Господи, да будь даже эта Вера профессиональным агитатором, лучше не скажешь… Как там написано в романе Софи Домогатской про прошлый бунт? Ведь Вера тогда уже почти успокоила толпу, и, если бы ее прекрасный душой, но косноязычный от природы Печинога не вылез, то, может, ничего и не случилось бы…

Да ведь Марья Ивановна ждет моего слова… Ну отчего я всегда попадаю в перекрестья чужой паутины? Может, оттого, что у меня не хватает смелости сплести – свою?

– Разумеется, они не уйдут. Контракты у вас на руках. Полиция, казаки по-любому на вашей стороне…

– Мне б не хотелось казаков, силой… Кровь может пролиться… – Марья Ивановна поежилась и плотнее закуталась в ткань, оборачивающую верх ее фигуры – не то шаль, не то плед, я толком не понял.

– Вера Михайлова не заинтересована в бунте, – подумав, сказал я. – И даже в серьезных беспорядках. Горная и иная полиция довольно тщательно следят за ними с Алешей, и они не могут этого не понимать. Откуда взялось это золото? Кто подготавливал все документы по геологоразведке? Кто руководил начальным, уже проделанным циклом работ? Кстати, вы не знаете, откуда взялось это идиотское название: «Счастливый Хорек»? Почему – хорек? В чем его счастье?

– Знаю, – Опалинская мотнула подбородком, словно отгоняя слепня. – Но не хочу об этом говорить… Ладно. Пусть сама Вера в бунте не заинтересована, в этом я с вами согласна. Но нет ли других сил, которые преследуют другие цели и могут просто воспользоваться подвернувшейся ситуацией?

Я был удивлен ее неожиданной проницательностью и совпадением наших мыслей. Я как раз сам думал об этом. И результаты моих размышлений получались самые неутешительные…


В голове Гликерии Ильиничны все перемешалось. От радости, тревоги и переживаний она едва не забывала, как саму-то себя звать. Естественно, что и название егорьевского трактира, сказанное ей сердобольной Агафьей, выветрилось из памяти. Пожилой возчик по многолетней привычке остановился на площади, где почта и «Луизиана».

– Сюда, что ль? – спросил он. – Трактир хотели? Туточки.

«Луизиана» – подслеповато прищурившись, прочла Гликерия Ильинична. Вспомнилось, что название должно быть какое-то диковинное, нерусское.

– Сюда, милый! – кивнула старушка. – Выноси вещи.

От дверей трактира уже трусил к будущей постоялице длинный и тощий слуга Георгий.

Время на дворе стояло уж позднее, в которое порядочные люди, а не тати ночные, давно спят в своих кроватях, но Гликерия Ильинична, накинув плату, велела уж доехать нынче, так как терпежу не было никакого.

Трактирщица Роза с порога разглядела необычное возбуждение пожилой постоялицы. Однако, приличия и годами сложившийся этикет придорожного трактира требовали не набрасываться с вопросами, а сначала накормить, напоить и мягко уложить старушку. Двигаясь удивительно ловко для своей непомерной толщины, Роза сама обслужила знатную, небедную и необычную гостью (то, что Гликерия Ильинична – дворянка и не стеснена в средствах, Роза привычно и ненавязчиво выяснила сразу и между делом). Одинокая старушка-дворянка, путешествующая по просторам Сибири, – это может быть страшно интересно. Должно быть, речь идет о каком-нибудь ссыльном из столиц или каторжнике. Захомутали, небось, знатного мальчишку нигилисты-вольнодумцы, задурили ему голову, а потом кинул каку-никаку бомбу и пропал ни за грош. Теперь вот мать едет самолично, чтобы облегчить участь сына, подмазать, где надо… Как это печально, и как понятно! У Розы еще с утра чесались уши, что много лет служило верной приметой – к новостям. Однако, день минул, а ничего не случилось. Толстая трактирщица со вкусом «заела» неудачу двумя тарелками бараньего гуляша с тушеной капустой и уже готовилась лечь спать, а тут – и на тебе! Не врут-таки приметы! «Ты не спи, Самсон! – предупредила она мужа. – Я приду, и все, как есть, тебе расскажу».

С поистине материнской заботой устроив старушку в лучшей комнате на пуховой перине, Роза принесла на подносе чай и мелко наколотый сахар.

– Розочка, душа моя! – едва увидев трактирщицу на пороге, сразу же приступила к делу Гликерия Ильинична. – Знаете ли вы Опалинского Дмитрия Михайловича?

– Знаю, конечно, как не знать! – степенно согласилась Роза. – Мы с ним с давних пор накоротке. Частенько к нам в трактир захаживает отобедать, или уж к сыну моему…

Дмитрий Михайлович после женитьбы практически не бывал в «Луизиане», но Роза решила на всякий случай прихвастнуть важным знакомством. Проверить трудно, а мало ли как обернется…

– А дочка моя так за братом евонной жены замужем… – продолжала Роза.

– Как-как, милая? – Гликерия Ильинична не уловила тонкостей родства, но все же сообразила, что симпатичная пухлая еврейка, кажется, приходится ей нынче какой-то родственницей. Но это все можно потом понять… – А детки-то, детки у него есть?

– Есть один сыночек, Александром звать. Семи, должно быть, годочков отроду…

– Слава тебе, Господи! – Гликерия Ильинична нашла взглядом небольшую иконку и истово перекрестилась.

– А что же он вам-то, Гликерия Ильинична? Знакомец какой, или весточку к нему имеете? Может, посылку?

Роза поставила поднос, присела на жалобно вскрикнувший стул, поправила лампу и с любопытством всмотрелась в лицо постоялицы, чтобы ничего не упустить…

– Сыночек он мне, Розочка-милочка, – севшим голосом прошептала старушка.

– А-ах! – вскрикнула Роза и могучим взмахом смела на пол чашку с чаем. – Самсо-он! Самсо-он! – трубно завопила она, высунувшись в коридор. Гликерия Ильинична испугано забилась в подушки. – Вставай, идолище! Новость-то у нас какая! К Марье Ивановне свекровь прибыла! Шурочке родная бабушка!…

На следующее утро, едва рассвело, жизнь в «Луизиане» уже вовсю кипела и пузырилась, направляемая неуемной энергией Розы. С раннего утра Гликерия Ильинична по настоянию трактирщицы приняла бодрящую ванну с черемицей и сосновым эликсиром, потом Роза самолично расчесала и уложила с помощью щипцов жиденькие седые кудельки старушки. Из всего гардероба опять же под руководством Розы было выбрано несколько старомодное, но самое нарядное синее платье в горошек с белой пелеринкой и голубыми кружевами.

– Розочка, зачем это все? – робко спрашивала Гликерия Ильинична, в глубине души трусившая отчаянно и довольная тем, что есть кто-то, кто взял все в свои руки и знает, как именно и в какой последовательности следует поступать.

– А как же! – громко восклицала Роза. – Шутка ли – десять лет сына не видеть! Да он и заметить не должен, что вы там постарели или еще чего! И не заметит, не будь я Роза! Да еще ж невестка есть! Та еще, должна я вам доложить, штучка! И внук! Право, вы еще спрашиваете! Да не смешите мои тапочки! Егор! Скажи Савелию, чтоб запрягал возок, в котором мы на праздники катаемся. Да пыль! Пыль пусть тряпкой везде протрет! И бубенчики повесит!

– Роза! – осторожно пытался урезонить супругу Самсон. – Какие бубенчики? От «Луизианы» до гордеевского дома мне с моей комплекцией пять минут идти… А вещи Егор потом принесет…

– Вот еще! – завопила Роза. Черный трактирный песик звонко залаял ей в такт. – Да что за ерунду ты говоришь! Позоришь семью! Да чтобы Гликерия Ильинична пешком к их воротам шла, ровно странница-нищенка какая-нибудь?! Не будет этого! И – чтобы непременно с бубенчиками!… Гликерия Ильинична! У вас внуку подарок есть?

– Нет, милочка, откуда ж мне догадать? Я ж и не знала про него, когда из дома ехала…

– Все равно – непорядок. Шурочка еще тот шельмец, надо ему сразу в зубы чего-нибудь сунуть. Наталья, беги сейчас в лавку…

– Роза, окстись! – снова влез Самсон. – На часах четверть седьмого. Утра. Какая лавка?!

– Значит, сейчас придумай, что можно ребенку подарить. Видишь, Гликерия Ильинична ждать не может…

– А мне так кажется, не может кто-то другой… – пробормотал Самсон, привычно увернулся от тумака жены и пошел в дом, искать подарок для Шурочки.


Маша еще лежала в постели и наслаждалась последними за день минутами полузабытья, когда реальные проблемы еще мешаются в уме с чем-то откровенно фантастическим, и потому можно не напрягаться и не искать решений. Все это – лишь сон, который минет… И ничто в нем не является тем, чем кажется…

Дмитрий Михайлович уже встал и, накинув халат и отвернувшись, не то пил из стакана, не то что-то читал.

Мелодичный звон прозвучал в тишине яркого летнего утра явственно и дико.

– Что это там? – встрепенулась Машенька.

Муж подошел к окну, взглянул.

– Петины родственники приехали на тройке с бубенцами, – не скрывая раздражения, ответил он.

– Может быть, Роза тоже с ума сошла? Как и ее дочь? – спросила Машенька. – Который час?

– Восьмой, однако, – подражая самоедскому выговору, сказал Митя. – Поздно совсем. Самое время в гости ехать… Ладно, ты лежи, а я пойду гляну, что там у них стряслось.

Трактирщики Роза и Самсон смешными колобками круглились за спиной щупленькой опрятной старушки и натянуто, но несомненно радостно улыбались. Затянутые в кружевные перчатки руки незнакомой пожилой женщины судорожно комкали платок. Едва глянув на ее лицо, Дмитрий Михайлович сразу догадался, что странный визит вовсе не был пустым. За всем этим явно стояло что-то серьезное. НО что именно?

– Чем могу служить, госпожа… гм… простите, не имел чести быть представленным…? – Митя вежливо поклонился, сошел с крыльца и изготовился проводить старушку в дом. – Извольте, представлюсь сам: Дмитрий Михайлович Опалинский!

– Что…? – прошептала пожилая женщина и явственно пошатнулась. Дмитрий Михайлович вопросительно поднял бровь.

– Ну же, Гликерия Ильинична! – Роза аккуратно ткнула старушку в бок. – Вот же он! Неужто не узнали?!

Отчаянный и какой-то звериный вопль прорезал утреннюю тишину:

– Куда вы его подева-али?!!

Вслед за криком пожилая женщина замертво повалилась прямо на вытоптанную траву. Митя, замерший в ошеломлении, не успел и не смог ее подхватить. Самсон, с трудом нагнувшись над упавшей, попытался ее поднять.

– Кто? Кто она такая? – Опалинский схватил Розу за рукав, от волнения больно ущипнув кожу.

– Ваша, между прочим, матушка, – с достоинством ответила трактирщица, отодвигаясь и явно пытаясь осознать происходящее. – Не признали?

На пороге появилась кое-как одетая Марья Ивановна с распущенной косой, опирающаяся на трость. Видно было, что крик, эхо которого еще звенело в утреннем воздухе, метнул ее к выходу прямо на середине свершавшегося утреннего туалета.

– Что тут случилось? Господи! Что с ней?! Кто она?!

Роза и Самсон хлопотали над Гликерией Ильиничной, которая все никак не приходила в себя. Митя сел на ступеньки и обхватил голову руками.

– Я спрашиваю: кто она такая?! – повысила голос Машенька.

– Дмитрия Михайловича Опалинского матушка, – мертвым голосом ответил муж и вдруг истово, размашисто перекрестился. – Слава тебе, Господи! Кончилось!


Рыжие, всклокоченные вихры обрамляли горящие глаза и расплющенный на стекле нос Волчонка. Грязные пальцы свободной руки осторожно поскреблись в переплет.

Матвей быстро оценил ситуацию, вскочил и молча указал большим пальцем направо, туда, где за углом дома было открытое, прикрытое кисеей от мух и комаров окно, ведущее в маленькую, «ничью» комнату. Если Волчонок не зашел с крыльца, стало быть, к тому есть причина и дело у него тайное.

Помогая приятелю перевалить через подоконник, Матвей заглянул вниз, твердо рассчитывая увидеть еще две рыжие головы. Никого не было.

– А где Лисенок с Зайчонком? – удивленно спросил он.

– Дома остались, смотрят.

– А ты?

– Я услыхал – Мефодий в поселок едет, залез под рогожу и вот – тут я, – объяснил Волчонок. – Там у нас такое…

– Ну! Расскажи! – от нетерпения Матвей переступил ногами на месте.

– А где Соня?

– Хочешь, чтобы я позвал ее?

– Позови! Пусть послушает.

Рассказ Волчонка и впрямь оказался странным. Матвей и Соня не знали, что и думать. После окончания рассказа и весьма сбивчивого обсуждения Волчонок склонился к Матвею и что-то прошептал ему на ухо.

– Ты теперь иди, – предложил Матвей Соне. – Нам вдвоем поговорить надо.

Мальчик с тревогой смотрел на сестру: не станет ли обижаться и плакать? Но Соня не обиделась. То, что у Матвея появились с Волчонком отдельные дела, она восприняла как должное. В конце концов, она первая начала. Да и никакой уверенности, что она хочет все знать про их задумки, у Сони не было. «Меньше знаешь, крепче спишь!» – так всегда говорил остяк Алеша. Что-то в этом, несомненно, было. Хотя за Матюшу, конечно, страшно…

Подумав, Соня отправилась на кухню, к маме Вере. Вера вместе с кухаркой ставила тесто для пирогов. Пахло бузиной и свежей опарой. Несмотря на кисею на окнах, мухи вились под потолком и время от времени пикировали к кастрюле с опарой. Вера отмахивалась от них локтем. Лишь искоса взглянув на приемную дочь, она отослала кухарку под каким-то явно надуманным предлогом. После ждала, не прекращая кухонных дел, но как бы видимо освободив часть разума и внимания под то, что скажет девочка.