Джулия Куинн - Красавица и герцог

— Я так рада это слышать!

— И она меня любит.

— Как чудесно!

— Да, — прошептал Джек.

Мэри махнула рукой в сторону холла.

— Ты идешь со мной?

Джек понимал, что ему следовало бы вернуться в гостиную, но объяснение отняло у него слишком много сил. Вдобавок ему не хотелось показываться остальным в таком виде — растерянным, бледным, с покрасневшими глазами.

— Ты не против, если я побуду здесь?

— Конечно, оставайся. — Она задумчиво улыбнулась и скрылась за дверью.

Джек снова повернулся к дядиному столу и медленно провел пальцем по гладкому дереву. Тишина кабинета обволакивала, словно уютное теплое одеяло, а Джеку так нужно было хотя бы немного покоя.

Ему предстояла долгая ночь, и он точно знал, что не заснет. Бессмысленно было даже пытаться. При мысли о том, чтобы что-то делать или куда-то идти, его мутило, и меньше всего на свете ему хотелось думать.

Этой ночью Джек хотел одного: просто быть.

Грейс понравилась гостиная в доме Одли. В этой элегантной комнате, отделанной в мягких кремовых и бордовых тонах, стояли два дивана, изящное бюро и несколько уютных кресел для чтения, расставленных по углам. Милые домашние мелочи придавали гостиной особое очарование. Грейс заметила на столе пачку писем, а на диване — забытое рукоделие. Должно быть, миссис Одли отложила вышивание, услышав стук в дверь. На каминной полке выстроились в ряд шесть миниатюр. Грейс подошла ближе, притворившись, что греет руки у огня.

Это все семейство Одли, лет пятнадцать назад, тотчас поняла Грейс. Первым шел портрет дяди Джека, на второй миниатюре Грейс узнала миссис Одли. Потом… Господи, неужели это Джек? Разумеется, кто же еще? Совершенно не изменился! Как ему это удалось? Конечно, на портрете Джек был моложе, но в остальном выглядел как прежде: то же выражение глаз, та же озорная улыбка.

На мгновение у Грейс перехватило дыхание.

На остальных миниатюрах были изображены дети Одли. Два мальчика и девочка. Грейс склонила голову и прочитала про себя коротенькую молитву, увидев портрет младшего ребенка, Артура. Джек его любил.

Возможно, о нем говорил сейчас Джек со своей тетей. Грейс последней входила в гостиную и видела, как Мэри мягко потянула племянника к соседней двери.

Несколько минут спустя появившийся дворецкий объявил, что комнаты для гостей готовы, однако Грейс задержалась возле камина. Ей не хотелось покидать гостиную.

Она и сама не могла бы сказать почему.

— Мисс Эверсли.

Грейс обернулась, перед ней стояла тетя Джека.

— Вы так тихо подошли, миссис Одли, — улыбнулась Грейс. — Я вас не слышала.

— Это портрет Джека, — произнесла миссис Одли, взяв с полки миниатюру.

— Я его узнала.

— Да, он почти не изменился. А это мой сын Эдвард, он живет на соседней улице. Рядом портрет Маргарет. Теперь у нее уже две дочери.

Грейс перевела взгляд на изображение Артура. Миссис Одли тоже смотрела на него.

— Я сочувствую вашей потере, — после долгого молчания сказала Грейс.

Миссис Одли с усилием сглотнула, но глаза ее остались сухими.

— Спасибо. — Повернувшись, она взяла Грейс за руку. — Джек в кабинете своего дяди. Это в дальнем конце коридора, справа. Идите к нему. — Губы Грейс удивленно приоткрылись. — Идите, — с мягкой улыбкой повторила миссис Одли.

Грейс растерянно кивнула, а в следующее мгновение, даже не успев как следует подумать, уже спешила в дальний конец коридора.

К двери в кабинет.

— Джек? — тихо позвала она, робко приоткрыв дверь. Джек сидел в кресле, лицом к окну, но, услышав ее голос, тотчас обернулся и встал.

Грейс тихо проскользнула в комнату, закрыв за собой дверь.

— Твоя тетя сказала…

Она не успела договорить, Джек уже стоял рядом. Он сгреб Грейс в охапку, притиснул спиной к двери и поцеловал в губы. Поцеловал пылко, стремительно и так страстно, что… о Господи… у нее перехватило дыхание.

Потом он отступил, а Грейс не двинулась с места. Она замерла, привалившись спиной к двери, тяжело дыша. Колени у нее подгибались, она едва держалась на ногах и не смогла бы произнести ни слова, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

Никогда прежде она не испытывала такого острого желания.

— Иди спать, Грейс.

— Что?

— Когда ты рядом, искушение слишком велико. — В голосе Джека звучала усталость, сдерживаемая страсть и многое, что невозможно было высказать словами.

Грейс потянулась к нему, не в силах справиться с собой.

— Не в этом доме, — покачал головой Джек, хотя глаза его потемнели от желания. — Иди, — хрипло прошептал он. — Пожалуйста.

И Грейс ушла. Она взбежала по лестнице на второй этаж, нашла свою спальню и забралась в постель.

Всю ночь она пролежала без сна, то дрожа как в лихорадке, то плавясь от жара.

— Не можете уснуть?

Джек, сидевший у окна в дядином кабинете, поднял глаза. В дверях стоял Томас.

— Да.

Уиндем вошел в комнату.

— Я тоже.

Джек поднял вверх взятую с полки бутылку бренди. Должно быть, бутылка оставалась нетронутой со дня дядиной смерти, однако на толстом стекле не было ни пылинки. Тетя Мэри всегда считалась безупречной хозяйкой.

— Попробуйте, — предложил Джек. — Бренди по-настоящему хорош. Думаю, дядя берег его для особых случаев. — Он моргнул, глядя на этикетку, и добавил: — Хотя, полагаю, не для таких, как этот.

Он жестом указал на хрустальные бокалы, стоявшие в шкафчике у окна, и подождал, пока Томас возьмет себе один. Поставив бокал на низенький столик, герцог уселся в ближайшее кресло с высокой спинкой. Джек наклонился и щедро плеснул ему бренди.

Томас сделал глоток и прищурился, глядя в окно.

— Скоро начнет светать.

Джек кивнул. Небо еще не порозовело, но в воздухе уже разливалось нежное, бледно-серебристое сияние утра.

— Кто-нибудь проснулся?

— Насколько мне известно, нет.

Они немного помолчали. Джек прикончил бренди и снова потянулся за бутылкой, но, плеснув несколько капель на дно бокала, вдруг понял, что на самом деле больше не хочет пить.

— У вас когда-нибудь бывает ощущение, что вас выставили на всеобщее обозрение? — спросил он, подняв глаза на Томаса.

Герцог невозмутимо пожал плечами:

— Постоянно.

— Как вы это выдерживаете?

— Мне не знакома иная жизнь.

Джек с досадой потер лоб. У него раскалывалась голова. Казалось, этому не будет конца.

— Похоже, день предстоит отвратительный.

Томас кивнул.

Джек закрыл глаза. Он легко мог представить себе сцену в церкви. Герцогиня непременно захочет первой прочитать приходскую книгу, а Кроуленд будет маячить у нее за спиной и заглядывать через плечо, готовясь продать свою дочь тому, кто предложит лучшую цену. Возможно, тетя Мэри тоже поедет в Магуайрсбридж. И леди Амелия… Едва ли стоит ее за это осуждать, она вправе знать, что ее ожидает. Положение ее так же шатко, а будущее расплывчато, как у остальных.

Единственный человек, которому не обязательно ехать в Магуайрсбридж, — это Грейс.

Но именно ее, ее одну Джек хотел бы видеть рядом.

— Чувствую, в церкви нас ждет настоящий спектакль, вот дьявольщина, — проворчал Джек.

— Это верно.

Они опять замолкли, погрузившись каждый в свои мысли, и вдруг одновременно подняли головы и, не сговариваясь, посмотрели в окно.

В следующий миг их взгляды встретились, и Джек почувствовал, как губы сами собой растянулись в улыбке.

— А почему бы и нет?

— Пока остальные…

— Прямо сейчас, — кивнул Джек. Дело касалось лишь его и Томаса. Никому другому не было места за столом.

Томас поднялся.

— Показывайте дорогу.

Джек встал и направился к двери. Томас последовал за ним. Оба уже сидели верхом, вдыхая густой ночной воздух, когда Джеку вдруг пришло в голову, что они с Томасом кузены…

И впервые при мысли об этом у него стало тепло на душе.

Утро уже давно наступило, когда всадники достигли церкви. Джек был здесь прежде несколько раз, навещая семью матери, и древние каменные стены показались ему родными и знакомыми. Небольшое серое здание выглядело довольно скромно. Джеку всегда казалось, что именно таким и должен быть храм Божий.

— Непохоже, что там кто-то есть, — с сомнением заметил Томас. Если его и разочаровала простота архитектуры церкви, то он ничем этого не показал.

— Приходские книги скорее всего в пасторском доме, — отозвался Джек.

Томас кивнул в ответ.

Мужчины спешились, привязали лошадей к коновязи и направились к дому викария. Им пришлось постучать несколько раз, прежде чем за дверью послышались шаги.

Наконец дверь отворилась, и на пороге показалась женщина средних лет, должно быть, экономка.

— Доброе утро, мэм, — заговорил Джек, отвесив вежливый поклон. — Я Джек Одли, а это…

— Томас Кавендиш, — перебил его Томас, коротко кивнув в знак приветствия.

Джек хмуро покосился на него, что не укрылось бы от глаз экономки, не будь она так рассержена неожиданным вторжением незнакомцев.

— Мы бы хотели взглянуть на приходские книги, — объяснил Джек.

Несколько долгих мгновений женщина угрюмо разглядывала непрошеных гостей, а затем неохотно кивнула.

— Книги в задней комнате, — объявила она. — В кабинете викария.

— Э-э… а сам викарий дома? — спросил Джек, слегка запнувшись, когда локоть Томаса уткнулся ему в ребра.

— Сейчас у нас нет викария, — проворчала экономка. — Его место свободно. — Она подошла к потрепанному дивану напротив камина и уселась. — Нам вскоре должны прислать нового. А пока каждое воскресенье из Эннискиллена приезжает священник читать проповедь.

Взяв со стола тарелку с ломтем хлеба, экономка равнодушно повернулась спиной к посетителям.

Джек с Томасом переглянулись.

Похоже, это было приглашение войти.

Что они и сделали.

Кабинет викария оказался просторнее, чем ожидал Джек; в остальных комнатах пасторского дома царила теснота. Одно окно здесь выходило на север, а два других, расположенных по обеим сторонам от камина, — на запад. В небольшом очаге ровно горело пламя, и Джек подошел ближе, протянув руки к огню.

— Вы знаете, как выглядят метрические книги? — поинтересовался Томас.

Джек покачал головой. Он нетерпеливо сжал и разжал кулаки, потом напряг мышцы ног, привстал на носках и снова опустился. Его тело ныло от напряжения, но попытки сохранять неподвижность приводили лишь к тому, что пальцы начинали отбивать на бедре бешеную барабанную дробь. Ему хотелось выскочить вон из кожи. Хотелось…

— Может, это то, что нам нужно?

Джек обернулся. Томас держал в руках большую книгу в коричневом кожаном переплете, потертом и выцветшем от времени.

— Итак? — Голос Томаса звучал ровно, но пальцы дрожали, и Джек заметил, как судорожно дернулся его кадык.

— Посмотрите сами, — предложил Джек. Ему больше не хотелось притворяться. Стоять и делать вид, что читает. Ему невыносимо было даже думать об этом.

Томас потрясенно уставился на него.

— Вы не хотите взглянуть вместе со мной?

— Я вам доверяю. — Джек сказал правду. Он безоговорочно доверял Томасу, тот бы не солгал.

— Нет, — качнул головой Томас, — я не стану смотреть без вас.

Джек чуть помедлил, затем шагнул к столу, бормоча про себя проклятия.

— Вы чересчур благородны, черт побери, — проворчал он. Томас пробормотал в ответ что-то неразборчивое и, положив книгу на стол, раскрыл ее в самом начале.

Джек посмотрел на страницы. Строчки прыгали перед глазами, расплываясь в уродливые кляксы. Он украдкой покосился на Томаса, но тот внимательно изучал записи, глаза его перебегали с одной строчки на другую, пальцы нетерпеливо перелистывали страницы.

И вдруг движения его замедлились.

Джек стиснул зубы, пытаясь разобрать записи. Иногда ему удавалось различить заглавные буквы и цифры, но почти всегда они оказывались совсем не там, где должны были, и выглядели вовсе не так, как он думал.

Вот идиотство. За столько лет он должен был привыкнуть к этим проклятым закорючкам, но все осталось как прежде.

— Вы знаете, в каком месяце поженились ваши родители? — спросил Томас.

— Нет.

— Но приход не так уж велик. Сколько браков заключается здесь за год?

Джек следил за пальцами Томаса. Они скользили по строчкам, дошли до края страницы, перелистнули ее… и остановились.

Джек посмотрел на Томаса.

Тот сидел неподвижно, с закрытыми глазами. Лицо его походило на застывшую маску. Достаточно было одного взгляда на это помертвевшее лицо, чтобы угадать ответ.