Сола Рэйн - Красная линия

Да-да…

Знакомьтесь: Дэйв эгоистичный-сукин-сын Каллахан.

Прикончив мясной квадратик, который на удивление оказался вполне съедобным, я поднялся в свою спальню.

На прикроватной тумбочке горела лампа, отбрасывая неровные тени на стены. В воздухе едва улавливался тонкий аромат тропических фруктов. Микки в компании Халка спала на моей кровати, а под окном, на небольшом диване разместились лабрадорихи.

Мои ноги приросли к полу. Эта картина была настолько идеальной, что мне захотелось ее запечатлеть. Я вытащил из кармана айфон и сделал быстрый снимок.

Белая футболка Микки соблазнительно задралась, демонстрируя серые спортивные трусики, которые обтягивали ее плотную, круглую попку. Мой член дернулся, и я почувствовал себя малолетним дрочилой, который подглядывает за девчонками в школьной раздевалке.

Я сделал жест рукой, которым велел собакам оставаться на местах, чтобы они не разбудили Сатану, и подошел к кровати. Левая рука Микки лежала на какой-то книге. Ее пальцы закрывали надписи на обложке. Мне стало любопытно. Я осторожно приподнял ее руку, вытащил книгу и взглянул на название: «Лагом. Шведские секреты счастливой жизни». Внутри были какие-то картинки цветков в горшках и унылые надписи в духе: «Каждый человек приходит к внутренней гармонии и равновесию своим путем».

Что это еще за дерьмо?

– Дэйв? – сонно пробормотала Микки.

Бросив книгу на тумбочку, я забрался в кровать и прижал Микки к себе.

– Я скучала по тебе, – прошептала она.

– Аха, – ответил я, пряча придурковатую улыбку в ее волосах.

Микки знала, как сделать чью-то жизнь счастливее побольше всяких там шведов.

После нескольких часов изматывающей тренировки я принял душ и вернулся в домашнюю раздевалку. Стоило мне только пересечь порог, как стены помещения затряслись от мужского хохота. Я недоуменно вскинул брови, уставившись на Орланов, которые облепили Вайдмана, как мухи липкую ленту, а затем прошагал мимо них к своему шкафчику.

Какого хера здесь происходит?

– Каллахан, – глаза Вайдмана слезились от смеха. – Неужели твои дела идут настолько неважно?

Раздевалку вновь затопил мужской смех.

– Что ты там несешь, придурок? – нахмурился я, натягивая боксеры.

– Черт возьми, Дэйв! Можно я прикуплю этот журнальчик своей бабуле? Она давно тащится от тебя, а после этих горячих фоток и вовсе слетит с катушек, – спросил Ривз, держась за живот.

– Вы только взгляните на июль! – воскликнул Йен.

– Ты видел, как он призывно отставил свою задницу на октябре?

– Стопудово многие гомики превратят этот месяц в марафон непрерывной дрочки!

– Только представьте, как они развешивают эти сладкие картинки над бочками своих унитазов!

Очередной взрыв хохота.

Я вопросительно посмотрел на Эша, но он тут же опустил глаза и развернулся к своему шкафчику, делая вид, что ищет в нем что-то до хрена важное.

Дерьмовое предчувствие обожгло мне гортань.

– Лиам, а где ты вообще откопал этот журнал? – спросил Чехов.

– Стащил у своей пожилой домработницы, – ответил ублюдок с оленьими глазами, и стены раздевалки снова завибрировали.

Я наспех зашнуровал кеды, подошел к кучке придурков и выдернул из лап Вайдмана гребаный журнал, который всех так развеселил. Это была обычная глянцевая газетенка с дебильным названием «Женский рай», на обложке которой красовался какой-то перекачанный педик в леопардовых трусах.

– И при чем тут я?

– Кончай придуриваться, приятель, – хохотнул Вайдман, разворачивая передо мной журнал на середине.

Мои глаза едва не вывалились из орбит. На фотографии, рядом с календарем за февраль, был запечатлен я – потный (явно после домашней тренировки), без футболки, попивающий воду из пластиковой бутылки и очевидно неподозревающий, что меня в этот момент фотографируют в собственном, блять, доме.

Что это еще за херня?!

Под раздражающие смешки членов своей команды я быстро пролистал весь календарь, каждый месяц которого сопровождался очередной моей любительской фотографией, швырнул журнал в свою спортивную сумку и вылетел из раздевалки.

Всю дорогу до парковки в моих ушах стоял громкий хохот Орланов. Клянусь богом, я еще ни разу в своей жизни не становился объектом для насмешек.

Никогда!

Даже в младшей школе не припомню, чтобы кто-то подшучивал надо мной. Поэтому сейчас я мог с уверенностью сказать, что это самое омерзительное ощущение – чувствовать себя посмешищем, которое только можно испытать!

Бросив сумку на переднее сидение Рендж Ровера, я вытащил телефон и набрал номер своего агента – Бобби Фишера. Тот ответил моментально.

– Привет, Дэйв.

– КТО?! – прорычал я.

– Ты про фотографии в женском журнале? Я уже работаю в этом направлении, парень. Не волнуйся, Дэйв, эта ничтожная малобюджетная брошюрка издается такими маленькими тиражами, что шанс того…

– Мне нужно имя, Бобби, – прервал я его пустой треп.

Повисла пауза, а затем послышался его тяжелый вздох.

– По предварительной информации фотографии им продала ваша знаменитая прислуга – Микаэла… э-э-э… как ее там… Сантана!

Нет.

Нет. Нет. Нет.

Что за бред?!

Наверняка какая-то херня со связью.

Я потряс телефон и снова приложил его к уху.

– Повтори, что ты сейчас сказал?

– По неофициальным данным, твои снимки журналу продала Сантана, – медленно повторил Бобби.

– Что значит: «по неофициальным данным»?

– Ну, скажем так, мне назвали имя, под которым им продали фотки, но официальную бумажку еще не прислали.

Я сбросил вызов и сел в машину. Рука сама потянулась к сумке, которая лежала на соседнем пассажирском сидении, и через секунду я снова листал злополучный журнал.

То, что меня фотографировал любитель, а не профессионал, было видно невооруженным глазом, но было в этих снимках что-то такое… Трудно описать, что именно. Кадры выглядели очень живыми и эмоциональными, словно я на них вывернут наизнанку.

– Дэйв, – Эш переместил мою сумку на заднее сидение и уселся рядом. – Думаешь, это она?

Я стиснул челюсть и несколько раз долбанул рукой по рулю.

– Не понимаю, Вегас! Зачем? Зачем, блять?! У Микки есть все, и я дал бы больше, стоило ей только попросить!

– Старик, на нее это совсем не похоже…

– Серьезно? – рявкнул я. – И как долго ты ее знаешь, чтобы так рассуждать? Сколько, Сандерс? Месяц? Один сраный месяц? Она выставила меня клоуном! Долбаным посмешищем! Известный хоккеист НХЛ Дэйв Каллахан снимается в дешевом порно-журнале для домохозяек! Это, мать твою, успех!

– Наверняка у нее есть какое-то объяснение всему этому дерьму.

– Знаешь что? Пошел ты на хер! Это не тебе под нос будут подсовывать розовые женские журнальчики на автограф-сессиях, чтобы ты расписался в них. Думаешь, я ради этого столько лет строил свою карьеру?

– Я думаю, что тебе нужно успокоиться и остудить голову перед тем, как ехать домой. Тебе не стоит разговаривать с Микки в таком состоянии, дружище. Давай прокатимся в какой-нибудь бар, трахнем парочку знойных цыпочек…

– Я еду домой, – отрезал я, заводя мотор.

Тело дрожало от гнева и возбуждения. Эш продолжал что-то говорить, но его слова заглушал сумасшедший пульс, который громким эхом отдавался в моих ушах. Меня бросало то в жар, то в холод. Я сжимал руль с такой силой, что онемели костяшки пальцев.

Не думаю, что хоть однажды чувствовал себя дерьмовее, чем сейчас.

Предательство Микки разъедало меня изнутри, как кислота. За свою жизнь я испытывал разные виды физической боли, но они не шли ни в какое сравнение с той болью, которая в этот момент агонизировала в моей груди.

Едва ли я теперь подлежу восстановлению.

Я полностью, мать твою, разрушен.

Расстояние от домашней арены до своего дома мы преодолели за рекордное время. Я влетел на нашу кухню, как огненный смерч, полностью игнорируя собак, которые радостно приветствовали меня. Эш не отставал ни на шаг.

Заметив меня, Микки широко улыбнулась, и эта красивая улыбка, в которую я был до смерти влюблен, тут же стала медленно угасать.

– Дэйв? Что-то случилось?

– Сколько, Микки?

Ее зеленые глаза округлились от удивления.

Ну надо же! Как хорошо играет!

– Я не понимаю, о чем ты…

Эш встал рядом с ней и послал мне предупреждающий взгляд.

– Я о ебаных снимках в журнале! – взорвался я. – Знаешь, а ты продешевила! Могла бы продать эти фотки в более солидные издания и по-настоящему озолотиться! Что смотришь? Или ты думала, что по-тихому сольешь их в никому на хрен неизвестную газетенку с убогими тиражами и я об этом ничего не узнаю?

– Дэйв.

– Не вмешивайся, Эш! – предостерег я.

– Каллахан, ты что обдолбался? – спросила Микки, а затем обратилась к Эшу. – Он что-то принимал?

Вегас напряженно посмотрел на нее, а затем молча протянул ей журнал.

– Знакомый журнальчик? – поинтересовался он.

– Да, – спокойно ответила Микки.

– Ты слышал, Эш?

– Микки, – тяжело вздохнул Вегас и разочарованно покачал головой. – Твою мать…

– Знаете, парни, кажется, вы оба спятили.

Микки направилась в сторону двери, но я перегородил ей путь.

– Так сколько, Микки?

– Дай пройти, – процедила она сквозь зубы.

Поразительно, но в ее глазах не было ни капли стыда или раскаяния.

– Скажи мне, сколько денег сделает тебя счастливой? – Я достал из заднего кармана бумажник и принялся вытаскивать из него бумажные купюры, швыряя их ей в лицо. – Сколько ты стоишь, Микаэла?

Вегас громко выругался и оттолкнул меня назад. Микки тут же воспользовалась моментом. Она бросила на меня последний огненный взгляд, который электрическим током прошел по всему моему телу, а затем выбежала из кухни.

В ее глазах стояли слезы.

Мне хотелось верить, что это слезы раскаяния.

– Прощаться всегда тяжело, – прошептала я Фриде, гладя ее по теплой шелковой голове. – Но я хочу, чтобы ты знала, – я буду чертовски скучать по тебе, шоколадка.

Я с грустью посмотрела на Твигги и Халка, которые лежали на моей кровати и внимательно наблюдали за тем, как я собираю вещи, и добавила:

– По всем вам. Однажды вы спасли мне жизнь… Такое не забывается.

Слезы вновь покатились по опухшим щекам. Я вытерла их рукавом старого свитера, а затем потерла грудную клетку. Это придало мне сил. Уж если мое вдребезги разбитое сердце до сих пор бьется, значит, жизнь продолжается.

Я застегнула чемодан и еще раз взяла в руки проклятый журнал, который стащила на кухне, когда хозяева дома легли спать. Разглядывая календарные страницы с фотографиями Дэйва, я снова почувствовала щемящую боль в груди.

Эти домашние кадры обнажали все мои чувства к нему. Фотографии были настолько личными, что я не продала бы их ни за какие деньги. Никогда. Даже если бы сам Дэйв меня об этом попросил.

Чертов Каллахан…

Сегодня он вырвал мое сердце и с наслаждением растоптал его. Сукин сын даже не стал разбираться, он сразу вынес мне приговор. И даже Эш не встал на мою сторону. Когда я смотрела в его кристально-голубые глаза, то видела в них лишь разочарование.

В один миг я потеряла всех, кто был мне дорог.

Это чувство подобно смерти.

Теперь я зомби. Оживший мертвец, который просто существует.

Без друзей. Без семьи. Без любви.

Нет смысла оставаться в этом доме и ждать официального билета на Хрен. Лучше уйти самой, сохранив те малые крупицы собственной гордости, которые еще остались после того, как Дэйв швырял мне свои деньги в лицо.

К тому же я не совсем на мели.

У меня останется шестьдесят пять баксов. Это не такой уж плохой стартап для человека с хорошо развитыми навыками выживания.

Я уже подыскала дешевое спальное место через Крейглист33 и даже парочку вариантов работы с почасовой оплатой. В конце концов, у меня еще есть странное предложение пройти стажировку в журнале «Франз». Если это не шутка, то мое будущее приобретет отчетливые контуры. Ну а продажа мобильника поможет мне какое-то время держаться на плаву. Наверняка он стоит целое состояние. Это единственная подаренная хоккеистами вещь, которую я возьму с собой, и то только лишь потому, что Дэйв разбил мой телефон и это вроде как справедливо.

Как бы там ни было, я не пропаду.

И уж точно не вернусь в Саутсайд.

Наши отношения с сестрой прошли точку невозврата после того, как она продала мои снимки журналу «Женский рай». У меня не было сомнений в том, что это сделала она. Больше некому. Эмбер была единственной, кто держал в руках мой новый телефон, который я по глупости к тому моменту еще не успела запаролить.