Андрей Анисимов - Краски любви

Размышления мстительного и пакостного характера по адресу злополучного живописца прервал мелодичный перезвон мобильного телефона. Гнусняк включил трубку и услышал голос спортсмена Журова. Самсон поначалу хотел наорать на тренера, поскольку тот наверняка собирался просить денег. Гнусняк в таких случаях предпочитал нападать первым. Он знал множество способов обругать человека, пока тот еще не успел открыть рта. Но внезапно он передумал и довольно миролюбиво поздоровался:

– Привет, Стасик.

– Я весь в дерьме, – сообщил спортсмен.

Самсон не удивился, но не стал выслушивать привычных стенаний Журова, а пригласил его к себе:

– Мы давно не балакали. Приезжай. Тарзан сварит картошечки, примем по рюмахе и кое-что обмозгуем.

Журов, не ожидавший подобного тепла от своего жадного покровителя, уговаривать себя не заставил. Через сорок минут его «восьмерка» дудонила у ворот Гнусняка.

Катя проснулась поздно. Отец давно уехал на работу. Девочка нехотя встала, прошлась босиком по квартире. В малюсенькой, совмещенной с туалетом, ванной заглянула в маленькое зеркало и увидела белесый чуб, торчащий над сонными глазами. В зеркале петербургского дома она могла оглядывать себя целиком и делала это ежедневно. Теперь с этим возникли проблемы. А более всего Катю теперь беспокоили изменения в ее девичьей фигуре. В зеркале московской пятиэтажки за этими изменениями следить оказалось непросто.

Она умылась и проследовала на кухню. На кухонном столе обнаружилась записка, из которой Катя выяснила, где можно взять сосиски и заварку для чая. Хлеб и молоко отец предлагал Кате купить самой. Для этого рядом с запиской лежали деньги. Денег было раза в три больше, чем требовали покупки, и Катя улыбнулась, подумав об отце с благодарностью. Перед завтраком она долго и изнурительно истязала себя разными упражнениями. Закончив зарядку, приняла душ, напялила джинсы и рубашку и, прихватив пакет, побежала в магазин. В парадном курили мальчишки. Один загородил Кате дорогу. Она попробовала обойти парня, но тот подвинулся и снова встал на ее пути.

– Пусти, болван, – сказала Катя.

– Гляди, а он хамит, – продолжил подросток и пихнул Катю в грудь.

Двое других наблюдали за происходящим молча, но с интересом. Катя мгновенным ударом сшибла подростка и отправилась дальше. Компания не успела опомниться, как она уже вышла из подъезда. Возвращаясь с молоком и хлебом, Катя поняла, что ее ждут. Начинать жизнь в доме с драки не стоило, но выхода не было. Сама решила стать пацаном, а у ребят законы свои. «Что делать с пакетом?» – быстро промелькнула мысль.

У входа в подъезд теперь стояли все трое. По злым и насупленным лицам мальчишек было нетрудно догадаться об их намерениях.

– Ты чего в нашем доме делаешь? – спросил бритый наголо, приземистый подросток.

Он был ниже всех, но с точки зрения драки и опаснее всех. Катя поняла – начинать надо с него. Парни пошли на нее строем. Правой ногой она легко достала до подбородка приземистого. Зубы у него щелкнули, парень прикусил язык и покачнулся. Второго Катя выбила ударом ладони в шею. Третий попятился сам. Дорога была свободна. Но Катя никуда не пошла. Она остановилась возле усевшегося на ступеньках приземистого и протянула ему руку:

– Вставай, сосед, и больше со мной не связывайся.

Тот неожиданно улыбнулся и подал Кате руку:

– Кирилл, – представился парень.

Двое других последовали его примеру. Второго звали Виталием, третьего – Саней. Когда знакомство состоялось, ребята предложили Кате погулять вечером:

– Мы вчетвером тут всех раскидаем, – пообещали они.

Катя сказала, что про свой сегодняшний вечер пока ничего не знает, но в принципе провести вечер в их компании она не против. Весело насвистывая, она поднялась к себе на четвертый этаж и с аппетитом позавтракала. После завтрака Катя врубила на полную громкость телевизор. Один из каналов передавал молодежную музыку. Выступала питерская группа, которая Кате нравилась. Через минуту справа и слева раздался стук в стены. Катя поняла, что соседям ее музыкальные пристрастия несимпатичны, она убавила звук, распахнула окно и почти по пояс свесилась наружу. Внизу смешной лысый толстяк намывал желтый «жигуленок». Кате очень захотелось налить в чашку воды и плескануть толстяку на лысину. Дома, возможно, она бы это желание и исполнила, но тут, среди незнакомых людей, постеснялась.

В книжном шкафу стояли скучные тома литературных классиков. Катя взяла томик Джека Лондона и раскрыла наугад. «Всех пассажиров попросили разместиться на одной стороне вагона, а мы, громко лязгая цепями, разместились на другой», – прочла девочка. Ей стало интересно, и она принялась читать дальше: «Мы сидели прямо напротив них, и я как сейчас помню выражение ужаса на лицах женщин, которые, наверное, приняли нас за осужденных на каторгу убийц и банковских громил».

Катя нашла начало. Рассказ назывался «Сцапали». В нем Джек Лондон делился своими впечатлениями о первом тюремном опыте. Катя не заметила, как прочла рассказ от первого слова до последнего. «Вполне прикольная вещь», – решила она и дала себе слово почитать еще что-нибудь у Джека Лондона. Погода стояла отвратительная, но и сидеть дома ей больше не хотелось.

Вход в московское метро отличается от питерского. Дома Катя бросала жетон в щель, после чего трезубец турникета сдвигался вниз и пропускал пассажира. Москвичам этот трезубец казался коварным капканом, цепляющим их одежду и сумки. А в московской кассе Кате вместо жетона выдали карту. Катя не знала, как ею пользоваться. Она постояла в сторонке и поглядела, как москвичи засовывают свою карточку в щель автомата. Карта исчезала в узкой прорези и моментально выскакивала сверху. Карту надо было вынуть, иначе захлопывались створки. Высмотрев весь процесс, Катя легко справилась с поставленной задачей и, миновав проход турникета, очутилась на эскалаторе. Конечно, московское метро гораздо интереснее питерского и богаче оформлено. На станции «Киевская» Катя пристроилась к группе пожилых англичан и вместе с иноземными старичками слушала экскурсовода. Англичане, словно стая гусей, вытянув головы, поворачивались вслед за рассказом гида, разглядывая мозаику на потолке и стенах. «Похожи на смешных птиц», – подумала Катя о туристах и вошла в вагон.

Так она обследовала несколько станций и на каждой находила что-то новое и интересное. Парочек на скамейках московского метро хватало. В этом подземки двух столиц мало разнились. Только публика в московском метро попадалась разношерстнее. Тут встречались и негры, и цыгане. В одном из переходов играл целый джазовый оркестр. Катя остановилась возле ребят и прослушала весь репертуар. Играл оркестр классно, и в раскрытый чемоданчик то и дело летели монеты, а иногда и купюры. Катя кивнула ребятам и пошла дальше. Ей ответили. Парень с длинной перевязанной косой помахал ей на прощание.

Катя понемногу привыкала к тому, что она Костя. Ей несколько раз говорили в вагоне: «Мальчик» или «Молодой человек, на следующей выходите?» Кате это импонировало. Даже походка у нее изменилась, она шла уверенно, ставя ногу на всю ступню.

Совершенно неожиданно Катя вновь оказалась на Арбате. Тренировку сегодня никто не назначал, но Катя решила заглянуть в зал. Там она увидела тренера. Журов сам молотил грушу и не заметил своего ученика. Катя уже хотела уходить, когда в дверях показался Олег Губанов, которому Катя вчера дала коленкой по голове. С Губановым пришел Петр Рыгов. Тренер увидел ребят и удивленно уставился на Катю:

– А тебя кто звал?

– Шел мимо и заглянул, – ответила она.

– Кобра, почему нет Васьки? – обратился тренер к Олегу.

– Ждали, не пришел. Звонили, дома никто не отвечает, – сказал Губанов.

Журов задумался. Завтра Гнусняк желал видеть ребят, отобранных для работы с художником. Самсон не доверял спортсмену. Он желал лично посмотреть на волчат, «пощупать» их, проверить на прочность. Гнусняк первый раз решился на бандитскую акцию, хотя, подкармливая Журова, предполагал как-нибудь в будущем использовать его стаю. Но, когда момент настал, Гнусняк заволновался и пожелал лично контролировать операцию. Новенький мальчишка Журову показался не очень сильным, но злым, пожалуй, даже сверх меры. А для выполнения задания Самсона это как раз то, что нужно. Важно не допустить слюнтяйства. Когда ребята бьются в зале, это азарт спортивный и злость спортивная. А в данном случае нужны волчата в прямом, а не спортивном смысле. В отличие от Гнусняка Журов о своей шкуре не пекся. Он не умел планировать далеко вперед, его нервная система особой сложностью и тонкой структурой не отличалась, а потому сбоев и волнений не знала. Даже в Таиланде, выходя для схватки с незнакомым противником, Журов волнения не испытывал. Он судорожно подсчитывал сумму возможного гонорара. Это занятие занимало спортсмена целиком и для других чувств места не оставляло.

– Хочешь, Костя, подработать? – спросил тренер Катю.

– Кто ж не хочет? – ответила Катя.

– Работа не для сопляков. Настоящее мужское дело, – предупредил Журов.

Катя молча кивнула.

– Хорошо. Завтра в десять вечера собираемся здесь. Ночевать домой не пойдете. Придется жить вне дома. Предкам соврете, будто едете на сборы или соревнования. Короче говоря, вешайте родственникам лапшу на уши, но не перестарайтесь. Оденьтесь неброско, ничего для тренировок не берите. Жратвы немного не помешает, – сказав так много слов, Журов утомился и смолк. Затем порылся в карманах и достал три бумажки по Пять долларов: – Вот вам аванс. Такие деньги будете получать ежедневно, если не смажете дело.

Из зала ребята вышли все вместе. Дойдя до перекрестка, Губанов остановился и сказал:

– Неплохо бы знакомство отметить. Как-никак завтра на дело идем. Пошли в «Макдоналдс».

Самсон сам впустил машину в ворота и, поздоровавшись с Журовым за руку, пригласил на кухню. Там уже парила картошка, и в длинном перламутровом фарфоре для рыбы дожидалась своей очереди селедка, порезанная крупными ломтями. Селедку на прошлой неделе не доели родственники Самсона, и теперь он намеревался скормить ее спортсмену. В графин с серебряной крышечкой Гнусняк слил остатки спиртного из разных бутылок и коктейль, который при этом получился, сам пить не предполагал. Разлив по рюмкам сложную смесь, Самсон чокнулся с гостем и с любопытством проследил за реакцией Журова.

Стас особым гурманством никогда не отличался, а потому, спокойно проглотив напиток, чинно и степенно подцепил на вилку кусок селедки. Отправив бесхитростную закуску по прямому назначению, он набил рот картошкой и заговорил:

– Я, Самсон, на мели. Знаешь, что такое сидеть без бабок? Ты не знаешь. Ты давно забыл, как жить, не имея на бак бензина. А я должен держать себя в форме, да и стая денег стоит.

– А твой Козел? Что, не доится? – поинтересовался Гнусняк, ковырнув селедку и оставив ее на прежнем месте. Хозяин успел поесть до приезда гостя и чувства голода не испытывал.

– Козел аренду платит, форму новую ребятам купил, но живых бабок от него не обломится. Мне жить надо, – пожаловался Журов.

– А зарплата? – продолжал допрос Гуревич.

– Триста баксов в месяц!? Попробуй, поживи… – уныло предложил Журов, отправляя в рот новую порцию закуски.

Гнусняк наполнил его рюмку и, сочувственно помычав, сказал:

– Если твои волчата готовы потрудиться – деньжата будут.

– Что за дело? – живо откликнулся Журов.

– Работа не пыльная. Надо одного мазилу запихнуть в мой дом, охранять и заставить поработать. Ну и… там, разные мелочи. Картинку ему привезти, потом отвезти обратно. И все с закрытым ротиком. Дело простое, но требует тишины. Справятся пацаны? – Гнусняк чуть напрягся в ожидании ответа.

Журов перестал жевать, немного подумал и спросил:

– Сколько?

– Пятьдесят баксов в день, – ответил Гнусняк и сам испугался своей щедрости.

– Мало, – сказал Журов.

– Ничего себе запросики! – возмутился Гнусняк.

– Но ты сам подумай, Самсуня, ребятишек кормить надо. Транспорт, бензин, немного бабулек на карман – что мне останется? Прокормить десяток волчат – это не шутка!

– Зачем десяток?! – вскрикнул Гнусняк. – Троих с лихвой хватит. Он же художник, а не каратист.

– Отлупить его и один сможет, – согласился Журов. – Но караулить надо постоянно, а значит, сидеть с ним по сменам. Не может же один парень сутками возле твоего живописца торчать.

Самсон на минуту задумался, забывшись, выпил рюмку своего «коктейля», после чего поморщился и, сплюнув, сказал:

– Отберешь троих. Тех, кто базарить не любит. Пацаны разговоры вести с мазилой не должны. Эти трое будут при нем неотступно. Других в дело не посвящать. Родителям скажешь, что отправил пацанов на соревнования, или еще чего наплетешь. Пятерик добавлю. Пятьдесят пять баксиков на каждого и ни копейки больше.