томас оставался у любовницы до утра. Несмотря на почтенное происхождение, Грейс в Белгрейве исполняла роль служанки, и до нее доходили все сплетни. Если герцог не ночевал дома, она обычно об этом знала.

— У нас выдался… беспокойный вечер, — осторожно заметила Грейс и нерешительно замолчала.

Томас выжидающе посмотрел на нее, и ей не оставалось ничего другого, как продолжить:

— На нас напали разбойники.

— О Господи! — всполошился герцог. — Как вы? Надеюсь, все обошлось? А как бабушка?

— Нам обеим не причинили ни малейшего вреда, — заверила его Грейс. — Хотя у бедняги кучера ужасная шишка на голове. Я взяла на себя смелость дать ему три свободных дня, чтобы он мог прийти в себя.

— Разумеется. — Томас на мгновение зажмурился, словно пересиливая боль. — Я должен извиниться перед вами. Мне следовало настоять, чтобы вас сопровождало больше верховых.

— Не глупите. Здесь нет вашей вины. Кто мог знать заранее… — Грейс внезапно умолкла. «Действительно, к чему искать виноватых?» — Мы не пострадали, это главное, — повторила она.

Томас тяжело вздохнул.

— Что они забрали?

Грейс снова замялась. Не могла же она сказать Томасу, что грабители удовольствовались одним лишь кольцом. Герцог не идиот. Естественно, он спросит почему. Похоже, сегодня все предпочитают отвечать туманно и уклончиво. Она натужно улыбнулась.

— Не слишком много. У меня ничего. Думаю, нетрудно догадаться, что я небогата.

— Должно быть, бабушка в бешенстве.

— Герцогиня немного расстроена, — слукавила Грейс.

— На ней были изумруды, верно? — Томас удрученно покачал головой. — Смешно, но старая брюзга обожает эти камни.

Грейс подавила в себе желание отчитать герцога за эпитет, которым он наградил бабушку.

— Ее светлость сохранила изумруды. Она спрятала их под подушками кареты.

Томас изумленно поднял брови.

— В самом деле?

— Вообще-то это сделала я, — поправилась Грейс, неохотно разделив славу с герцогиней. — Ваша бабушка передала мне изумруды до того, как грабители открыли дверцу экипажа.

Легкая улыбка скользнула по лицу Томаса. После короткого неловкого молчания он заговорил:

— Вы так и не сказали, почему до сих пор не в постели. На дворе ночь, вы безусловно заслужили отдых.

— Я… хм… — «Похоже, придется ему сказать. Все равно он увидит завтра пустое место на стене в галерее». — Ваша бабушка высказала очень странное пожелание.

— Все ее пожелания довольно странны, — немедленно отозвался Томас.

— На этот раз… — Глаза Грейс гневно сверкнули. И как она только докатилась до такой жизни? — Не думаю, что вам захочется помочь мне принести портрет из галереи.

— Картину?

Грейс кивнула.

— Из галереи?

Еще один безмолвный кивок.

— Полагаю, речь идет не об одном из тех квадратных полотен скромных размеров?

— Вы говорите о натюрмортах с фруктами?

Томас кивнул, испытующе глядя на Грейс.

— Нет. — Не дождавшись ответной реплики герцога, она добавила: — Она хочет портрет вашего дядюшки.

— Которого?

— Джона.

Томас понимающе склонил голову и невесело усмехнулся:

— Он всегда был ее любимчиком.

— Но ведь вы его даже не знали, — заметила Грейс. В голосе Томаса ей послышалась отчужденность, словно он сам был свидетелем особых милостей, оказываемых герцогиней любимому сыну.

— Разумеется, не знал. Он умер еще до моего рождения. Но отец рассказывал мне о нем.

Лицо герцога приняло замкнутое, непреклонное выражение. Было ясно, что он не желает обсуждать эту тему.

Грейс растерянно замолчала, не зная, что сказать, ожидая, пока Томас соберется с мыслями.

Наконец, очнувшись от оцепенения, он поднял голову и заговорил:

— Но этот портрет выполнен в натуральную величину.

Грейс тотчас представила себе, как, едва держась на ногах, снимает тяжелую картину со стены.

— Боюсь, что да.

На мгновение Грейс показалось, что Томас готов повернуть в сторону галереи, однако в следующий миг он надменно вскинул голову, выпятив подбородок, и снова превратился в грозного, неприступного герцога Уиндема.

— Нет, — твердо возразил он. — Вы не станете возиться с картиной посреди ночи. Если старуха непременно желает заполучить этот чертов портрет, пусть дождется утра и попросит одного из лакеев принести его.

Грейс силилась улыбнуться, ведь Томас пытался встать на ее сторону, но усталость обратила улыбку в вялую гримасу. Вдобавок Грейс давно усвоила, что герцогине лучше не перечить.

— Уверяю вас, больше всего на свете мне хочется сейчас улечься в постель, и все же проще выполнить пожелание ее светлости.

— Вовсе нет, — непререкаемым тоном отрезал Томас, а затем, не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал вверх по лестнице.

Проводив его усталым взглядом, Грейс пожала плечами и поплелась в сторону галереи. В конце концов, не так уж и трудно снять картину со стены.

Но не успела она сделать и десяти шагов, как услышала отрывистый окрик герцога.

Грейс со вздохом остановилась. Ей бы следовало знать, что Томас не сдастся. В упрямстве он не уступал своей бабушке, хотя вряд ли ему пришлось бы по вкусу подобное сравнение.

Едва сдерживая раздражение, Грейс пустилась в обратный путь. Со стороны лестницы раздался новый окрик, и ей пришлось прибавить шагу.

— Я здесь, — недовольно проворчала она. — Боже милостивый! Вы перебудите весь дом.

Томас выразительно закатил глаза.

— Только не говорите мне, что собирались собственноручно снять картину со стены.

— Если я этого не сделаю, ваша бабушка будет дергать сонетку всю ночь и мне вообще не удастся поспать.

Герцог воинственно прищурился.

— Внимательно следите за мной.

— Следить? Зачем? — удивилась Грейс — Что вы задумали?

— Я оборву шнур ее звонка, — заявил Томас и с новой решимостью устремился вверх по лестнице.

— Оборвете шнур?.. Томас! — Грейс бросилась вдогонку за герцогом, но, разумеется, тот оказался куда проворнее, бессмысленно было и пытаться его настигнуть. — Томас! Вы не можете!

Он обернулся. На лице его сияла улыбка, и это еще больше встревожило Грейс.

— Это мой дом, — отрезал он. — И здесь я могу делать все, что мне вздумается.

Пока Грейс пыталась осмыслить его слова, он стремительно пересек холл и ворвался в спальню герцогини.

— Что вы тут вытворяете? — услышала Грейс его сердитый окрик. С тяжким вздохом она поспешила вслед за Томасом, его взволнованный возглас застал ее на пороге спальни. — Силы небесные! Вам плохо?

— Где мисс Эверсли? — пробормотала герцогиня, безумным взглядом обшаривая комнату.