Наталья Майорова - Красная тетрадь

– А ведь ты права, Настасья! – подумав и видимо приободрившись, воскликнул Карп Платонович. – Что-нибудь в этом роде я и совершу! Потому как вовсе государственным долгом пренебречь не в состоянии. Да и опасно это…

– Чем же опасно? – заинтересовалась бобылка.

– Городок у нас не велик, все на виду. Если прознает исправник, что я знал про злоумышление, да не сообщил, так выгонят меня без мундира и пенсии…

– Не, это никак невозможно! – резво среагировала Настасья. – Аграфена, это, конечно, хорошо, да у вас же детки малые! И служба вам до сей поры, как я вижу, в охотку…

– А то! – приосанился Загоруев. – Я – государственный пес, иного ничего и делать-то не умею.

– Тем более! – припечатала Настасья. – Идите нынче ж к себе в управление и пишите!

– Так точно! – Карп Платонович шутливо отдал честь. Настасья улыбнулась в ответ странной, бегучей улыбкой.

Уходя, Загоруев оставил Настасье «за постой» едва ли не в два раза больше обычной платы. Он всегда честно платил за сотрудничество. Большинство агентов принимало «сребреники» с радостью. Нынче же Настасья, увидев на столе «лишние» деньги, перекривила лицо в мучительной и злой гримасе. Глянула в окно на Загоруева, который как раз влезал в седло, и, что-то прошипев себе под нос, смела деньги в подставленную коробку. Потом кошачьим брезгливым жестом отряхнула пальцы и пробормотала: «Нежности ему… Как же!»

Соня всегда нехорошо спала по ночам. Часто просыпалась, иногда подолгу не могла заснуть. Окончательно сон покидал ее, едва брезжил рассвет. Обычно она зажигала свечу и читала до того, как проснется Матвей. Нынче на ее щеках еще виднелись не стершиеся с вечера дорожки от слез: накануне Соня читала «Хижину дяди Тома» до тех пор, пока не догорела свеча. Едва проснувшись и выглянув в окно, Соня увидела Карпуху, который в дорожной пыли пытался катать треснувший обод. Опасливо покосившись на сладко сопящего носом Матвея, Соня споро натянула юбку и кофту, накинула платок и, приоткрыв окно, бесшумно выскочила наружу.

– Чего тебе? – спросила она у брата, быстро оглядывая его.

Карпуха был все тот же: носил грязную полосатую рубаху, рваные на коленях штаны, под носом засохли зеленые сопли.

– Пожрать бы чего… Да ладно, я понимаю, – сам себя окоротил мальчик. – Манька тебя в лесу за огородом ждет, где двойная береза. Говорить хочет. Беги сейчас.

– Хорошо, – кивнула Соня. – Ты обожди здесь. Я с Манькой поговорю, а потом вернусь в дом и тебе поесть вынесу.

– Лады! – оживился Карпуха, и ловко подбросил палкой свой импровизированный обруч. – Гляди, как я могу!

– Замечательно! – фальшиво восхитилась Соня и, подобрав юбку, побежала к огороду.

Маленькое бесстрастное личико Маньки, как всегда, не выражало никаких чувств. Увидев сестру, она сразу же монотонно заговорила:

– Вы это бросьте, коли шкура дорога. Игра это у вас в сыщиков или еще что – а только кончать надо. И не отпирайся. Я тебя по-доброму предупредить пришла, а не спорить, потому что смерти лютой вам не желаю. Крошечка Влас видел твоего рыжего названного братца вблизи ихнего самого тайного логова. А за то – убьют и не глянут, что маленький. Поняла меня?

– Кто это – Крошечка Влас? – спросила Соня только для того, чтобы что-то спросить.

Ей было жутко страшно, так, что аж зубы стучали. Ну говорила же она Матвею, что добром это дело не кончится! А он, черт, как будто и вовсе бесстрашный. Как эти, его рыжие звериные знакомые. Похоже на то, что он и их в это дело втянул. Или они его? Как бы Матвей без них, лесных, тайное логово разбойников вычислил? Господи, да что же делать-то?! Как его убедить и уберечь?!

– Крошечка Влас – это тот парень, что тебя тогда домой с Выселок на телеге привозил. Ты поняла ли, что я тебе сказала? Запомнила?

– Манечка, да я же не могу его, идола, убедить! – по-бабьи вскрикнула Соня. – Он себе в башку вбил и…

Манька равнодушно пожала плечами, смотрела куда-то себе под ноги.

– Ну гляди, – не повышая голоса, сказала она. – Тут и так, и так клин выходит. Если твой Матвей прознает что-то и разболтает кому, тогда нам всем кирдык получается.

– Какой кирдык? – растерялась Соня. – Почему?

– Тятька наш к разбойникам ушел, – пояснила Манька. – Пить стал меньше и даже деньги мне на жратву два раза давал. А намедни мне да Ленке перстеньки принес. Ежели разбойников – на каторгу, так мы вовсе сироты. Мне уж все равно тогда, а малые – пропадут.

– Господи! – ахнула Соня, пытаясь разом осознать слова сестры и вместить их во всей ужасной определенности и неизбежности. Все плохо! – А отчего же тебе, Маня, все равно?

– Крошечка Влас тоже с ними пошел. Хотел, дурак, легкую деньгу сшибить. Ростом велик, а головой скорбный, не понимает, что кроме кандалов да пули, ничего разбойников не ждет. А как он пропадет, так и мне конец. Как он за всю жизнь один, кто мне доброе слово сказал…

– А я? – обиделась Соня.

– Да, ты, сестричка-малюточка, тоже, – мерно согласилась Манька. – Оттого я и пришла тебя предупредить…

– Господи, Манечка, как все запуталось! – в отчаянии всплеснула руками Соня.

– Что ж? – не поняла Манька.

– Понимаешь, – горячо зашептала Соня. – Теперь получается, что у меня не только отец, но и мама с разбойниками спуталась…

– Что?! – Манька впервые взглянула прямо на Соню. Ее тусклые, полусонные, опухшие от кухонного дыма глаза расширились от удивления. – Да наша мать много лет в могиле!

– Да я не про ту мать! – воскликнула Соня. – Наша с Матвеем мама Вера! Мы с Матвеем ее своими глазами едва ли не с главарем разбойничьим видали! Стра-ашный! И, похоже, они…. ну, очень знакомы!

– Н-нда, – Манька задумчиво почесала нос и замерла. Руки она по своему обычаю держала перед собой, словно чужие.

У Сони сдали нервы.

– Как же нам теперь, Манечка! Бедные мы, бедные! – заплакала она, требуя поддержки и кидаясь в объятия сестры.

Манька неловко обняла Соню и, приговаривая «ну, ну», осторожно гладила сестру по тощим лопаткам, стараясь не испачкать нарядное платье. Думая вовсе не о том, отметила, что от Сони пахнет решительно по-иному, чем от других братьев и сестер. Наверное, моется чаще – решила Манька. – И одежонку чаще стирают.

На дороге перед Вериной усадьбой маялся голодный Карпуха и красочно мечтал о пышных и сдобных пирогах. Хоть с капустой и яйцом, хоть с рыбой… с поджаристой корочкой, с проблесками маслица, которым в Сонином доме мажут пироги сверху, с ароматом тепла и уюта, с терпкой калиной… а лучше всего, конечно, – с требухой!

ЗАПИСКИ В КРАСНОЙ ТЕТРАДИ АНДРЕЯ ИЗМАЙЛОВА, ИНЖЕНЕРА.

…

Марья Ивановна вызвала меня к вечеру, когда уж переоделся в домашнее и сел с книгой. В подсохшей без дождя траве вдоль заборов заливались сверчки или иная кузнечиковая, голенастая мелочь. Звезды висели крупные и какие-то мохнатые, похожие на сверкающих паучков. Млечный Путь подвешенным рушником вставал из-за леса.

Опалинская пугала набрякшими подглазьями и мышиной краснотой радужки и белка. Должно быть, плакала. По-христиански стоило б пожалеть, она, кажется, того и хотела, да неохота еще и Дмитрию Михайловичу дорогу перебегать. Хватит мне Наденьки.

«Чего изволите?»

В красных глазах – разочарование и еще что-то. Вроде бы – страх. Слыхал, что Шурочка ее не ко времени, летом, заболел какой-то своей болячкой. Вроде бы, грудной. Лежит наверху бледный, мокрый и едва дышит. Какая мать не взволнуется?

– Вы слышали ли наши новости? Я имею в виду, про золото?

Само собой. Странно было бы. Я все-таки приисковый инженер. И не глухой.

Вера Михайлова с остяком Алешей объявили об открытии нового золотого прииска под странным названием «Счастливый Хорек». Вера, охраняемая своими жуткими собаками, двумя племянниками Алеши и вежливым рыжеволосым сыном, «вышла в народ». Приисковый люд ходит за нею толпами, как плебс за носилками Клеопатры во время ее визита в Рим. В первый же день она искусно запустила слух о том, что источником разработки новых золотоносных песков послужила все та же треклятая тетрадь инженера Печиноги, которая все это время хранилась у Веры. На резонный вопрос: отчего же теперь? – последовал столь же резонный ответ: собирали начальный капитал. Не лавку ведь открываем, большие деньги нужны, чтобы все пошло как надо.

После Вера от их с Алешей имени объявила праздник по поводу основания нового прииска и раздала всем желающим копеечные пряники и даровое кислое вино. Рыжий Матвей нес коробку и дарил встречным девкам разноцветные ленты. Счастливые девки визжали от радости и целовали мальчишку. Собаки скалили желтые клыки, племянники Алеши ухмылялись глиняными улыбками. Веселье!

Потом наступили будни. С объявлением Вера не торопилась, и, когда дошло до дела, оказалось, что торф уже вскрыт, машина, амбар и барак на живую руку построены. Кто и как строил машину? Кто проводил геологоразведку, разметку, пробы и т. д.? Неужели всесторонне талантливая Вера сумела настолько разобраться в бумагах покойного Печиноги?! Или инженер-самоучка обнаружился среди остяков, родственников Алеши? Не могу в это поверить.

Но для прииска нужны рабочие. Если я правильно понял, сначала Вера и Алеша планировали нанять каторжников, но с этим что-то не получилось. Все более-менее грамотные рабочие связаны контрактом с Опалинскими. Что делать?

– Вы знаете, какое жалованье она им предложила? – спрашивает Марья Ивановна.

– Знаю, в полтора раза больше. За полсезона почти столько же, сколько у вас – за сезон…

– Но ведь они взяли аванс… Они ведь не могут просто так уйти, правда?! Это не по-человечески. Мы ведь так много для них делали для них все эти годы… Школа, амбулатория, штрафы сократили, выходные во все церковные праздники давали…

В глазах – надежда. Как будто бы мое, здесь и сейчас сказанное слово что-то значит для приисковых рабочих.

Увы, Марья Ивановна! Будучи дочерью Гордеева и крестьянкой по рождению, вы так и не поняли рабочей души. Всяческие блага, дарованные им высочайшей хозяйской милостью, они воспринимают оч-чень неоднозначно. Едва ли не угождая по мелочам, вы с Дмитрием Михайловичем не давали им главного – правды о состоянии дел. Приисковые рабочие невежественны, простодушны, часто попросту глупы и жестоки. Но они не скоты и не идиоты. Ситуация с грядущим истощением песков очевидна для них также, как и для хозяев. Имея семьи и какие-то свои интересы, они не могут не думать о будущем. И выходными в церковные праздники им глаза не залепишь. Насколько я успел узнать, умная Вера во всем играла от противного.

«Условия у нас жесткие, зато и деньги живые. Никаких школ в тайге, изб-читален и прочего. Для лечения сгодится и самоедский лекарь. А нужен будет доктор, доставим больного в город. Обещаю. За пьянки, прогулы и прочее – штрафовать и увольнять будем нещадно. В дальнейшем – работать на артельном подряде. Один – за всех, все – за одного. Кто не хочет работать и зарабатывать, тот и близко не подходи. Зову молодых и смышленых, тех, кто в будущее смотрит. Делать будем одно дело, потому сразу вам все говорю как на духу. Песков на «Счастливом Хорьке», по расчетам, хватит лет на десять, как минимум. Есть еще два разведанных места, сейчас на них анализ ведем и бумаги собираем. Как повернется, теперь доподлинно сказать нельзя, но только, скорее всего, и там тоже прииски будут. Нынешняя машина – прошлый век. Хотим потом, как развернемся, ставить новые, из Европы, или со своими мастерами покумекать. Умельцы из Кузятина сказали, что будут думать, как к нашим особенностям приспособить. Стало быть, нужны мастеровые, специалисты со знаниями, а не просто кайлом да лопатой махать. Будем учить тех, кто может и хочет. Заработки соответственно. На неквалифицированные работы на следующий уже сезон возьмем каторжников. Южная разведка говорит, что на границе степи можно строить прииск с круглогодичной добычей. Следовательно – поселок. Вокруг земли – плодороднее не бывает, хоть на хлеб мажь. Кто крестьянское ремесло не забыл и работы не боится, тому воля вольная – и денежки рекой в карман. Зимой – на прииске контракт, летом – на земле. Заработки в пять, шесть раз можно более сделать, чем у вас сейчас. Железная дорога, хоть медленно, да тянется через Сибирь. Как дойдет до нас, так зерно и прочее рекой хлынет в Россию. Это такие возможности для деловых людей, что дух захватывает. Основатель ваш, Иван Гордеев, кто помнит, всегда про то говорил. И мой муж, Матвей Александрович, мне про то же толковал. Сибирь, говорил, такие богатства имеет, что при правильном их использовании умными, образованными людьми всю Россию за пояс заткнет. На то и нацеливаемся. Грамотным могу показать расчеты, остальным – пусть товарищи объяснят. Кто хочет в люди выбиться, дом полной чашей и детей учиться послать, наверх, в будущее подтолкнуть – тем к нам дорога. Кому бездельничать, болтать про права и свободу, да водку пить – тем мимо. Мы с Алешей сами тому порука: я – крестьянка, в крепости родилась, в детстве гусей пасла, Алеша в своем остяцком стойбище в голодный год кору грыз – где мы теперь? Кто нам помог, кроме нас самих? А Иван Гордеев? Начинал-то он как раз с тачкой, насколько я поняла. Да ваша земля сама собой богатырей родит, будь хоть из русских, хоть из инородцев. Любой надеяться и работать может…»