— Позвольте мне сопровождать вас.

После их ухода Грейс с Элизабет молчали не меньше минуты. Наконец с тяжким вздохом Элизабет произнесла:

— Они не слишком-то подходят друг другу, как по-твоему?

Грейс продолжала смотреть на пустой дверной проем.

Потом медленно покачала головой.


Ну и махина! Конечно, замку полагается иметь внушительный вид, и все же Белгрейв поражал своим размахом. Несколько долгих мгновений Джек стоял разинув рот.

Вот это громадина!

Странно, но Джек никогда прежде не слышал, что его отец принадлежал к герцогскому роду. Может, никто из его ирландской родни и не знал об этом? Джек всегда считал, что его родитель — сын какого-нибудь славного деревенского сквайра, возможно, баронета или барона. Ему говорили, что имя того, кому он обязан своим рождением, Джон Кавендиш. А не лорд Джон Кавендиш, как его, должно быть, следовало величать на самом деле.

Что же касается старой леди… утром Джек сообразил, что она так и не назвала своего имени, но это, несомненно, была сама герцогиня. Для незамужней тетушки или вдовой родственницы она держалась слишком властно и надменно.

Силы небесные! Так он, оказывается, внук герцога! Но как такое возможно?

Джек изумленно смотрел на Белгрейв. Он вовсе не был наивным провинциалом. Во время службы в армии ему пришлось порядочно попутешествовать по свету, а в школе он учился вместе с сыновьями самых благородных семейств Ирландии. Среди его знакомых было немало представителей высшей знати, и Джек вполне уверенно чувствовал себя в кругу аристократии.

Но это…

Замок был действительно огромен.

Интересно, сколько же в нем комнат? Должно быть, больше сотни. Любопытно, какова его история? Не похоже на средневековую постройку, несмотря на зубчатые башни, но архитектура определенно дотюдоровская. Кто знает, какие тайны хранят эти древние камни? Наверняка в этих стенах произошло нечто значительное. В таких огромных домах вечно случаются какие-нибудь важные исторические события. Может, здесь был когда-то подписан мирный договор? Или гостило королевское семейство? Подобную чепуху заставляют зубрить в школе, поэтому-то Джек ничего и не помнил. Он никогда не был прилежным учеником.

Издали невозможно было разглядеть истинные размеры замка. Пробираясь сквозь густой парк, петляя между деревьями, Джек видел, как далеко впереди мелькают башни и башенки, то исчезая, то снова появляясь в толще листвы и ветвей. И лишь в самом конце подъездной аллеи полоса деревьев резко обрывалась, открывая взору Белгрейв, величественный и ошеломляющий. Замок был сложен из серого камня с легким оттенком желтизны, и строгий фасад его, несмотря на сглаженные углы, вовсе не казался скучным и унылым. Он простирался вширь и ввысь, выдавался вперед и незаметно отступал, теряясь в зелени деревьев. Этот фасад ничем не напоминал вытянутую стену со множеством окон, характерную для зданий георгианской эпохи.

Джек не мог даже приблизительно прикинуть, сколько времени потребуется приезжему гостю, чтобы разобраться в расположении комнат и залов. И как долго придется искать беднягу, если его угораздит заблудиться в этом гигантском лабиринте.

Завороженный видом замка, Джек стоял и смотрел во все глаза. Интересно, каково это — вырасти здесь? Отец Джека провел тут детство, и, по общему мнению, из него получился довольно приятный малый. Ну, если быть точным, до Джека дошло суждение лишь одного человека, тетушки Мэри; она достаточно хорошо знала его отца, чтобы рассказать о нем пару историй.

И все же трудно представить себе семью, живущую в подобном месте. Дом Джека в Ирландии по любым меркам считался весьма солидным, но даже там четверо ребятишек вечно сталкивались лбами. Не проходило и десяти минут, а подчас невозможно было сделать и десяти шагов, чтобы не вступить в разговор с кем-нибудь из родственников — с кузеном, братом, с тетушкой или даже с собакой. (Это был славный пес, лучше многих двуногих, да упокоит Господь его мохнатую собачью душу.)

О, Одли знали друг друга отлично и понимали с полуслова. Эта счастливая особенность встречается крайне редко, Джек давно пришел к такому выводу.

Несколько минут спустя отворилась парадная дверь, и из замка вышли три женщины. Две блондинки держались чуть впереди. Они были слишком далеко, чтобы Джек мог рассмотреть их лица, но по легким стремительным движениям незнакомок он заключил, что женщины молоды и, возможно, красивы.

Джек давно заметил, что красивые девушки двигаются совсем не так, как дурнушки. Не важно, сознают они свою красоту или нет. Главное, они не ощущают тяжкого гнета некрасивости. Дурнушки же всегда знают о себе правду.

Джек снисходительно усмехнулся краешком рта. Он полагал, что успел немного изучить женские повадки. А этот благородный предмет, как он нередко пытался себя убедить, достоин внимания ничуть не меньше любого другого.

Но при виде третьей девушки — она вышла из замка последней — у Джека перехватило дыхание. Он застыл неподвижно, не в силах отвести взгляд.

Эту девушку он видел ночью в карете. Джек был совершенно в этом уверен. Тот же силуэт, те же темные блестящие волосы. Впрочем, самые обыкновенные, такой оттенок можно встретить где угодно. И все же Джек не сомневался, что это она, потому что… потому что…

Потому что не сомневался, и все тут.

Он помнил ее. Помнил ее движения и жесты, помнил, как она смутилась, когда он прижал ее к себе. Помнил теплое дуновение воздуха между их телами, когда девушка отпрянула.

Она понравилась ему. Джек редко испытывал симпатию или неприязнь к людям, по воле случая ставшим его добычей, но прошлой ночью его поразило выражение лица девушки, когда старая леди толкнула ее вперед, потребовав приставить пистолет к ее виску. Ему показалось, что в глазах девушки мелькнуло понимание.

Джек не одобрил выходку старухи. И все же последовал ее указанию, потому что ему нестерпимо захотелось прикоснуться к девушке, обнять ее. Ощущение оказалось удивительно приятным. И когда почтенная леди слишком уж поспешно вернулась с миниатюрой, Джек едва сумел сдержать досаду, оттого что не успел поцеловать девушку по-настоящему.

Затаившись в тени, Джек безмолвно наблюдал, как девушка идет по дорожке. Вот она обернулась, бросила взгляд через плечо, затем наклонилась вперед и что-то сказала своим спутницам. Одна из блондинок взяла ее под руку и потянула за собой на боковую тропинку. Выходит, они подруги, с удивлением понял Джек. Возможно, девушка (его девушка, как он теперь мысленно называл ее) не просто компаньонка при богатой старухе? Может, бедная родственница? Она, конечно, не дочь хозяйки дома, но и не служанка, это сразу видно.

Как же ее зовут? Джеку непременно хотелось знать ее имя.

Девушка поправила ленты на шляпке и махнула рукой, указывая на что-то вдалеке. Джек невольно вытянул шею, пытаясь разглядеть, что привлекло ее внимание, но деревья по обеим сторонам дорожки росли слишком густо.

И тут она повернулась.

Лицом к Джеку.

И увидела его.

Она не вскрикнула, даже не вздрогнула, но Джек точно знал, что она смотрит на него так же…

…как смотрела минувшей ночью. Вообще-то на таком расстоянии он не мог видеть ее лица. И все же он знал.

По коже пробежал холодок, Джек ощутил легкое покалывание. Теперь он не сомневался, девушка его тоже узнала. Это казалось абсурдным, ведь Джек стоял в самом дальнем конце подъездной аллеи и на этот раз на нем не было разбойничьего платья, но что-то подсказывало ему: девушка поняла, что перед ней тот, кто сорвал поцелуй с ее губ.

Казалось, время остановилось, застыло в вязкой неподвижности. Так прошло несколько долгих мгновений, показавшихся ему вечностью.

Вдруг позади Джека громко каркнула ворона, и чары развеялись. Теперь в голове его билась одна-единственная мысль: «Пора уходить». Джек нигде надолго не задерживался, но это место было особенно опасно.

Он огляделся в последний раз. Джек покидал Белгрейв без сожалений. Его привело сюда любопытство, только и всего. Что же до девушки из кареты — Джек вдруг ощутил, как к горлу подступает едкая горечь, и с усилием глотнул, — девушка без имени… по ней он тоже не станет скучать. Лучше сразу выкинуть из головы весь этот вздор.


— Кто был тот человек? — с интересом спросила Элизабет, но Грейс сделала вид, что не слышит.

Они сидели в удобном экипаже Уиллоби, правда, к сожалению, уже не втроем, а вчетвером.

Вдовствующая герцогиня, поднявшись с постели, бросила уничтожающий взгляд на чуть порозовевшие от солнца щеки Амелии (судя по всему, Томас с невестой совершили довольно долгую прогулку) и пустилась в пространные напыщенные рассуждения о строгих правилах этикета, которым должна неукоснительно следовать будущая титулованная особа. Не каждый день приходится слышать нравоучительную сентенцию, в которой упоминается герцогская династия, воспроизводство потомства и веснушки.

Наконец герцогиня завершила свою патетическую речь. Теперь все три девушки чувствовали себя несчастными, а больше всех Амелия. Старуха вбила себе в голову, что должна непременно поговорить с леди Кроуленд — скорее всего о воображаемых пятнах на коже Амелии, — и, бесцеремонно усевшись в экипаж Уиллоби, велела груму прислать за ней немного погодя собственную карету, чтобы доставить ее обратно в Белгрейв.

Грейс пришлось сопровождать ее светлость. Откровенно говоря, выбора у нее не было.

— Грейс? — снова заговорила Элизабет.

Грейс сжала губы в тонкую линию и впилась немигающим взглядом в пятнышко на обивке кареты, чуть левее головы герцогини.

— Кто это был? — не отставала Элизабет.

— Никто, — поспешно отозвалась Грейс. — Так все готово? Мы едем? — Она выглянула в окно, притворившись, что хочет узнать, почему медлит кучер. Экипаж должен был вот-вот тронуться в сторону Берджес-Парка, имения Уиллоби.

Грейс ужасно не хотелось ехать, даже короткое путешествие пугало ее. Она неохотно последовала за подругами к карете.

И вдруг увидела его. Разбойника.

Его звали не Кавендиш, но когда-то он носил это имя…

Он исчез прежде, чем герцогиня показалась на пороге замка. Стремительно развернул лошадь и понесся прочь. В седле он держался превосходно, даже такая скверная наездница, как Грейс, тотчас поняла, что в искусстве верховой езды этот человек знает толк.

И, главное, он ее видел. И узнал. Грейс точно знала.

Она это чувствовала.

Грейс нетерпеливо побарабанила кончиками пальцев по бедру. Она вспомнила о Томасе и об огромном портрете, проплывшем мимо раскрытой двери в гостиную. Затем ее мысли перескочили к Амелии, вечной невесте, помолвленной с герцогом еще в младенчестве. Потом она задумалась о собственной судьбе. Возможно, ее жизнь сложилась не совсем так, как ей того хотелось, но за годы жизни в замке Грейс научилась ценить покой и безопасность.

И вот объявился мужчина, способный разрушить ее мир.

И хотя она охотно продала бы кусочек души (скажем, восьмушку) за еще один поцелуй того, чьего имени даже не знала, в ответ на замечание Элизабет, что тот мужчина, кажется, ее знакомый, Грейс решительно покачала головой:

— Нет.

Герцогиня вздернула подбородок. Лицо ее раздраженно сморщилось.

— О чем это вы?

— Я интересуюсь, кто был тот мужчина в конце подъездной аллеи, — объяснила Элизабет прежде, чем Грейс успела придумать подходящий ответ.

Голова герцогини, будто на шарнире, резко повернулась в сторону компаньонки.

— Кто это был? — потребовала ответа старуха.

— Не знаю. Я не разглядела его лица. — Грейс не солгала. По крайней мере во второй части.

— Кто это был? — громогласно рявкнула герцогиня, перекрывая грохот колес и стук лошадиных копыт — карета уже скользила по подъездной аллее.

— Не знаю, — повторила Грейс каким-то чужим, срывающимся на писк голосом.

— Вы его видели? — обратилась герцогиня к Амелии. Амелия и Грейс обменялись взглядами, словно заключив молчаливое соглашение.

— Я никого не видела, мадам, — заявила Амелия. Герцогиня презрительно фыркнула и отвернулась, обрушив всю силу своего гнева на Грейс:

— Это был он?

Грейс покачала головой.

— Не знаю, — заикаясь, пролепетала она. — Не могу сказать.

— Остановите лошадей! — взвизгнула герцогиня, наклоняясь вперед, и, оттолкнув Грейс в сторону, яростно заколотила в стенку кареты. — Остановите! Кому говорят!

Экипаж резко остановился, и Амелия, сидевшая рядом с герцогиней, слетела с подушек на пол, прямо под ноги Грейс. Она попыталась подняться, но не смогла: старуха перегородила карету. Изогнувшись и вытянув вперед руки, герцогиня цепко ухватила Грейс за подбородок, длинные старческие пальцы безжалостно впились в кожу.