Она обвила рукой его шею, встала на цыпочки, замерла, смакуя момент, когда губы замирают, не соприкоснувшись, дыхание перехватывает, а сердце спотыкается.

Волосы Харпера, мягкие, шелковистые, как она и представляла, приятно защекотали тыльную сторону ее ладони... А каким удовольствием было прижиматься к его телу!

Хейли сократила расстояние и поцеловала его.

Харпер окаменел. Весь, кроме сердца, бешено забившегося рядом с ее сердцем. Затем она почувствовала его руку на своей спине, почувствовала, как пальцы Харпера собрали в кулак ее блузку.

Музыкальный кубик Лили разразился ликующим грохотом.

Хейли с трудом отстранилась. «Не спешить!» — напомнила она себе. Хотя в животе все дрожало, она — старательно избегая напряженного взгляда темных глаз — глотнула пива.

—Итак, что ты думаешь?

Он поднял руку... опустил.

—Кажется, я потерял способность соображать.

—Дай мне знать, когда эта способность к тебе вернется.

Хейли отвернулась, чтобы собрать дочкины вещи.

—Хейли... — Харпер схватил ее за пояс джинсов и дернул. — Не-а.

Сердце подпрыгнуло. Радостно. Она оглянулась через плечо.

—И что это значит?

—Самый короткий способ сказать, что ты не можешь прийти сюда, поцеловать меня и уйти. Вопрос. Ты хотела наглядно продемонстрировать, что случилось с Амелией, или это что-то другое?

—Мне было интересно, что я почувствую, и я решила выяснить.

—Ладно. — Харпер развернул ее, прижал к столу, предварительно посмотрев вниз и убедившись, что ребенок все еще занят.

Он положил руки на бедра Хейли и поцеловал ее уже не так безобидно, как она его. Его ладони заскользили вверх, оставляя за собой покалывающие следы... и, наконец оторвавшись от нее, он провел большим пальцем по ее дрожащим губам.

—Мне тоже было интересно. Так что, полагаю, теперь мы оба знаем.

—Похоже на то, — еле выдавила Хейли.

Лили забросила игрушку и потянула Харпера за штанину. Он наклонился, поднял девочку и усадил ее на бедро.

—Кажется, ситуация осложнилась.

—Да, очень. Нам нельзя спешить... Надо все продумать.

—Разумеется. Или пошлем все к черту, и я попозже приду в твою комнату.

—Я... я хочу сказать «да». В голове крутится только «да», — выпалила Хейли. — Не знаю только, почему это так трудно сказать. Я ведь этого хочу.

—Но... Я понимаю, есть «но»... — Харпер кивнул. — Хорошо. Не будем спешить. Чтобы удостовериться.

—Удостовериться, — повторила Хейли, быстро собирая вещи Лили. — Я должна уйти, пока не забыла, что не надо спешить, что нужно удостовериться. Господи, ну и здорово же ты целуешься... Мне пора готовить Лили ко сну. Харпер, я не хочу наделать ошибок. Я так не хочу все испортить!

—Мы не испортим.

—Нам нельзя испортить! — Хейли еле оторвала от Харпера жалобно захныкавшую Лили. — Увидимся на работе.

—Конечно. Я могу проводить вас.

—Нет. — Хейли бросилась к двери, с трудом удерживая извивающуюся и плачущую дочку, а тут еще сумка соскользнула с плеча и повисла на руке. — Не волнуйся. Она успокоится.

Плач перерос в полноценную истерику с дергающимися ножками, выгнувшейся дугой спинкой и пронзительными криками.

—Бога ради, Лили! Ты увидишься с ним завтра. Он же не уходит на войну.

Бесполезные увещевания. Милый добродушный ребенок превратился в исчадие ада. Очаровательное личико раскраснелось, твердые туфельки заколотили Хейли по бедру и животу, наверняка оставляя синяки.

—Знаешь, я тоже хотела бы остаться, — слишком резко от огорчения сказала Хейли. — Но мы не можем этого сделать. Тебе придется смириться.

К вечеру жара не спала, и Хейли еле тащила извивающиеся, орущие двадцать фунтов[8] ярости. Пот стекал на глаза, затуманивал зрение... На мгновение Хейли показалось, что величественный старый особняк колышется в воздухе, как мираж, уплывающий все дальше и дальше.

Недостижимая иллюзия. Недостижимая для нее. Ей не место в этом доме. Лучше, умнее, легче собрать вещи и уехать. Этот дом и Харпер не для нее, и пока она здесь остается, она сама иллюзия.

—Ну-ну, что у нас тут случилось?

В колеблющихся душных сумерках Хейли различила Роз. Зрение сфокусировалось так резко, что ее затошнило, и она покачнулась. Вопящая Лили оттолкнулась от нее и бросилась в руки Розалинд.

—Она злится на меня, — прошептала Хейли, еле сдерживая слезы, когда Лили обняла Роз за шею и зарыдала, уткнувшись в ее плечо.

—Не в последний раз. — Покачивая Лили, растирая ее спинку, Роз вгляделась в лицо Хейли. — Что ее расстроило?

—Мы были у Харпера. Она хотела остаться с ним.

—Тяжело покидать любимого парня.

—Ее надо искупать и уложить. Давно пора. Простите, что побеспокоили вас. Она так кричала, что, наверное, вздрагивали и в Мемфисе.

—Вы меня не побеспокоили. Лили не первый ребенок в истерике на моей памяти и не последний.

—Я отнесу ее наверх.

—Я сама, — Роз понесла девочку вверх по лестнице. — Вы измучили друг друга. Так и случается, когда дети хотят одного, а мамочки знают, что им нужно совсем другое. Ребенку кажется, что наступил конец его света, а ты страдаешь от чувства вины, думая, что подвела его.

Хейли ожесточенно стерла скатившуюся слезу.

—Я ненавижу подводить ее.

—Как ты можешь ее подвести, делая то, что лучше для нее? Она просто устала и вспотела. — Роз открыла дверь в детскую, включила свет. — Мы ее сейчас искупаем, наденем рубашечку, поболтаем перед сном. Иди наполни ванну.

—Не беспокойтесь, я все сделаю сама...

—Милая, учись делиться.

Розалинд унесла притихшую Лили, и Хейли пошла в ванную комнату, включила воду, добавила детскую пенку, в которой так любила плескаться дочка, побросала в воду резиновых лягушек и утку. И поймала себя на том, что глотает слезы.

—У меня голенькая малышка, — услышала она воркующий голос Роз. — Голенькая-голенькая... Какой у нас милый животик, так и хочется его пощекотать.

От дочкиного смеха слезы хлынули из глаз Хейли, и она едва успела стереть их до того, как вошла Роз.

—Почему бы тебе самой не принять душ где-нибудь в другой ванной комнате? Ты тоже взмокла и перенервничала. А мы с Лили повеселимся здесь.

—Я не хочу перекладывать на вас свои обязанности.

—Ты живешь здесь достаточно долго, чтобы знать: я не предлагаю ничего, что не хотела бы сделать. Иди. Прими душ, успокойся.

—Ладно.

Боясь снова разреветься, Хейли вылетела из ванной комнаты.


Вскоре она вернулась — чистая, более собранная, но почти такая же взвинченная. Роз как раз натягивала на сонную Лили хлопковую ночную рубашку. Пахло детской присыпкой и душистым мылом. От бурной истерики не осталось и воспоминаний.

—Твоя мамочка пришла поцеловать тебя на ночь, — Розалинд подняла Лили, и та протянула ручки к Хейли. — Как уложишь ее, приходи в гостиную.

—Хорошо, — Хейли прижала к себе дочку, вдохнула аромат ее волос, кожи и наконец успокоилась. — Спасибо, Роз... Мамочке так жаль, малышка. Если бы могла, я подарила бы тебе весь мир. Весь огромный-огромный мир и серебряную шкатулочку для него, — тихо шептала Хейли, опуская Лили в кроватку и укладывая рядом с дочкой любимую плюшевую собачку. Затем, оставив включенным ночник, она выскользнула из детской и прошла в гостиную.

—Я принесла нам воду из твоих запасов. — Розалинд протянула Хейли бутылку. — Угадала?

—Идеально. Ох, Роз... Я чувствую себя идиоткой. Не знаю, что бы я без вас делала.

—Отлично справлялась бы, но со мной лучше... с кем угодно лучше. — Розалинд села на диван и вытянула босые ноги. Сегодня ее ноготки были ярко-розовыми, как леденцы. — Если будешь так убиваться из-за каждой детской истерики, к тридцати годам погрузишься в хроническую депрессию.

—Я же знала, что она устала. Я должна была сразy принести ее домой, а не тащить к Харперу.

—И держу пари, она наслаждалась этим визитом так же, как и он, а сейчас мирно спит в своей кроватке, будто и не было никакой истерики.

—И я не ужасная мать?

—О чем ты? Твоя дочка здорова, счастлива и любима. А еще она знает, чего хочет — когда действительно этого хочет, — и, на мой взгляд, это говорит о сильном характере. У Лили есть право вспылить, как и у любого другого, верно?

—Ну конечно. Боже, что со мной творится? — Хейли отставила бутылку, даже не отвинтив крышечку. — То я нервничаю и злюсь, а через минуту уже на седьмом небе. Такие перепады настроения, будто я снова беременная, но это невозможно, если только в скором времени не ожидается второе пришествие Христа.

—Ответ на поверхности. Ты молодая здоровая женщина. И неудовлетворенная. Секс — важная часть жизни.

—Возможно, только в моем положении нелегко — и небезопасно — на него решиться.

—И это я понимаю. Ты ведь знаешь, что, если захочешь встречаться с кем-то, здесь полно нянек, которые охотно посидят с Лили.

—Знаю...

—Между прочим, я думаю, что секс может быть одним из ключей к разгадке тайны Амелии.

—Простите, Роз, ради общего дела я готова на многое, но заниматься сексом с Амелией не стану. Привидение, женщина, психопатка. Целых три веские причины.

—Молодчина! — рассмеялась Роз. — Мы с Митчем обсуждали твой ночной инцидент и несколько развили наши теории. Амелия пользовалась своим телом, чтобы получить все, чего хотела от жизни. Тело было ее товаром, и мы сошлись на том, что она стала любовницей Реджинальда по расчету.

—Ну... Может, она его любила! Амелия. Может, он ее соблазнил, но она его любила. Мы же судим о ней только по дневникам Беатрис, а Беатрис никак нельзя назвать объективным источником.

—Хорошее возражение. Да, такая вероятность есть. — Роз задумалась, отпила воды. — Но каждый раз мы возвращаемся к сексу. Даже если она любила, а Реджинальд пользовался ею для удовольствия и достижения своих целей — она должна была зачать ребенка мужского пола, наследника, — все опять сводится к сексу. И мы вправе предположить, что отношение Амелии к сексу было весьма нездоровым.

—Согласна.

—Теперь собственно о призраке. В доме много лет не было никаких происшествий. До тех пор, пока мы не стали жить здесь втроем. Стелла слышит и видит Амелию — ничего нового, поскольку замешаны дети. Но когда между Логаном и Стеллой не только вспыхнули чувства, но и дошло до секса, Амелия злилась все сильнее и все более бурно выражала свою ярость. Переходим ко мне и Митчу. Новый сексуальный контакт, и еще больше насилия. Теперь ты.

—Я не занимаюсь сексом.

«Пока не занимаюсь, — мысленно добавила Хейли. — О боже!»

—Но ты о нем думаешь. Ты рассматриваешь такую возможность. Как прежде Стелла. Как я.

—Вы полагаете, что Амелию притягивает сексуальная энергия... Следовательно, нас ожидает усиление насилия.

—Я полагаю, что это возможно, особенно если сексуальная энергия связана с искренней привязанностью. С любовью.

—И если у меня с кем-то будет связь... эмоциональная, сексуальная, она может ему навредить. Или Лили. Она может...

—Погоди! — Роз накрыла ладонью руку Хейли. — Амелия никогда не обижала детей. Ни разу за все эти годы. У нас нет абсолютно никаких причин думать, что она может причинить вред Лили. Другое дело ты.

—Она может навредить мне... или попытаться. Понимаю, — Хейли судорожно вздохнула. — Значит, я должна принять меры, чтобы она не сделала ничего плохого и другим. Вам или Митчу, Дэвиду, любому из нас. И если мне кто-то небезразличен, если я его хочу, он оказывается самой вероятной целью, не так ли?

—Возможно. Но я знаю, что нельзя жить с оглядкой. Ты имеешь право на свою жизнь. Хейли, я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной оставаться здесь и продолжать работать в питомнике.

—Вы хотите, чтобы я уехала?

—Ни в коем случае! — Роз крепче сжала ее руку. — По чисто эгоистическим соображениям. Видит бог, ты дочь, которой у меня никогда не было, а малышка, что спит сейчас в детской, одна из величайших радостей моей жизни. Именно потому, что вы так много значите для меня, я предлагаю тебе уехать.

Хейли глубоко вздохнула, поднялась и подошла к окну. Посмотрела на летние сады, вызывающе яркие в сумеречной дымке. Представила за ними каретный сарай с освещенным крыльцом.

—Моя мама нас бросила. Мы с папой не смогли ее удержать. Она нас не любила. Когда папа умер, я даже не знала, как сообщить ей. Она никогда не увидит свою внучку. Это, наверное, плохо для нее, но не для Лили. У Лили есть вы. У меня есть вы. Я уеду, если вы скажете. Я найду другой дом, другую работу. И буду держаться подальше от Харпер-хауса столько, сколько нужно. Но сначала вы должны мне кое-что сказать... Я знаю, что вы скажете правду. Вы никогда не лжете.