Положив ладони ему на плечи, она мягко на них нажала, и тогда Ашер, поцеловав ее в лоб, перекатился на спину, а она легла на бок и, всматриваясь в его лицо, подперла щеку ладонью.

— Приблизительно на полгода.

В ее глазах вспыхнуло беспокойство.

— Зачем? Ты болен?

— Нет, детка. О нет, ничего такого. Но я… — Он тоже лег на бок и оперся на локоть. — Мне предстоит еще несколько процедур. Знаешь, я ведь не все рассказал тебе о взрыве… и о том, что было после. Ты готова услышать об этом?

Саванна кивнула, потом подалась вперед и поцеловала его. В их отношениях наступал поворотный момент. Ашер наконец был готов полностью перед нею открыться и поведать ей самую сокровенную, самую личную правду о своей страшной трагедии. Внезапно она испытала облегчение: статья была отправлена, а значит эта часть Ашера навсегда останется только с ней.

— Я всегда готова, Ашер.

Его взгляд по-прежнему говорил о том, как сильно он ее любит. Но лицо мало-помалу суровело, пока меж его бровей не залегла складка.

— Хорошо. Я уже рассказывал тебе о взрыве. О том, как остался без руки. Без уха. Без… половины лица. — Он сглотнул. Стиснул челюсти. — Знаешь, все случилось так быстро. Шум. Пыль. Секунда — и ты… уничтожен. Стал монстром. Чудовищем, которого до слез пугаются дети и от которого в ужасе отворачиваются взрослые. — Она запротестовала, но он, дернув головой, остановил ее. Потом печально улыбнулся. — Я не о тебе, радость моя. Но с остальными все именно так. — Поцеловав ее в губы, он заговорил снова: — Пока тебе ставят капельницу, то все время говорят с тобой, чтобы ты оставался в сознании. А затем, минут, может, через двадцать, внезапно оказывается, что ты внутри «Черного ястреба», внутри вертолета, и плохо понимаешь, что происходит. Ты пытаешься сложить все вместе и… В общем, нас троих — меня, Уильямса и Лагерти — доставили в Кандагар, в тамошний мультинациональный госпиталь НАТО.

Глаза Саванны наполнились слезами, и она, восстанавливая контроль, глубоко задышала, чтобы не дать им пролиться. Ее сердце разрывалось от боли, пока разворачивалась его история, но ей не хотелось, чтобы он подумал, что расстраивает ее. Она хотела, чтобы он продолжал говорить, но вот голос его затих, и он словно ушел в себя. Подавшись вперед, она прижалась губами к его щеке, а когда отклонилась обратно, он взглянул на нее — потрясенный, ошеломленный, — и она взволновалась на миг, что он где-то далеко, но не с ней рядом.

— Ашер? Ашер?

Он дважды моргнул и, прежде чем вернуться к рассказу, сделал глубокий вдох.

— В общем, как я потом узнал, врачам понадобилось три часа на то, чтобы ампутировать мою руку. Обычно такие операции проходят быстрее, но они хотели спасти локоть, за что я им благодарен, а рана была грязной, в земле и песке.

Еще раз быстро моргнув, он тяжело задышал через нос, как если бы сдерживал слезы.

— Ашер, — произнесла Саванна, сама с трудом удерживаясь от слез. — Сейчас я перевернусь и прижмусь к тебе. Я хочу, чтобы ты держался за меня и продолжал говорить, хорошо? Просто рассказывай мне все, что ты хочешь, ладно?

Не дожидаясь, пока он ответит, она сменила положение, прижавшись спиной к его теплой и твердой груди. Его рука плотно обвилась вокруг нее, притягивая ее ближе, и он расправил ладонь у нее под грудью.

— Продолжай, Ашер.

— Мне… мне обработали лицо, но вся моя голова была разбита. Я лишился уха. Скула и челюсть были частично раздроблены. Глаза и зрение остались целы, но лишь потому, что мне повезло. Боль была такая, что меня ввели в искусственную кому, только так я смог дотянуть до Сан-Антонио.

Саванна накрыла его руку ладонью и бережно сжала ее.

— Я… там я и провел весь следующий год — на реабилитации в военном госпитале. Учился жить с одной рукой. Восстанавливал работу легких, потому что они тоже пострадали. Разрабатывал ногу. Мне сделали больше двадцати операций на лице, чтобы я мог выглядеть хотя бы так, как сейчас.

Саванна беззвучно всхлипывала. По ее лицу, капая на подушку, струились слезы.

— Детка, ты в порядке? — спросил он.

Снова сжав его руку, она кивнула.

— В какой-то момент ты доходишь до точки, где должен принять решение, хочешь ты жить или нет, — продолжал он. — У тебя осталась только одна рука, а все твое тело — сплошной сгусток боли. Ты глядишь на себя в зеркало и понимаешь… — Голос его, дрогнув, прервался, и он откашлялся. — Ты понимаешь, что отныне приговорен к одиночеству… и что никто… никто и никогда…

Он снова задышал через нос, тяжело, через силу, и Саванна, заподозрив, что он тоже плачет, перевернулась в его объятьях и легла как раньше, к нему лицом. Она переплелась с ним ногами, ее груди прижались к его груди, а губы приникли к жилке, что билась на его шее. Он крепко обнял ее, его плечи вздрагивали от безмолвных рыданий.

И в этот момент она с ужасающей, леденящей ясностью осознала, что Ашеру не к кому было возвращаться домой. После стольких лет, проведенных вдали от Дэнверса, его никто не ждал. У него никого не осталось. Ни любящих родителей. Ни друзей. Никого, кроме старой подруги его бабушки, которая согласилась приходить к нему и заниматься хозяйством. Он был совершенно один. И все же он принял решение жить.

Она обнимала его за шею, пока он плакал у нее на плече, и не могла остановить свои слезы, заливающие ее лицо. Открывшаяся перед нею бездна его отчаяния, его сокрушительного одиночества разбила ей сердце и надломила душу.

Как, во имя всего святого, он нашел в себе силы выжить? Если ему не к кому и не к чему было возвращаться. Если только он неосознанно не предчувствовал, что однажды его разыщет она.

— Ашер, — с закрытыми глазами вымолвила она, уткнувшись ему в шею.

Он долго молчал, затем, откашлявшись, нашел, наконец, в себе силы ответить.

— Да?

— Ты выжил, Ашер. Я думаю, что, быть может, ты выжил ради меня.

Ее слова подействовали на него так, что он содрогнулся в ее объятьях и выдохнул — резко, словно его ударили в спину.

— Дыши, — приказала она ему — во второй раз.


***


Ашер сделал глубокий, очистительный вдох, потрясенный волной обрушившихся на него эмоций. Быть может, ты выжил ради меня. Неужели она поняла, насколько бессмысленной была его жизнь после того, как он вернулся с войны? Туда, где никому не был нужен. Пока в его дверь не постучала одна прекрасная девушка в сарафане своей сестры и с тарелкой брауни. Только тогда его сердце очнулось и забилось вновь.

Она была права. Он понял это только сейчас. Он остался в живых ради нее.

— Да. Я выжил ради тебя. Ради мечты о тебе.

— И теперь я здесь.

— И я никогда не отпущу тебя, — пообещал он яростно. Его ладонь властным движением переместилась на ее бедро и осталась лежать там, тяжело и настойчиво.

— Мы собираемся начать этот разговор прямо сейчас? — спросила она и, отпустив его шею, стерла со щек оставшуюся влагу.

Ашер судорожно вздохнул. Закончив рассказывать свою историю, он чувствовал себя эмоционально опустошенным, вымотанным, однако поговорить с ней о будущем было необходимо. Он больше не мог выносить неизвестность.

— Думаю, да. — Костяшками пальцев он очертил контур ее лица.

— Ашер… об этом невыносимо говорить, но… но если мне предложат работу в Финиксе, я соглашусь, — выпалила она быстро, словно иначе рисковала потерять самообладание. — Это мой единственный шанс снова встать на ноги. Я не могу закончить карьеру на позорном увольнении из «Сэнтинел» из-за ублюдка Пата Монро. Я не могу позволить ему выиграть. Я должна перевернуть страницу и узнать, что будет в моей следующей главе. Мне жаль, Ашер. Мне очень жаль. Ты знаешь, что я влюбилась в тебя. Но я никогда не прощу себе, если отвернусь от… от… — Она больше не могла говорить. По ее лицу потекли свежие слезы. — Я н-не плакса.

— Я знаю. — Большим пальцем он вытер ее щеки, боготворя каждую клетку ее тела, каждый удар ее сердца. Она была сильной, целеустремленной, смелой — без этих качеств она никогда бы не стала искать его, а ему никогда бы не выпал шанс узнать ее и полюбить. — Ш-ш, детка. Ш-ш. Я никогда не попрошу тебя отказаться от своей мечты. Никогда.

С радостью и облегчением она бросилась ему на шею, а он, раздвинув кончиком языка ее губы, поцеловал ее. Когда он отстранился, тяжело и возбужденно дыша, она потерлась о него бедрами.

Но как бы Ашеру ни хотелось забыться в ее объятьях, он знал, что обязан быть с нею таким же честным, какой она была с ним. Скажи ей, Ашер. Скажи.

— Но я не могу поехать с тобой, — прошептал он ей на ухо. — Когда я вернулся, люди не узнавали меня. Их до сих пор передергивает, когда они на меня смотрят. Я не могу быть с тобой таким, как сейчас.

— Можешь. Ты можешь жить в Финиксе точно так, как ты живешь здесь. Ашер, мне все равно. Я только…

— Нет, детка. Нет. Я не могу поступить так с тобой. — Он облизнул губы, глядя в ее полные слез глаза. — Я не могу просить тебя вместе со мной скрываться от мира. Ничего не получится. Рано или поздно я начну ревновать к той части твоей жизни, где нет меня. А тебе надоест постоянно сидеть со мной дома. Мы сами все уничтожим.

Она шмыгнула носом, наклонилась, прильнув губами к его губам, и на ее языке он ощутил соленые слезы.

— Пожалуйста, поедем со мной, — взмолилась она тихо.

Невозможность выполнить ее просьбу убивала Ашера, ведь ради нее он был готов на все. На одно безумное мгновение он испытал искушение уступить. Я соглашусь. Я продам свой дом в Дэнверсе и куплю новый в Финиксе. К черту операции. Я буду жить, как жил раньше, со своими книгами и садом на заднем дворе. И каждый день буду ждать ее дома, а она будет возвращаться ко мне. И по вечерам будет рассказывать мне о мире, будет ходить на вечеринки, встречаться с людьми, а потом приносить мир ко мне, и… и…

Ха. Приносить мир ко мне. С каких это пор внешний мир приобрел для Ашера Ли столь большое значение? Ход его мыслей прервался, а частый стук сердца замедлился, когда он заново все обдумал. Оказывается, мир имел-таки для него значение. Черт, он скучал по миру. И хотел снова стать его частью. Дело было не только в Саванне. Дело было и в нем самом тоже.

— Я должен это сделать, — прошептал он. — Не только ради тебя. Но и ради себя самого.

Она отодвинулась, чтобы взглянуть на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне надоело жить в изоляции. Надоело прятаться. Я хочу иметь возможность сходить в ресторан или в библиотеку, но чтобы люди при этом не показывали на меня пальцем. Я думал, что мир мне не нужен, и, только встретив тебя, осознал, что это не так. Благодаря тебе я снова хочу жить внутри мира, а не снаружи.

Он вспомнил, что сказал мисс Поттс в день, когда впервые увидел Саванну. Я не гожусь на то, чтобы воссоединиться с человеческим родом. Но теперь он считал иначе. Благодаря Саванне он снова захотел жить. Ашер посмотрел на ее лицо, на ее скулы, на то, как на них ложилась веером тень от ресниц, когда она моргала, и подумал, как же сильно будет скучать по ней.

— Ты знаешь, что я люблю тебя? — спросил он.

Кивнув, она накрыла его щеку ладонью.

— Такой любовью, которая не заканчивается, а живет вечно, — проговорил он мягко. — Неважно, что ты уедешь в Финикс, а я на какое-то время останусь здесь. Мы снова найдем друг друга. Ты поняла меня, Саванна Кармайкл?

Она снова кивнула — грустно, со слезами, все еще блестящими на глазах.

— Я должен сказать тебе еще одну вещь. Я не боюсь, что ты найдешь себе кого-то другого, потому что никто во всем мире не способен любить тебя сильнее меня. Это просто невозможно, ведь еще ни один мужчина в истории не любил женщину так, как люблю тебя я. И я не боюсь, что найду другую, потому что ты вернула меня из мертвых и подарила мне второй шанс начать жить. Ты мое чудо, Саванна, и я всегда буду принадлежать только тебе.

Кивнув в третий раз, она прихватила губами его верхнюю губу и стала посасывать ее лениво и нежно, потираясь грудями о его торс и баюкая в ладонях его лицо. Он понимал, что так она утешает его, но когда она отодвинулась, ее взгляд заблестел страстью, и его плоть ответила ей так, как отвечала и будет отвечать всегда, отвердев по ее команде. Он хотел забыть о предстоящей разлуке. Он хотел забыть о том, что им предстоит провести врозь много больше, чем один день. Он хотел раствориться в ней и увидеть, как она растворяется в нем.

— Когда тебе нужно вернуться? — спросила она. Ее дыхание, пока она смотрела на него, все ускорялось.

— Через неделю, — ответил он. Каждая клетка его тела умоляла его овладеть ею, испробовать ее вкус, погружаться в нее до тех пор, пока не исчезнет все, кроме настоящего момента, где они еще оставались вместе. — Первая операция назначена на шестое.

Они разговаривали об очень серьезных, о невеселых вещах, и все же его сердце быстро стучало от любви к ней, а тело изнывало от отчаянного желания ощутить целостность, которую он ощущал только в ее объятьях.