Полина Саймонс - Красные листья

— Но, миссис Синклер, не все сироты, взятые из приюта, вырастают моральными и социальными уродами.

— Это норма, детектив. Нет, не все. Но исключения только подтверждают правило. Мы, к сожалению, под это исключение не попали. Мы усыновили нормального ребенка. Нам так казалось. Но нужно вспомнить обезьян. Как ведет себя детеныш, которому дают бутылку с молоком, но у которого нет кукольной мамы? Помните знаменитый эксперимент Харлоу с обезьянами, когда он воспитывал их с искусственной мамой и без нее. Так вот, Натан был такой обезьяной, но у него в самом начале не было искусственной мамы, к которой он мог бы привязаться.

Поскольку Спенсер не мог сказать ничего путного или что-то сделать, он просто снова погладил ее колени, укрытые пледом.

Губы Кэтрин скривились, она опять заговорила:

— Вот я вам сейчас что расскажу, детектив О'Мэлли. Когда Натана нашли, перед тем как поместить в приют, при нем был маленький котенок, которого ему разрешили взять с собой. Он жил у него два года. Котенок спал с Натаном, ел из его рук и следовал за ним в приюте повсюду. Казалось бы, сильнее привязанность и придумать трудно. И вот наступил печальный момент — глупое животное сбил грузовик, или автобус, или еще какая-то машина. Натану в это время было уже шесть лет. Когда ему сказали о гибели кота, он немедленно выбросил все вещи, которые имели к нему какое-то отношение: его чашку, маленький ящик, игрушки, еще что-то, попросил, чтобы ему сменили простыни, и больше об этом коте никогда не вспоминал. — Кэтрин подавила всхлип. — Когда я услышала эту историю, мое сердце наполнилось любовью и жалостью к бедному Натану. «Вот он, мальчик, которому так нужна любовь», — думала я. Но, в конце концов, он сыграл со мной злую шутку, не правда ли? А ведь глупого котенка тогда пожалела одна я. И больше никто. И уж определенно не Натан. Он вообще ни к кому не мог быть привязан.

— Может быть, он привязался к Кристине? — осторожно спросил Спенсер.

Кэтрин усмехнулась':

— Не настолько, уверяю вас, не настолько. Он не останавливался ни перед чем. Он разрушал все, к чему прикасался.

— Может быть, он решил рискнуть всем, потому что любил ее?

— Да? Ну так где же он сейчас, если он ее так любил?

— Слава Богу, что его нет, — сказал Спенсер, чувствуя какое-то странное беспокойство. — Хотя бы с этой стороны нет никаких неприятностей.

— Вы думаете, что если бы он ее любил, то тогда все было бы в порядке? — сказала Кэтрин. — Что это бы все оправдало? Все? — Она застонала от отчаяния.

— Забудьте его, миссис Синклер, — произнес Спенсер напряженным голосом. — Натан для нас непостижим, необъясним. Но вы — совсем другое дело. Вы любили своих детей. Пожалуйста, не вините себя ни в чем. Существует очень много родителей, которые относятся к своим детям много хуже, чем вы к своим, и ничего подобного с ними не случалось. Это все несчастное совпадение.

— Я в это не верю, Спенсер. — Кэтрин в первый раз назвала его по имени. — Мы вырастили то, что посадили. Мы скосили то, что взошло. Это не случайность, это не несчастный случай. И я и вы — мы оба это знаем. Я только не знаю, что нужно было сделать, чтобы избежать этого.

— Ничего, — сказал Спенсер. — Это был просто несчастный случай. Катастрофа.

— Это не был несчастный случай. Вот если бы я тогда погибла, это был бы несчастный случай. А так это была жизнь. Моя жизнь. Так, видно, мне на роду написано.

Пришло время уходить. Спенсер встал и, поцеловав Кэтрин в щеку, попрощался:

— До свидания, миссис Синклер.

Она схватила его руку и прижала к себе.

— Спенсер, — прошептала она. Ее тонкая рука потянулась и коснулась его лица. Она коснулась его щек, глаз, губ, его волос ежиком. Своими длинными сухими пальцами она снова и снова прошлась по его глазам. — Спенсер, — повторила она, — обещайте мне кое-что. Обещайте мне, — она сказала это, прежде чем он имел возможность ей ответить, — что вы найдете ее убийцу.

Спенсер отстранился, но Кэтрин придвинула его к себе.

— Я знаю: ее убили. Я знаю: вы бы никогда сюда не приехали, если бы мой ребенок не был убит. Обещайте мне, что не успокоитесь, пока не найдете его, — прошептала она.

Спенсер пытался освободиться, но она крепко держала его руку.

— Пожалуйста, Спенсер, обещайте мне.

— Я обещаю, — выдохнул он, прижав лицо к ее волосам. — Обещаю.

По дороге в Хановер Спенсер перестал себя жалеть, перестал плакаться о своей погибшей жене. Он даже посчитал себя счастливым. По сравнению со слепой женщиной, которая потеряла все, что когда-то любила. По сравнению с ней он был счастливчиком.

Все три часа пути назад в Хановер Спенсер думал: «Господи, ведь я тоже похож на эту Кэтрин, которая сидит у окна в своей маленькой комнате и смотрит в него своими невидящими глазами. Смотрит и мучается вопросом: «Где это моя жизнь дала трещину и что я такого сделала неправильного, что так все случилось?»

Но я не хочу, чтобы у меня все кончалось на этом. Я не хочу заканчивать жизнь вот таким образом. У меня в жизни еще кое-что осталось. И, слава Богу, я пока еще не мертвый и даже не слепой».

Спал Спенсер плохо. Ворочался с боку на бок, часто просыпался. Да и неудивительно это: во-первых, заснул поздно, а во-вторых, уж больно много принял на ночь. Номер в гостинице «Хановер, инн» был очень уютный, но ему все мешало — и простыни чересчур хрустящие, и подушек слишком много, и, на гусином пуху одеяло слишком жаркое.

Он проснулся утром, посмотрел на себя в зеркало и долго не мог понять: то ли похудел за эти сутки, то ли постарел. Пожав плечами, Спенсер привел себя в порядок, надел свой единственный костюм и отправился на похороны девушки, с которой по-настоящему познакомился только после ее смерти.

Утро было безветренное и солнечное, но чертовски морозное. Снег не таял на тротуарах, и от этого они казались серебряными. Говард купил красивый участок на возвышенном месте между высокими соснами, которые величественно колыхались над могилой Кристины. Спенсер вспомнил то место на шоссе у водохранилища, где она чуть не погибла, и удивился похожести этих мест. Какое жуткое совпадение!

Отпевали Кристину в часовне Роллинс, официальной церкви Дартмутского колледжа. Народу пришло много — наверное, больше трехсот человек. В часовне все поместиться не смогли, кому-то пришлось остаться на холоде. Но они стояли терпеливо, чтобы увидеть гроб, — его вначале пронесли мимо них, а после службы гроб вынесли шестеро мужчин, причем четверо из них были: Альберт, Джим, Френки и Говард. Гроб был дубовый, покрытый черным лаком, с резьбой и массивными медными ручками. Чтобы достойно похоронить Кристину, Говард потратил кучу денег. Прощальное слово о Кристине сказал Джим Шоу, сильно изможденный и подавленный. Выглядел он ужасно, но не плакал. И голос не дрожал. Закончив говорить, он прошел вперед и стал в отдалении от Альберта и Френки.

Его место заняла капитан женской баскетбольной команды «Биг Грин». Она подняла высоко руку и так и говорила — с поднятой рукой. А говорила она о том, что большая беда обрушилась на дартмутскии баскетбол, что он уже никогда не будет таким же самым, как при Кристине, о том, что имя Кристины навсегда будет вписано золотыми буквами в историю их команды.

Женщины из «Красных листьев» — а их здесь было много — тоже пытались что-то сказать, но тут же срывались на плач. К алтарю протиснулась Эвелин с младенцами-близнецами на руках. Она поднесла их вплотную к гробу и простонала:

— Крисси, они разрешили мне оставить моих деток. Спасибо тебе, Крисси. Они мне разрешили. — Залившись слезами, она отошла к своему отцу.

Альберт был в темном костюме, темной рубашке и галстуке. Волосы были завязаны сзади блестящей черной лентой. На глазах черные защитные очки. Говорить он не стал. Кому-то, наверное, это могло показаться странными, только не Спенсеру.

Во рту у него пересохло. Он искал предлог, чтобы поговорить с Альбертом.

«Вот передо мной лежит молодая девушка, красавица, безвременно погибшая, а не так далеко отсюда томится под стражей другая молодая девушка, которую ждет суд и, возможно, пожизненное заключение, и их обеих погубил этот негодяй с жестоким сердцем. Он погубил не только их, но и родителей Кристины. Надо что-то делать. А что? Что я могу сделать? Но я должен, потому что обещал Кэтрин Синклер».

На погребальную церемонию на кладбище Пайн-Нолл людей пришло гораздо меньше, примерно полторы сотни человек, в их числе Спенсер, Уилл и шеф местной полиции Галлахер.

Альберт был без куртки, в одном костюме. Он стоял, понурив голову, рядом со священником и что-то держал в руках. Что, Спенсер видеть не мог, потому что стоял за его спиной.

Он стоял и глядел в спину Альберту. Интересно, а Натан Синклер горюет по Кристине? Любил ли он ее так же сильно, и был ли очарован ее длинными темными волосами, ее прекрасными глазами, и трогало ли его ее нежное сердце, которое она принесла ему в жертву? И не только свое сердце, но себя всю и всю свою семью. Она пожертвовала для него всем. А он? Он тоже сохранил коробку спичек, привезенную из Эдинбурга?

Ответа Спенсеру ждать долго не пришлось. Альберт приблизился к гробу, опустился на колени, сгреб в сторону цветы и начал приподнимать крышку.

Священник и Говард Ким бросились его останавливать:

— Что вы делаете? Прекратите сейчас же. Прекратите!

Он стряхнул с себя их руки, его плечи судорожно задергались. Он тихо проговорил:

— Ее пальто, это ее пальто. Я хочу ее накрыть. Это одна из ее самых любимых вещей. Пожалуйста, разрешите мне ее накрыть. Ей так холодно.

Они помогли ему открыть гроб, и Натан Синклер трясущимися руками нежно укрыл Кристину темно-бордовым пальто, а затем прижался губами к ее лбу.

После похорон Спенсер вынес вещи из «Хановер инн», сел в машину и двинулся на Лонг-Айленд. С Натаном Синклером он так и не поговорил.

К нему подходили Уилл и Кен Галлахер, уговаривали, чтобы он не уезжал. Галлахер обещал повышение, Уилл напоминал о былых днях, когда они так славно работали вместе. Спенсер их тепло поблагодарил, но отказался. С Хановером покончено.

А дома пришлось сразу окунуться в заботы. Там было не все в порядке. За несколько дней до его приезда какой-то сумасшедший обстрелял пригородный поезд, на Лонг-Айленд, который был набит людьми, ехавшими с работы. Шестеро человек были убиты, девятнадцать ранены. Брат Спенсера, Патрик, тоже был в этом поезде. Он получил пулю в плечо и две недели пролежал в больнице Стоуни-Брукс. Пройди пуля чуть левее — и все, не было бы Патрика. За ужином в семействе О'Мэлли это обсуждалось потом в течение многих недель. Спенсер не виделся со своими больше пяти лет, и ничего: сел на свое старое место за деревянный обеденный стол, который напоминал ему кафе «Коллиз» в Дартмуте, ему подали еду, и началась беседа, как будто ничего и не происходило, как будто он никуда и не уезжал.

А он сидел и думал, что это как раз то, что надо.

Он бездельничал три месяца. На большее его не хватило, и он устроился на работу — вначале охранником в фирму, а потом телохранителем к одному местному политику из республиканцев. В свободное время вечерами Спенсер посещал местные бары, других развлечений не было. Он быстро устал от такой жизни, подал заявление в окружную полицию Саффолка и был восстановлен в полиции после нескольких месяцев разного рода проверок, психологических тестов и большого количества звонков Кену Галлахеру. К чести бывшего шефа, тот дал ему отличную рекомендацию. Спенсер стал одним из двадцати старших детективов окружного управления. Больше у него уже никогда не будет возможности одному вести серьезное дело, но Спенсер был рад затеряться в этой большой колоде. В следующем году ему пришлось несколько раз ездить в Нью-Хэмпшир по делу об обвинении Констанции Тобиас. К счастью, здание суда находилось не в Хановере, а в Конкорде.

Тревожные сомнения в виновности Конни, которые постоянно мучили Спенсера, развеялись еще до того, как он занял свое место на судейской кафедре. Суд состоялся как раз в годовщину смерти Кристины. Констанцию Тобиас защищали несколько адвокатов, которые, видимо, убедили ее сделать признание в совершении преднамеренного убийства. Адвокатам удалось доказать, что деяние это было совершено в состоянии временного помрачения рассудка, за что ей могли дать от пяти до пятнадцати лет. Если бы она была признана виновной по другой, более жесткой статье, то ей бы полагалось от двадцати пяти лет до пожизненного, а если бы не было принято во внимание вообще никаких смягчающих обстоятельств, то Конни и вовсе грозило пожизненное заключение. Ее адвокаты это прекрасно знали и, конечно, просчитали все варианты. Поэтому, видимо, Конни и согласилась. Придется посидеть, конечно, но если учесть вышесказанное, то можно считать, что она отделалась легким испугом.