– И как же я мог это знать, если не присутствовал при зачатии? – От усилия, которое Габриель прикладывал, чтобы говорить спокойно, его голос прозвучал напряженно и неестественно. Лицо его словно окаменело.

– Я был уверен, что матушка сказала тебе… – Джон замолчал.

– Может, тебе не следует слепо верить папашиным анекдотам? – произнес Габриель. – Ревность превратила его в безумца. Он ведь фактически сделал из матери пленницу. Поэтому последние годы провел в одиночестве, сидел здесь, как зверь в норе, и никого не хотел видеть.

– Он не любил общества, – сказал Джон. – И с ним случались приступы подагры, которые едва ли могли смягчить его нрав.

– Его нрав и без того был ужасным!

– Наверное, – согласился Джон. – Его душа была больна. Это первая причина. Я не осуждаю матушку за то, что она искала утешения в другом месте. А вторая причина…

Габриель шагнул к нему, вскинув руку. Джон инстинктивно отпрянул и едва не покатился с лестницы кувырком. Габриель схватил его за сюртук и держал. Костяшки его пальцев побелели от ярости.

– Нет! На что ты намекаешь?

– Однажды я зашел к ней в комнату, и она поспешно спрятала какое-то письмо за подушкой дивана.

Наступило молчание. Их глаза встретились. Сдерживаемые эмоции рвались наружу.

– И ты из-за такого пустяка подвергаешь сомнению честь матери? То, что она спрятала письмо, еще ни о чем не говорит!

– Само по себе нет. Но после ее смерти и после смерти отца одна из горничных во время уборки нашла тайник за панелью в ее спальне. Я обнаружил там письма и еще несколько безделушек.

– Письма? От кого?

– От мужчины. И этот мужчина подписывался «Навеки твой».

– И ты их прочитал? – Лицо Габриеля исказилось от гнева и отвращения.

– Нет! Я сжег их. Она имела право на тайные чувства. Лицо Габриеля начало медленно краснеть.

– Я тебе не верю.

Ничего удивительного, что его брат отказывался верить в то, что у матери был тайный роман. Ведь он таким образом оказывался незаконным сыном, и все, что он думал о себе прежде, рушилось в одно мгновение. Джону должно было доставить удовольствие то, как его рафинированный братец, убитый этим известием, на глазах теряет весь свой лоск, как рассыпаются в прах его изысканные манеры, сокрушенные тайной, настигшей его из прошлого.

Но вместо этого Джон почувствовал, как гнев, который он так долго в себе лелеял, истощился. Марианна советовала ему помириться, хотя он и не был уверен, что сумеет найти подходящие слова. Джон вздохнул и произнес:

– Наверное, я ошибся.

– Ты сам в это не веришь, – подозрительно посмотрел на него Габриель.

Мириться приходилось Джону впервые, лгать он тоже не особенно умел.

– Нет, – признался он. – Но ты, если хочешь, можешь в это поверить, я не стану спорить. Она умерла. Она была нашей общей матерью, она любила тебя… Надеюсь, что и меня тоже. Пусть она спит спокойно.

Габриель выпустил его сюртук и прикрыл ладонью глаза, словно желая спрятать эмоции, исказившие его безупречные черты. У Джона даже мелькнуло желание утешить его, но он не двинулся с места. В таком состоянии Габриель мог сбросить его с лестницы.

Но разве старшие братья не должны защищать, наставлять, поддерживать? Если так, он был скверным братом.

Он так и сказал:

– Прости, что я оказался таким никудышным братом. Габриель уставился на него. Джон и сам был изумлен не меньше. Эти слова вылетели сами собой из какого-то скрытого закоулка его души.

– Ты в самом деле так считаешь? – медленно спросил Габриель.

– Да. – Джон мог бы попытаться объяснить, что сначала был слишком молод, чтобы критически оценить собственное поведение, позднее на него повлияла отцовская ненависть. Но это все равно не оправдывало того, что он сделал… или чего не сделал, чтобы защитить младшего брата.

Джон бы не удивился, если б его запоздалое извинение бросили ему обратно в лицо. Молчание все длилось, отягощенное чувствами, которые прежде не выставлялись напоказ. Потом Габриель медленно наклонил голову.

– Хорошо.

Это было самое большое, на что мог рассчитывать Джон, больше чем он заслуживал. Он смотрел, как его брат поворачивается и поднимается по лестнице. На верхней площадке Габриель остановился и обернулся.

– У меня есть еще одна миниатюра, где изображена мать. Экономка сохранила ее и отдала мне после ее смерти. Цирцея сделала с нее копию больших размеров, по-моему, очень удачную. Я пошлю оригинал тебе, раз ты разрешил мне взять другой портрет.

– Спасибо, – хрипло выговорил Джон, радуясь, что брат быстро отвернулся. Он ни за что не хотел, чтобы Габриель увидел слезы на его глазах. У него возникло чувство, словно мать сегодня вернулась к нему. Очень странно, но Джон был уверен, что теперь сможет смотреть на портрет матери, не думая о ее былом равнодушии, о пренебрежении к нему, в котором он себя когда-то убедил. Мнимую нелюбовь матери привил ему отец, вдруг понял Джон. Нет, он не позволит больше отцу управлять им! Матушка любила его, а это значит, что его можно любить!

Глубоко вдохнув, Джон спустился вниз и направился в гостиную. Дам оставили без внимания достаточно надолго! Он сильно потер лицо руками, чтобы стереть следы душевных страданий. Затем велел лакею распахнуть двустворчатую дверь и вошел в комнату.

Дамы сидели в дальнем углу комнаты. На окна, за которыми давно стемнело, были спущены толстые шторы. При свете свечей комната выглядела лучше, чем при дневном освещении. Следы долгих лет запустения не так бросались в глаза. Дворецкий принес на подносе чай.

– Милорд! – Луиза вскочила ему навстречу. – А мы все думали, куда вы пропали. А лорд Габриель разве не присоединится к нам?

– Он устал после долгого пути верхом и решил пораньше лечь, – объяснил Джон.

Луиза слегка загрустила, а Марианна обеспокоенно взглянула на него. Джон позволил Луизе подложить ненужную подушку под спину и налить чаю. Но именно Марианна долила в его чашку немного сливок, как он любил. Некоторое время Джон слушал Луизину болтовню и даже старался отвечать. Не стоит заставлять ее страдать от пренебрежения, реального или воображаемого. Сейчас он понимал, какие глубокие следы могут оставить в человеческом сердце самые незначительные чужие поступки или же, наоборот, отсутствие поступков.

Спустя какое-то время Марианна предложила Луизе поиграть, хотя рояль был безнадежно расстроен. Девушка старалась как могла. Она сыграла и спела с обычным воодушевлением. А Джон сел рядом с Марианной и представил, что они остались наедине. Аплодируя Луизе, он украдкой посматривал на Марианну.

– Я попросил у брата прощения, – вдруг тихо сказал он под громкую игру Луизы. Одобрительный взгляд Марианны вознаградил его за усилия, которых ему стоило извиниться перед Габриелем.

– Я так рада! Я уверена, что вы все же любите друг друга и со временем преодолеете прошлые обиды.

– Кто знает?

– По крайней мере вы попытались, – продолжила она убежденно. – А лорд Габриель производит впечатление порядочного человека.

Она не сомневалась, что у Джона добрые намерения. Сидя с ней рядом, Джон и сам начинал верить в то, что он тоже порядочный и достойный джентльмен, а не зверь, который может проснуться в нем. И еще он боялся, что не достоин любви хорошей женщины, даже до болезни.

Пока Луиза весело барабанила по клавишам из слоновой кости, Марианна смотрела на него доверчиво. Ее взгляд заставил Джона почувствовать себя значительнее, лучше, благороднее.

Джону показалось, что в комнатах повеяло свежестью, стало легче дышать. Копившаяся десятилетиями ненависть теряла свою силу и начала уступать место более чистым эмоциям.

Когда Марианна сказала, что им с Луизой пора спать, Джон испытал сожаление. Он мог бы сидеть так всю ночь, хотя приличия и не позволяли им ничего другого. Он хотел просто сидеть рядом с ней и наслаждаться ее обществом. Джон скрыв свои чувства, склонился к их ручкам. Леди поднялись по лестнице, ведущей в комнаты для гостей. Нет, он все-таки не дикий монгол и не может перебросить женщину через седло и ускакать прочь, как хотел когда-то по приезде в Лондон, проклиная долгие и хлопотные ухаживания.

Теперь он благодарил Бога за то, что не сбежал в первые дни. Ведь иначе он не встретил бы Марианну!

С этой мыслью Джон поднялся к себе в спальню. Крошка радостно прыгала вокруг, пока дворецкий помогал ему раздеться. Отослав слугу спать, Джон умылся одной рукой и улегся в кровать, а Крошка легла на коврике. Джон представил, как Марианна ложится рядом с ним и обнимает его…

Или отворачивается с отвращением?

Он вспомнил, как она дотронулась до его щеки. И все тело задрожало от желания. Только бы обнять ее…

Джон хотел прогнать эти мысли, иначе уснуть ему не удастся. Интересно, что она сейчас делает у себя в комнате? Думает ли о нем? Как просто было бы сейчас встать, пройти по коридору и…

И что дальше? Соблазнить гостью в собственном доме? В комнате, по соседству с которой спит его невеста? Ничего не скажешь, благородный поступок!

Джон закрыл голову подушкой и попытался подумать о необходимом ремонте в доме…

Утром Джон проснулся рано. Спал он плохо. Желание поскорее снова увидеть Марианну не позволяло нежиться в постели. В холле он застал Габриеля, одетого в дорожный сюртук. Брат был готов к отъезду.

– Я надеюсь, ты перекусил. Ты смог разыскать в буфете что-нибудь съедобное? – спросил Джон. Брат улыбнулся.

– Поджаренный хлебец неплох, если обломать обугленные края. А вот почки порекомендовать никак не могу.

Джон покачал головой и заговорил о более важных вещах:

– Спасибо, что помог и проводил нас до дома. Что касается вчерашнего разговора, то тебя, наверное, удивила перемена во мне, но я говорил искренне.

Габриель кивнул.

– Мне очень повезло, что я встретил женщину, которая верит в мою честь и порядочность, несмотря на все мои прежние грехи, совершенные в дни бурной молодости. Я знаю, что должен оправдать ее ожидания, быть таким, каким она меня считает. И меня нисколько не удивляет, что ты хочешь того же.

Джон не мог найти слов от удивления.

– Надеюсь, ты скоро наведешь порядок в своих личных делах, – добавил Габриель, усмехнувшись. – Неутоленное желание, знаешь ли, приводит к бессоннице.

Джон едва не чертыхнулся. Неужто у него все написано на лице? Но он счел нужным протянуть Габриелю руку. И он пожал ее.

– Отец умер. Оставим его покоиться с миром и не станем больше играть прежние роли, которые нам были навязаны в детстве, – произнес младший брат.

– Я согласен, – ответил Джон.

Он вышел вслед за братом на крыльцо и подождал, пока он сядет на великолепную лошадь, которую подвел ему грум. Лошадь вскидывала голову и нетерпеливо била копытами о землю. Экипаж Габриеля тоже был готов к отъезду, но брат предпочел снова сесть в седло.

– Благополучно тебе вернуться, – пожелал ему Джон, удивившись самому себе. За последние два дня они прошли долгий путь! Возможно, что когда-нибудь брат сможет приехать в дом своего детства, скинув бремя тяжелых воспоминаний! И сам он тоже сможет поверить, что мать все-таки его любила…

Он вскинул руку, чтобы помахать младшему брату на прощание, и даже улыбнулся. Правда или нет, что у Габриеля другой отец, но у них одна мать, и она – лучшее их наследство. Наверное, Марианна права насчет ценности семейных уз.

Джон снова захотел увидеть женщину, чей образ непрестанно мелькал в его сновидениях. Но наверное, светские дамы не встают спозаранку, и придется запастись терпением. Уже то, что она находилась с ним под одной крышей, доставляло ему громадное наслаждение и постоянно возбуждало желание, которое Джон старался держать под контролем.

Джон вернулся в дом и в холле наткнулся на лакея.

– Как только миссис Хьюз встанет и спустится вниз, дайте мне знать, – велел он.

– Но она уже встала, милорд, – ответил слуга.

– Как? В столовой ее нет.

– Она наверху, в прачечной, милорд, – пробормотал лакей, отводя глаза. Джон растерялся.

– Какого черта? Не важно… я сам ее найду. Неужели кто-то из его слуг испортил ей платье? Боясь даже думать о более серьезном уроне, он поспешил вверх по лестнице. У дверей в гостиную он помедлил, потому что в комнате царило какое-то необычное оживление. Один из лакеев балансировал на приставной лестнице и снимал с окон выцветшие портьеры, а в том самом углу, где еще вчера были залежи пыли, на четвереньках стояла служанка и терла щеткой пол.

Джон, посмотрев на них, решил, что это подождет. Сначала нужно найти Марианну и убедиться, что ей не причинили никакого ущерба.

Поднявшись наверх, он вдруг сообразил, что понятия не имеет, где находится прачечная. Ему повезло, что навстречу попалась куда-то бежавшая служанка. Она, несмотря на возбужденное состояние, сумела указать нужное направление.

Когда Джон нашел нужную комнату, в которой пахло крахмалом и влажным бельем, то увидел, что посередине стоит Марианна и что-то объясняет обступившим ее служанкам.