Я сделала глубокий вдох и на несколько секунд зажмурила глаза, мысленно приободряя себя. Открыв глаза, я развернула листок и начала читать.

– Меня зовут Эмерланд Андерсон, – я сделала паузу, рассматривая красивый подчерк и идеально подобранные слова, которые ясно описывали моё поведение, но это всего лишь часть картины. Я скомкала листок.

– Меня зовут Эмерланд Андерсон и я не собираюсь вешать вам лапшу на уши… Лишь несколько недель назад я осознала, что я – алкоголичка, и мне придется довольно туго, потому что я до сих пор просыпаюсь по утрам с мыслью о выпивке. Алкоголь мне необходим.

На работе я каждый день поддаюсь соблазну выпить, и я действительно очень удивлена тем, что до сих пор не сделала и глоточка. Потому как это было бы очень легко сделать…

Пиздец как легко… – в комнате тишина.

- Я начала пить очень рано, с моей мамой… Она была для меня всем. Даже когда она ничего не делала для меня, даже когда она забывала о вещах важных для меня, она всё равно была моим миром. Я никогда не ставила под сомнение её действия. Ни тогда, когда она учила меня сворачивать косяки, ни когда учила пить шоты в четырнадцать. Я была всего лишь ребенком. Я ценила каждую секунду проведенного с ней времени и была рада, что она уделяет мне хоть немного своего внимания, – мне хотелось остановиться, как раз перед тем, как рассказать самую тяжелую для меня часть, но тут я вспомнила слова Картера о том, что меня никто не будет осуждать, поэтому я продолжила.

– С четырнадцати лет я уже и вспомнить не могу то время, когда я не пила. Сначала, мне хватало одной-двух рюмок в день, бокал вина на ночь, чтобы выслушать её проблемы, чтобы она выслушала мои… – в моей памяти всплывали воспоминания о Лие на нашем диване, когда я снова и снова звонила в 911, потому что она не дышала, и я не могла нащупать её пульс.

– Я действительно не могу вспомнить ни одного раза, чтобы она просто проводила со мной время или уделяла мне внимание, и при этом мы бы не выпивали. Вплоть до этого лета я не понимала, но нас связывала только выпивка.

- Я уверена, что она любила меня, но… – я остановилась, не в состоянии закончить предложение, – когда она умерла, нет, не так. Когда она бросила меня, совершив самоубийство, только тогда я поняла, насколько одинока я была, лишь тогда осознала, что в моей жизни действительно больше никого нет. Поэтому я, при любой возможности, напивалась до беспамятства. Каждый раз, вспоминая о ней – я пила, это был её способ справляться с проблемами, и я думала, что мне это тоже поможет.

Я больше не находилась в комнате встреч АА. Комната была темной, и единственным человеком в ней была Лия. Она смотрела на меня с безразличным выражением лица. Я знала, что это моё разыгравшееся воображение, но мне действительно казалось, что Лия находилась в зале и слушала все, о чем я говорю.

– Она говорила, что людям нельзя доверять, что они ненадежные, что каждые 8$, потраченные на бутылку онемения и безболезненности стоят намного больше, чем любая дружба. После ее смерти, я начала пить ещё больше. Мне нужен был алкоголь, чтобы функционировать, чтобы дышать. Каждое утро, каждый вечер, каждый день…

Последовав плохим советам, и живя в Универе в одной комнате с мстительной сучкой, я потеряла над собой контроль. Выпивая по любому поводу, я тратила каждый лишний доллар на новую бутылку.

В ночь аварии, когда меня арестовали, мне сказали, что уровень алкоголя в моей крови в пять раз превышает допустимый, и если бы я выпила еще пару шотов, я бы вероятно умерла. Наверно этого я и добивалась… – я вздохнула, но всё ещё не могла плакать. Вбитая привычка не распускать нюни была слишком устойчивой.

– Я думаю, моя мама действительно поспособствовала тому, какой ебнутой я стала на сегодняшний день, и хотя я всё еще ненавижу её за то, что она оставила меня, я ни в чем ее не виню … Она старалась, как могла, а теперь я буду стараться сама. Я постараюсь измениться…

Ну, вот... Это все, что я хотела сказать.

Я спустилась с подиума и села на своё место.

В зале повисло молчание, и я уже собиралась встать и уйти, потому что обычно мы аплодировали, когда кто-то что-то рассказывал. Они должны были сказать мне, что все в порядке, что я хорошо справилась, но никто не проронил ни слова. Я просто впустую поделилась своей историей.

Я взяла свою сумку и повесив ее на плечо уже собираясь уйти, но тут я услышала, как Тим начал аплодировать. Его поддержал мужчина, сидящий справа от меня, затем женщина слева от меня.

Все в зале начали хлопать и подходить ко мне, чтобы обнять.

– Отъебитесь от меня, – говорила я, стараясь не улыбаться. – Я не люблю, когда меня обнимают…Нет, я серьезно, я не люблю обниматься…


Глава 16

 Я достала свои сбережения, что были спрятаны в секретном отделении моего комода. Благодаря моей работе в «Фениксе», после выплаты за фонарь и дорожный знак, оплаты услуг суда и выкупа моей машины у штата, у меня осталось восемь тысяч долларов.

Я рассчитывала проработать в клубе еще неделю или две. Пришло время детально обдумать план переезда в Нью-Йорк.

Первый раз в жизни мне пришел положительный отзыв от редактора: «Я бы с удовольствием обсудил с Вами Вашу рукопись».

Это не гарантия, не обещание, но и не отказ.

Я скрутила деньги и засунула их обратно в носок, когда раздался стук в дверь.

– Привет, Эмерланд, – в мою комнату вошла Вирджиния.

– Привет. Как дела?

– Зачем ты снимаешь все эти письма с потолка? Я уже привыкла к ним.

– Просто так, – вру я.

Мне хотелось сказать ей, что больше не чувствую себя неудачницей и не хочу смотреть на доказательства того, какой несчастной я себя чувствовала несколько месяцев назад, но я молчу. Я и так слишком много о себе рассказала за последние несколько недель.

– Мы с Генри очень гордимся твоими достижениями этим летом, – она обняла меня так сильно, что я не могла вздохнуть. – Очень, очень тобой гордимся.

– Я всего лишь прошла терапию, – ответила я, когда Верджиния отпустила меня.

– Нет, ты сделала намного больше. Ты смогла удержаться на работе больше, чем обычно, у тебя появились друзья, ты сама выплатила штрафы. Ты добилась очень многого, хотя так и не нашла времени, чтобы посетить церковь.

Я засмеялась.

– Ты можешь спуститься вниз? Мы с Генри хотим с тобой поговорить, – Вирджиния не дав мне времени ответить, практически стащила меня вниз по лестнице.

– Вот и ты! – когда мы зашли в гостиную, Генри снял свои очки для чтения. – Присаживайся, Эмерланд.

      Я переводила взгляд с Генри на Вирджинию, гадая, какого черта происходит. Единственный раз, когда они вот так со мной «говорили», пусть я и была пьяна, но точно помню, что «разговор» был не очень приятным.

Они посмотрели друг на друга и одновременно вздохнули.

– Я не уверен, знаешь ли ты, но все эти годы Лия звонила нам и оставляла голосовые сообщения… – Генри чуть не плакал. – Она говорила, что мы никогда с тобой не познакомимся, и она никогда не позволит нам принимать участие в твоей жизни, – Вирджиния вытирала слезы, и Генри положил руку ей на плечо, – это был её способ, сделать нам ещё больнее. Лия знала насколько нам больно. Наверно с годами она начала осознавать, что больно не только нам, но и ей. Лия начала присылать нам твои фотографии, копии твоих оценок. Ты взрослела, и она стала присылать нам копии твоих сочинений и рассказов.

Я почувствовала, ком формирующийся в горле, но заставила себя сдержаться. Никогда бы не подумала, что Лия действительно читала что-нибудь из моих работ, и я бы ей никогда не поверила, если б она сказала мне, что отсылает их дедушке с бабушкой.

– Последние десять лет мы только так и общались. Никаких звонков или сообщений, только письма. Лия присылала нам твои работы, а мы писали, что получили и просили прислать еще, – Генри вытер слезу, – последнее письмо, которое она нам отправила, она написала сама.

Генри достал письмо из нагрудного кармана и протянул мне. Оно было запечатано.

– Почему вы не открыли его?

– Письмо пришло с запиской. Она отправила его за день до своей смерти. Она попросила отдать его тебе, следуя инструкциям.

Инструкциям?

Генри плакал и улыбался одновременно.

– Она просила отдать его тебе, когда мы решим, что ты больше не злишься на неё.

Я пальцами гладила края конверта и качала головой. Лия никогда ничего не писала, кроме её предсмертной записки, и я не была уверенна в том, что моё сердце выдержит это.

– Это всё, что вы хотели сказать? – мой голос срывался. – Я должна закончить уборку в комнате.

– Есть еще кое-что, – Вирджиния подошла ко мне и положила руку на плечо. – Мы знаем, что ты уже некоторое время планируешь уехать из Блайта и оставить нас.

Я почувствовала себя немного виноватой, когда она начала плакать.

– Нет. Я просто…

– Мы всё понимаем, – прервала меня она, – мы все прекрасно понимаем. Мы просто не хотим, чтобы ты уезжала так скоро.

Взглянув на них, я увидела грусть в их глазах.

– Я буду приезжать на праздники, и звонить каждые выходные.

Вирджиния прижала палец к моим губам.

– Мы хотим, чтобы ты закончила колледж.

– Что?

– Мы заплатим за обучение, – сказал Генри. – У нас более чем достаточно средств, чтобы оплатить тебе колледж в университете штата – Университете Алабамы. Это недалеко от дома, и ты всегда сможешь позвонить нам, если тебе плохо или просто пригласить нас к себе.

Я покачала головой, не веря своим ушам. Это совсем не то, что я ожидала. Совершенно.

– Ну, что ты думаешь? – в ожидании моего ответа, Вирджиния почти задержала дыхание. – Издательские дома в Нью-Йорке никуда не денутся. А у тебя всегда будет образование и профессия.

– В чем тут уловка?

– Никаких уловок, – Генри улыбался, – ну, может быть парочку…

– Например?

– Когда ты будешь учиться, будешь посещать АА, хотя бы в первый год обучения. Тебе надо будет звонить нам хотя бы раз в неделю, и высылать нам все свои работы.

– Это всё?

– Это всё.

– А вы не боитесь, что я просто спущу ваши деньги? Что я снова просто вылечу из колледжа?

– Не вылетишь, – Вирджиния гладила костяшки моих пальцев. – Мы уверены, что не вылетишь.

– Можно я обдумаю ваше предложение?

– Конечно, – она обняла меня, – мы верим в тебя, Эмерланд. Мы всегда верили и будем в тебя верить.

Несмотря на то, что я очень старалась не плакать, слёзы текли по моим щекам.

– Дай нам знать, когда решишь, но очень скоро начинается осенний семестр.

Генри тоже нас обнял, и мы так все и стояли некоторое время.

После того, как мы закончили обниматься, Вирджиния приготовила ужин и показала мне, как готовить простейшие пирожные. Потом она показала как печь ее сдобные печенья. Когда я сожгла первую партию, она рассмеялась и сказала, что я точно дочь Лии.

Я поднялась наверх, прихватив с собой пирожных, которые испекла Вирджиния и плюхнулась на кровать. Я достала письмо Лии из кармана и долго смотрела на него.

Она даже не подписала письмо. Конверт вообще был без каких-либо пометок, кроме коричневого пятна, и я была уверена, что это пятно от рома.

Мне очень хотелось разорвать письмо на мелкие кусочки и спустить в унитаз, как я сделала с предыдущим письмом. Мне хотелось оставить воспоминания о Лии неизменными. Мне не нужна была причина для расстройства, особенно когда я так хорошо себя чувствовала.

Я швырнула письмо на пол, где оно оставалось некоторое время, потом я подняла его и быстро открыла, разорвав конверт.


Дорогая Эм,  

Я пишу тебе это письмо, так как у меня мало времени, и я не уверена, удастся ли мне осуществить задуманное, но в любом случае я хочу, чтобы ты знала что, что бы со мной не случилось, я люблю тебя.

Я. Пиздец. Как. Тебя. Люблю.

Я очень надеюсь, что ты читаешь это письмо много лет спустя. Если же это не так, я все равно понимаю причины такого решения…

Мне нужно, чтобы ты знала, что я ВСЕГДА гордилась тобой. Ты такая умная, сообразительная, ты во всем противоположность мне.