А ему нужен наследник, иначе титул, который Джон унаследовал совсем недавно, перейдет к его младшему брату. А этого унижения ему не перенести.

Собачка тихо заскулила. Она владела необъяснимой способностью читать его мысли. И она угадала: сейчас настроение ее хозяина было почти таким же мрачным, как всегда.

– Мне лучше бы было сидеть дома, Крошка, – сказал он собаке, почесывая спаниеля за ушками.

Он тяжело опустился в широкое кресло, достаточно крепкое, чтобы выдержать его массивное тело.

Собака завиляла хвостом, глядя на него с обожанием. И это было единственное существо женского пола, которое так делало. Потому ли он и спас ее, когда егерь собрался утопить самого маленького и слабого щенка в помете, родившегося с деформированным ухом?

«Нет», – подумал Джон. Скорее, его привлек боевой дух маленькой собачки, ее храбрость, намного превосходившая размеры. По крайней мере она с тех самых пор следовала за ним с неизменной преданностью, готовая сразиться с собаками, вдвое превосходившими ее величиной, только за место у его ног. Разве кто-нибудь когда-нибудь боролся за его расположение?

– А ведь я бы мог жениться на мисс Гантер, – сказал он своей слушательнице. – Ну и что же, что она невольно морщится, глядя на меня? Каких только недостатков не скрывает темнота!

Собачка снова заскулила.

– Ну да, знаю, – согласился Джон. – Ее смех весьма напоминает кудахтанье, а это нелегко выдержать. Была еще мисс Аллан, племянница викария, с вечно кислым лицом. Говорили, что она запугивает слуг и ужасно скупа, хотя это, возможно, пошло бы на пользу нашему хозяйству.

Собачка лизнула ему руку.

– Никто из них не вызвал во мне желания стать их супругом, – признался он. – Но разве я могу рассчитывать, что произведу приятное впечатление на лондонских барышень? Неужели кто-то захочет стать моей невестой? Конечно, у меня есть деньги, и большое поместье, и старинный титул в придачу, но все же…

«Будущей жене придется постоянно видеть мое лицо».

Джон поймал взглядом свое отражение в маленьком зеркале, висевшем на противоположной стене комнаты, и нахмурился. Схватив шляпу, он швырнул ее в зеркало. Шляпа накрыла его сверху, и отражение исчезло.

Вздохнув, Джон прикрыл лицо рукой.

Когда ему принесли обед, он съел его в одиночестве, бросая лучшие кусочки мяса лежавшему у ног спаниелю. Спал он плохо: уличный шум, скрип колес экипажей, цокот лошадиных копыт, разговоры и крики прохожих заполнили спальню. После деревенской тишины все звуки казались в несколько раз громче.

Джон уснул только под утро, но вскоре проснулся, едва лишь первые лучи солнца проникли между полированными ставнями.

Он лежал и думал о том, что его ожидало. Голова начала тупо ныть, ведь ему предстояло нанести визит двум абсолютно незнакомым джентльменам. Эта перспектива пугала. Но как иначе войти в избранное общество? Нельзя же проскакать галопом через Гайд-парк, схватить первую хорошенькую барышню, перебросить через седло и унестись с ней прочь, словно татарин?

А жаль. Насколько все было бы проще.

Джон заставил себя встать с постели, умылся и оделся в чистое белье. Вчера горничная распаковала вещи и разместила в шкафу его скудный гардероб. Надев темно-желтые панталоны, он повязал галстук с небрежностью, которая заставила расстаться с ним не одного камердинера. Потом влез в привычный черный сюртук. Со времени болезни он всегда ходил в черном, пренебрегая требованиями моды как не заслуживающими внимания. Среди черных сюртуков, накидок и шляп выбирать особенно не приходилось. К чему думать о внешности, если ее ничем не исправишь?

Джон вывел спаниеля на прогулку во двор, удостоверился, что лошади, грум и кучер ни в чем не нуждаются, после чего вернулся в комнаты и велел принести завтрак.

Он стоял спиной к двери, когда слуга постучал.

– Войдите, – сказал он не оборачиваясь.

Джон продолжал смотреть в окно, ожидая, пока накроют на стол.

– Можете идти, – сказал он, услышав, что слуга затих. Завтрак оказался вкусным, а яйца довольно свежими для городских поставщиков, но Джон все равно почувствовал, что аппетита нет.

Этого не избежать. Он не трус и должен сделать первый шаг, чтобы найти тех, кто введет его в общество, которым он так долго пренебрегал. Еще дома он запасся адресами двух старых отцовских приятелей. Джон взял шляпу, надел ее так, чтобы как можно сильнее затенить лицо, и строго велел собаке:

– Жди!

Она заскулила, но послушно села, всем своим видом показывая готовность терпеливо дожидаться возвращения своего хозяина и повелителя.

Затворив дверь, Джон сказал служанке, полировавшей в холле дверную ручку:

– Проследите, чтобы собака никуда не выбежала из комнаты, ведь она не привыкла к городскому транспорту.

Служанка поспешно кивнула.

Экипаж уже ожидал у входа. Джон велел слугам подать его в девять, и грум исполнил все, как было сказано.

Джон сел на сиденье и стукнул в дверцу, кучер щелкнул поводьями, и экипаж выехал на оживленную лондонскую улицу. Впереди с ужасающей медлительностью тащилась телега, груженная углем. Навстречу проехали два экипажа, да так близко, что едва не зацепили колесами экипаж Джона.

Медленная езда его раздражала. Он смотрел перед собой, отказываясь созерцать людные улицы, дома и магазины. Но вот они все же добрались до цели. Джон вышел из экипажа, подошел к двери и взялся за молоток.

Лакей, отворивший дверь, изумленно заморгал:

– Торговцы заходят через заднюю дверь.

Джон поморщился. Он знал, что у него немодная одежда и неприглядное лицо, и все же… Он так посмотрел на слугу, что тот попятился.

– Я маркиз Гиллингем. Лакей ахнул.

– Прощу прощения, сэр… милорд… – пробормотал он. – Вы желаете видеть мистера Локлина? Он сейчас у себя в конторе.

Джон нахмурился. Неужели он ошибся адресом?

– Нет, мне нужен лорд Эшон.

Виноватое лицо слуги сделалось озадаченным.

– Лорд Эшон? Но, милорд… он скончался десять лет назад.

– Понятно. – Джон круто развернулся и зашагал назад к экипажу. Дальше общаться ни к чему. Может быть, со старым сэром Сайласом Рамбартом ему повезет больше?

По второму адресу располагался немного обветшавший большой особняк. Как оказалась, сэр Сайлас проживал в нем по-прежнему. Но лакей, прежде чем впустить Джона, смерил его странным взглядом.

Джона провели в гостиную, и он в нетерпении принялся мерить ее шагами. Услышав звук отворяемой двери, он быстро обернулся. Но к нему вышел вовсе не седой почтенный джентльмен, как ожидал Джон, а совсем юная девушка. Она была хорошо одета, но ее плечи устало поникли, и взгляд был такой же усталый, Он поклонился, она быстро присела в реверансе.

– Мне жаль, но дедушку нельзя сейчас видеть, – сказала она без предисловий.

– Но это важно, – возразил Джон. – Я должен…

– Почему это так важно? Вы вряд ли знакомы с ним. Он уже несколько лет никуда не выезжает.

Джон решил высказаться откровенно:

– Мой отец, маркиз Гиллингем, дружил с сэром Сайласом. В молодости они были неразлучны. Я только что приехал в Лондон и хотел засвидетельствовать ему свое почтение.

Джон решил, что эта девушка совсем недавно начала выезжать в свет, хотя озабоченно наморщенный лоб и темные круги под глазами делали ее старше на вид. Она широко открыла глаза и, как ему показалось, даже покачнулась. Он взялся за стул, но она не пожелала сесть, только жадно вдохнула воздух.

– Так ваш отец – маркиз Гиллингем? – повторила она медленно.

«Не малость ли она туповата?»

Джон кивнул:

– Именно так. Он умер в прошлом году, и я унаследовал титул.

– Он легко умирал? – спросила девушка. Вопрос показался ему неделикатным. Во всяком случае, в нем не слышалось особого соболезнования. Джон нахмурился.

– Он заболел внезапно. Это был сердечный приступ. А почему вы спрашиваете, мисс… Рамбарт?

Она молчала и смотрела куда-то сквозь него, а потом ответила:

– Дедушка хотя и жив еще, но лишился и памяти, и здоровья, и рассудка. Жизнь уходит из него капля за каплей, а я вынуждена смотреть, как с каждым днем ему становится все хуже.

Получив объяснение ее странному поведению, Джон с некоторым облегчением кивнул.

– Мне грустно это слышать. Разве вам никто не помогает? Вы слишком молоды, чтобы нести такое бремя в одиночку.

Она покачала головой.

– Мои родители умерли. Тут только я и, конечно, слуги, но… – Фраза повисла в воздухе, словно она забыла, что хотела сказать. Досада Джона сменилась жалостью. Он поклонился.

– Простите, что вторгся к вам таким образом. Я искренне вам сочувствую.

– Правда? – вздохнула она.

– Если я и в силах чем-то помочь… – Он назвал ей свой адрес, сомневаясь, однако, что его слова проникли в ее затуманенное печалью сознание. – Не стану больше тревожить вас.

Он вышел из дома, наполненного скорбью. Разумеется, беда и болезни приходят ко всем, но, как ни жаль ему было девушку, он с облегчением услышал, что лакей закрыл за ним дверь.

Джон сел в экипаж и вдруг понял, что не знает, как быть дальше. Кто же теперь введет его в лондонский свет? Две нити, связывающие его с избранным обществом, оборвались. Обращаться к внучке сэра Сайласа не было смысла. Даже если она и не была бы поглощена более неотложными заботами, – а Джон все еще сомневался: то ли эта особа несколько медлительного ума, то ли просто сражена горем, – все равно барышня не сможет покровительствовать зрелому мужчине. Черт!

Он велел кучеру ехать вперед, сам не зная, куда направляется. Транспортный поток был весьма плотным, и лошади двигались примерно со скоростью пешехода. Город угнетающе давил на него. Джону захотелось хотя бы выйти из тесноты экипажа. Он стукнул в панель и, когда кучер придержал лошадей, сказал:

– Я немного пройдусь. Подождите меня где-нибудь. Как можно ниже надвинув шляпу на лоб, он пошел по тротуару, неимоверно запруженному пешеходами, как и дорога экипажами. Страдая, что его видит сразу такое скопище людей, Джон наклонил голову вниз, избегая встречаться глазами с прохожими. Но не прошел он и двадцати шагов, как звонкий детский голосок перекрыл уличный шум:

– Мама, мама, а что у дяди с лицом?

Джон нахмурился. Мать шикнула на маленькую дочку, но несколько человек все же обернулись. Он почувствовал непреодолимое желание укрыться от любопытных взглядов. Резко повернувшись, он открыл дверь какой-то лавки и вошел внутрь.

В лавке было тихо. Немногочисленные покупатели изучали товары на полках. Какая-то женщина в сером платье и темном капоре стояла у прилавка и внимательно разглядывала перчатки, которые демонстрировал ей продавец.

– Да, вот эти подойдут. Мне нужны две пары бежевых и еще одна, желтая, А когда будут готовы бальные перчатки для мисс Крукшенк?

– Мы пришлем их в конце недели, – пообещал приказчик. – Одну минуту, мэм, я только заверну вашу покупку. Я сейчас буду к вашим услугам, сэр.

Джон кивнул и отвернулся. Из-под полей шляпы он взглянул на полки. Да это дамский галантерейный магазин! Ему не следовало заходить сюда. Выйти поскорее, отыскать экипаж и вернуться в гостиницу.

Он попятился к двери, но споткнулся, наступил на что-то мягкое и слегка покачнулся. В смятении он и не заметил, как дама отошла от прилавка. Она вскрикнула от боли. Он отдавил ей ногу! И они оба потеряли равновесие…

Побагровев, Джон попытался подхватить падающую даму под локоть, но его рука нечаянно скользнула по ее груди, мягкой и податливой. Ахнув, она оттолкнула его, все еще ища опоры. Он снова хотел было поддержать ее, несмотря на смущение. Джон вдруг ощутил мгновенную вспышку влечения, и волна некстати пришедшего желания добавила ему неловкости. Женщина была такой осязаемо женственной!

Но в этот момент незнакомка обрела равновесие и на этот раз толкнула его изо всех сил в грудь.

– Как вы смеете, сэр?!

Он отшатнулся и налетел на столик, на котором стояла ваза с цветами и были разложены перчатки. Столик с грохотом опрокинулся, раздался звук разлетающегося вдребезги фарфора, но по крайней мере он удержался на ногах.

Джон сделал неловкую попытку поклониться, но его шляпа едва не свалилась с головы. Придерживая ее, он заговорил:

– Мои извинения, сударыня, я только хотел… хотел…

– Мне очень даже понятно, что именно вы хотели, – холодно выговорила она. – Если вы еще ко мне прикоснетесь, я позову продавца, и вас выставят отсюда.

Он снял шляпу, как подобало, и наконец-то отвесил более-менее пристойный поклон.

– Это вышло чисто случайно. Я пытался поддержать вас.

– Я и не думала падать. Вы меня едва не затоптали!

Какой-то частицей сознания, не оглушенной замешательством, он отметил, что от негодования глаза незнакомки вспыхнули необычайно ярко. Они были дымчато-голубого цвета, цвета английского неба, и в их глубине светился интеллект. Небольшой прямой нос, довольно пухлые губы… И ее мелодичный голос ему тоже понравился, хотя сейчас он звучал даже очень резко.