—Что вы говорите? Очень интересно. Мой дед подарил этот браслет бабушке в тысяча восемьсот девяносто третьем году на годовщину свадьбы. Вероятно, он был создан не в одном экземпляре.

—Да, возможно.

—Однако, если вы готовы послушать, у него есть история.

—С удовольствием.

Мэй протянула гостям блюдо с печеньем, которое принесла вместе с чаем, подождала, пока они взяли по одному, затем с легкой улыбкой отставила угощение.

—Брак моих дедушки и бабушки нельзя назвать счастливым. Видите ли, мой дед был тем еще прохвостом. Обожал азартные игры, сомнительные сделки и общество распутных женщин... По словам моей бабушки, которая дожила до девяноста восьми лет, а потому я очень хорошо ее знала.

Мэй встала, подошла к этажерке, взяла фотографию в серебряной рамке.

—Мои дедушка с бабушкой, — пояснила она, протягивая снимок Харперу. — Официальный портрет, сделанный в тысяча восемьсот девяносто первом году. Прохвост или нет, дед был красивым мужчиной.

—Они оба красивые. — Харпер отметил, что платье, прическа женщины и даже тональность фотографии очень похожи на копии снимков, которые Митчелл прикрепил к своей доске.

—Красавица. — Дэвид перевел взгляд на хозяйку. — Вы на нее похожи.

—Так мне говорили. И внешностью, и характером. — Явно польщенная, Мэй забрала фотографию и поставила на место. — Бабушка считала, что в ее жизни было два самых счастливых дня. День ее свадьбы, когда она, слишком юная и глупая, не понимала, во что ввязывается, и тот день, когда она овдовела... где-то через двенадцать лет, и смогла наслаждаться жизнью, не обремененная мужчиной, которому невозможно доверять.

Мэй снова села и пригубила свой чай.

—Красивый мужчина, как вы сами видели. Несомненно, обаятельный и довольно удачливый как в картах, так и в аферах. Бабушка была высоконравственной женщиной, но умела совмещать свои нравственные принципы с удовольствиями, которые получала благодаря успехам мужа, хотя и осуждала их.

Хозяйка поставила стакан на поднос и продолжила, наслаждаясь своей ролью:

—Она часто рассказывала, как однажды из пьяных признаний мужа узнала, что подарок на годовщину — рубиновые сердечки — появился из весьма недостойного источника. Дедушка получил браслет в счет оплаты карточного долга от человека, который по дешевке скупал ювелирные изделия и другие ценности у несчастных и отчаявшихся, срочно нуждавшихся хоть в каких-то деньгах. Вполне вероятно, тот человек был и скупщиком краденого.

Мэй поджала губы. Через минуту она продолжила:

—Этот браслет принадлежал любовнице богача и был украден у нее одним из слуг, после того как покровитель ее бросил. Как рассказывала моя бабушка, та женщина сошла с ума и впоследствии исчезла.

Миссис Фицпатрик снова взяла свой стакан, сделала глоток и пристально посмотрела на гостей.

—Мне всегда было интересно, правдива ли эта история.


Вернувшись домой, Харпер первым делом нашел мать — она полола цветник у дома, — опустился рядом с ней на колени и начал рассеянно выдергивать сорняки.

—Я слышала, ты ушел сегодня пораньше.

—Хотел кое-что сделать. Почему ты без шляпы?

—Забыла. Выскочила на минутку и увлеклась. Харпер сдернул со своей головы бейсболку и нахлобучил ее на Роз.

—Помнишь, сколько раз, когда я возилась здесь, ты, вернувшись из школы, садился рядом, помогал мне полоть или сажать и рассказывал о своих проблемах или успехах?

—Я помню, что ты всегда слушала. Меня, Остина, Мейсона. Иногда всех троих одновременно. Как ты умудрялась это делать?

—Мать постоянно настроена на голоса детей. Так дирижер слышит каждый отдельный инструмент в своем симфоническом оркестре. Что тебя тревожит, малыш?

—Ты была права насчет Хейли.

—Я всегда права. Но в чем я была права на этот раз?

—Она не переедет к Логану даже по моей просьбе.

—А ты ее просил?

—Просил, настаивал, уговаривал... — Харпер передернул плечами. — Какая разница, если желаешь человеку добра?

Розалинд рассмеялась и похлопала сына по щеке измазанной землей ладонью.

—Настоящий мужчина.

—Минуту назад я был твоим малышом.

—Мой малыш настоящий мужчина. Я не считаю сие недостатком. Иногда, как сейчас, это веселит, иногда озадачивает и очень редко чертовски раздражает. Вы поругались? Мне так не показалось, когда вы вместе спустились сегодня к завтраку.

—У нас все нормально. Если тебе не нравится, что я сплю с ней в доме, я пойму.

—То есть, уважая святость нашего дома, ты будешь спать с ней где-то в другом месте?

—Да.

—Я спала в Харпер-хаусе с мужчинами, за которыми не была замужем. Это не храм, а дом. Такой же твой, как и мой. Если ты занимаешься с Хейли сексом, то с тем же успехом можешь делать это в комфорте. И в безопасности, — добавила Роз, глядя на сына в упор.

Сколько лет прошло, а его плечи поникли.

—Я теперь сам покупаю презервативы.

—Рада слышать.

—И не об этом я хотел поговорить. Я проследил браслет до Амелии.

Широко раскрыв глаза, Розалинд откинулась на пятки.

—Правда? Оперативно.

—Оперативность, совпадение, удача. Не знаю, как это назвать. Браслет из шкатулки некой Этель Хопкинс. Несколько лет назад она умерла, и ее дочь решила продать украшения, которые ей не нравились. Мэй Фицпатрик. Она сказала, что немного знакома с тобой.

—Мэй Фицпатрик. — Роз закрыла глаза, мысленно перебирая своих знакомых. — Прости, что-то не могу вспомнить.

—Это фамилия ее второго мужа. А первого... Ивз?

—Мэй Ивз... тоже ни о чем мне не говорит.

—Ну, она сказала, что встречалась с тобой пару раз. Первый, когда ты выходила замуж за папу. Она была на твоей свадьбе.

—Неужели? Интересно, но неудивительно. Наши с Джоном мамочки пригласили на свадьбу весь округ Шелби и большую часть Теннесси.

—Она знала бабушку Эшби. — Харпер передал Роз беседу с Мэй Фицпатрик.

—Поразительно, правда? Как все мелкие детали подходят друг к другу.

—Мама, Мэй догадалась. Она слишком хорошо воспитана, чтобы брякнуть вслух, но старушка свела концы с концами, разве что не назвала Реджинальда Харпера, богатого покровителя, бросившего любовницу. Вполне вероятно, она начнет болтать.

—Думаешь, меня это беспокоит? Милый, то, что мой прадед содержал и бросал любовниц и не хранил верность жене, никак не влияет на меня или на тебя. Мы не отвечаем за него, и я искренне надеюсь, что Амелия это поймет.

Роз выдернула еще несколько сорняков.

—И в остальном его поведение было весьма предосудительным, но опять же это не наша вина. Митчелл пишет книгу. Если ты и твои братья не будете настаивать на сохранении этой истории в семье, я хочу, чтобы Митч ее опубликовал.

—Зачем?

—Мы ни в чем не виноваты, ни за что не несем ответственность, но я чувствую, что должны все прояснить и каким-то образом отдать должное Амелии. Признать ее нашим предком, с которым, что бы она ни сделала, кем бы ни стала, обошлись подло в лучшем случае и чудовищно в худшем. — Роз сжала пальцы Харпера. — Мы и ее кровь.

—Я хочу, чтобы она исчезла. Хочу покончить с ней за то, что она чуть не сделала с тобой и теперь делает с Хейли. Значит ли это, что я бессердечный?

—Нет. Это значит только то, что я и Хейли тебе дороже. Ну, хватит на сегодня, — Роз вытерла ладони о штанины рабочих брюк. — Если мы сейчас не вернемся в дом, то сваримся на этой жаре. Идем. Посидим в прохладе, выпьем пива.

Шагая рядом с матерью по тропинке, Харпер внимательно рассматривал дом.

—Скажи мне кое-что. Как ты поняла, что папа тот самый, единственный?

—Звезды в моих глазах. — Роз рассмеялась и, несмотря на жару, взяла сына под руку. — Клянусь, звезды в глазах! Я была такая юная, а он зажег для меня звезды. И в то же время это было как наваждение, ослепление. Думаю, я поняла, что он мой, когда мы как-то ночью проговорили несколько часов. Я тайком выбралась из дома, чтобы встретиться с ним. Боже, папочка содрал бы с него кожу живьем! Но мы всего лишь говорили час за часом под ивой. Джон был совсем мальчишкой, но я знала, что буду любить его всю свою жизнь. И люблю. Я поняла потому, что мы просидели там почти до рассвета и он заставлял меня смеяться и думать, мечтать и дрожать. Я была уверена, что никогда больше не полюблю. Но я полюбила. Харпер, эта новая любовь ничего не отбирает у твоего отца.

—Я знаю, мама. А как ты поняла с Митчем?

—Думаю, я стала слишком циничной для тех звезд, во всяком случае, поначалу. В этот раз все происходило медленнее и тревожнее. Но он заставлял меня смеяться и думать, мечтать и дрожать. Потом — прошло уже довольно много времени — я взглянула на него, и мое сердце снова согрелось. А ведь я успела забыть это тепло в сердце.

—Митчелл хороший человек. Он тебя любит. Он смотрит на тебя, когда ты входишь в комнату, провожает взглядом, когда выходишь. Я рад, что ты нашла его.

—Я тоже.

—А с папой... Под какой ивой вы сидели?

—О, под большим прекрасным старым деревом за конюшнями. Джон хотел вернуться утром и вырезать наши инициалы, но на следующую ночь в дерево ударила молния и расколола его надвое, и... — Розалинд остановилась. — О боже!..

—Амелия, — прошептал Харпер.

—Наверняка. Мне раньше это не приходило в голову, но я помню, что не было никакой бури. Слуги говорили о дереве и ударившей в него молнии, хотя грозы не было.

—Значит, даже тогда она пробовала свои силы.

—Как это мелко, как подло!.. Я плакала из-за того дерева... Я влюбилась под ним и плакала, когда садовники распиливали и вывозили его.

—Тебе не кажется, что были и другие эпизоды? Мелкие проявления насилия, которые мы не связывали с нашим призраком, поскольку считали его благодушным и безобидным?

—Вся эта ненависть и гнев копились в Амелии, не в силах вырваться наружу.

—Иногда сочились потихоньку, как вода сквозь трещину в плотине, а потом ручеек становится все более быстрым и бурным. Мама, мы не можем загнать обратно ее чувства, как тот ручеек, но должны каким-то образом дать им выход, иссушить их до последней капли.

—Как?

—Думаю, молот в наших руках и мы должны разбить плотину.


В сгущающихся сумерках Хейли бродила по саду. Дочка спала, вахту у монитора несли Роз и Митч. Перед домом стояла машина Харпера, значит, и он где-то здесь. Не в своем домике. Она ходила туда, постучалась, приоткрыла дверь, просунула голову, позвала...

«Мы же не сиамские близнецы», — напомнила себе Хейли.

Однако Харпер не остался на обед, сказал, что у него дела, но до темноты, мол, вернется. Так уже почти темно, а она даже не представляет, куда он подевался.

Ничего страшного. Она любит гулять по садам Харпер-хауса в сумерках. Даже при сложившихся обстоятельствах. Прогулка обычно успокаивает, успокоит и сейчас, пока она снова и снова прокручивает в голове историю браслета, рассказанную Харпером.

Они все ближе подбираются к ответам, в этом-то она уверена. Но она больше не уверена, что найденные ответы приведут к счастливому концу.

Вдруг Амелия не захочет порвать последние нити, связывающие ее с этим миром и перейти... наверное, так говорят, перейти в мир иной.

Амелии нравится обитать в теле живого человека. Обитать в теле? Или разделять тело? Или проникать в тело? Ну, как ни говори, Амелии это по вкусу. Без всяких сомнений. Как несомненно и то, что для Амелии это столь же новое состояние, как для нее самой.

Если когда-то— приходится смотреть правде в глаза — это случится снова, надо попытаться сохранить ясное сознание и контроль над происходящим.

Хватит притворяться. Она осознанно вышла в сад. Вроде как бросила вызов. Давай, стерва! Посмотрим, кто из нас сильнее, справлюсь я с тобой в одиночку или мне не поздоровится.

Но ничего не происходило. Хейли чувствовала себя совершенно нормально.

И чувствовала себя самой собой, когда чуть не подпрыгнула, услышав из полумрака странные звуки. Она замерла, прислушиваясь, еще не решив, бежать прочь со всех ног или посмотреть, в чем дело. Звуки повторялись через определенные промежутки времени, и Хейли нахмурилась.

Как будто... Нет, не может быть! Она кралась к источнику странных звуков, дрожа от страха, почти уверенная в том, что увидит призрачную фигуру, копающую могилу.

Могилу Амелии.

Если Реджинальд убил Амелию и похоронил здесь, в своем поместье, может, жертва хочет показать свою могилу... в неосвященной земле. Но ведь можно освятить эту землю... или как-то отметить место захоронения... ну, надо почитать, что делают в подобных случаях.

И с привидением Харпер-хауса будет покончено.