Мелинда была бы в безопасности только с нянечкой. «А когда эти пятьсот гиней кончатся? — спросил холодный голос из самой глубины ее разума. — Но этих денег хватит на годы и годы вперед, — сказала она себе. — Но не навсегда, а кроме того, нянечка уже стара и в любой момент может заболеть. Почему не сказать себе со всей определенностью, что остаться в таком положении было бы очень небезопасно? А он предлагает тебе тысячи и тысячи фунтов. Почему ты боишься принять его предложение? Но это нехорошо. Я уверена, что это нехорошо, — спорила сама с собой Мелинда. — Но разве играть роль его жены намного труднее, чем исполнять обязанности гувернантки или компаньонки? А ты не подумала о том, как будешь жить, если тебе положат жалованье тридцать фунтов в год?»

— Тридцать фунтов в год, — прошептала Мелинда. — А можно получить сразу три тысячи, если согласиться!

В дверь постучали.

— Войдите, — сказала она почти с опаской, надеясь только на то, что увидит Глэдис — ту маленькую горничную, которая помогала ей одеваться перед свадьбой.

— Я не знала, в котором часу вам хотелось бы вызвать меня, миледи, — сказала Глэдис, — поэтому не будила вас. Но уже почти десять часов.

— Неужели так поздно? — воскликнула Мелинда. — Я должна встать немедленно.

Глэдис раздвинула шторы.

— Его светлость сказал, что будет рад видеть вашу светлость, как только вы спуститесь вниз.

— Мне кажется, тебе не стоит в обращении ко мне употреблять титул «ваша светлость», — сделала ей замечание Мелинда. — Неужели ты забыла, что бракосочетание было тайным?

— Конечно, не забыла, миледи! Разве кто-нибудь из нас мог бы забыть это, вы были такой очаровательной невестой. Но мы спросили у господина Ньюмена — это дворецкий, — как будет правильно обращаться к вашей светлости, и он сказал, что если вы будете одни, то следует говорить вам «ваша светлость», а когда будут присутствовать посторонние, следует называть вас «мисс Стейнион».

— Не сомневаюсь, что господин Ньюмен знает, как следует ко мне обращаться, — сказала Мелинда, — но я бы предпочла, чтобы вы называли меня «мисс Стейнион».

— Очень хорошо, мисс, если вы так хотите.

Но будет очень жаль. Я всегда думала, какой это прекрасный титул — «ваша светлость».

Втайне Мелинда согласилась с ней.

После того как она позавтракала тем, что ей принесли на подносе, Мелинда приняла ванну и в раздумье встала перед платьями, висевшими в гардеробе.

— Что мне надеть? — спросила она у горничной. — У меня нет ничего черного.

— Возможно, ваша светлость… то есть мисс, поскольку вам вовсе не обязательно соблюдать траур — чтобы не показать родство с покойной, — то не следовало бы надевать и черное платье, — рассудительно произнесла Глэдис.

— А я бы и не сообразила, — улыбнулась Мелинда. — Но в любом случае мне не хотелось бы надевать платье веселых расцветок. А если вот это серое, которое висит в углу?

Она указала на платье, которое мадам Мерсье обозначила как «дорожное». Оно было бледно-серого цвета, с воротничком из белого муслина; когда Мелинда надела его, то стала похожа на очень маленькую школьницу. Ее волосы были убраны в длинные кольца, спадающие на затылок, — эту прическу она заметила у нескольких женщин на той самой вечеринке. Но она все-таки надеялась, что не похожа на тех дам.

— Желаете отдать еще какие-нибудь распоряжения, мисс? — спросила Глэдис, стоя у двери.

Мелинда колебалась. Она хотела сказать:

«Да, упакуйте мои вещи!» Но потом подумала, что это было бы жестоко по отношению к лорду Чарду — начинать готовиться к отъезду до того, как он придумает правдоподобное объяснение для прислуги. «Он наверняка выйдет из положения», — сказала она себе, слегка скривив губы, когда уже спускалась по лестнице вниз.

— Его светлость в библиотеке, — сказал дворецкий и повел ее туда. — Надеюсь, ваша светлость хорошо провели эту ночь?

— Да, прекрасно, благодарю вас, — ответила Мелинда.

Перед ней открыли двери, но тем не менее ей потребовалось усилие для того, чтобы заставить себя войти. Она чувствовала, что нервы ее напряжены, она испытывала даже легкий страх, но внешне этого не показала, когда шла к маркизу, сидевшему за письменным столом. На него из окна падал солнечный свет, и, видя его профиль на темном фоне книжного шкафа, Мелинда осознала, каким же красивым он может быть, когда не сердится на нее.

— Доброе утро!

Голос Мелинды прерывался от волнения; маркиз, издав возглас удивления, поспешно встал.

— Извините, я не слышал, как вы вошли, — сказал он. — Доброе утро, Мелинда! Надеюсь, вы хорошо выспались?

— Я… боюсь, я показалась вам очень грубой прошлым вечером, — ответила Мелинда. — Вчера я так устала, что даже не помню, как добралась до своей комнаты.

— Я отнес вас, — объяснил ей маркиз.

— Вы… отнесли меня? — Мелинда почувствовала, что краснеет.

— Да, это так! Это было чрезвычайно приятным занятием. Вы так легки, что мне показалось, будто я несу ребенка или нимфу, которая по ошибке забрела сюда из леса.

Его голос звучал столь добродушно, что Мелинда взглянула на него в удивлении.

— Извините, если я допустила грубость, — сказала Мелинда.

— Но с вашей стороны не было никакой грубости, — ответил маркиз. — Ну, а чем вы собираетесь заняться сегодня? Вы можете располагать мной, потому что я уже обсудил все с моим поверенным, и он займется погребением. Оно пройдет завтра, а после погребения, как я рассчитываю, мы можем отправиться в Чард.

Мелинда взглянула на него.

— Прошлым вечером я находилась не в таком уж сонном состоянии, — сказала она, — чтобы наутро забыть содержание нашей беседы. Если вы помните, я сказала вам, что желаю уехать.

— А я сказал, что вы не можете этого сделать, — ответил маркиз. Он заметил то выражение, которое вдруг появилось на лице Мелинды, и поспешно добавил:

— Нет, нет, я совсем не то имел в виду. Я не собираюсь удерживать вас силой или еще каким-либо столь же драматическим образом. Я собираюсь только смиренно просить вас помочь мне, просто потому, что это так много значит для меня.

— Я вполне осознаю ваши трудности, — сказала Мелинда. — Конечно, речь идет об огромной сумме денег. Но я не сомневаюсь, что мне лучше всего было бы вернуться за несколько дней, может быть, даже за неделю до окончания этих шести месяцев.

— А если вы не вернетесь, я должен буду потерять эти деньги, — сказал маркиз. — Вы можете вспомнить, что я предлагал вам со своей стороны?

— Да, я запомнила ваши предложения, — ответила Мелинда.

— Все, что только могла бы пожелать любая женщина в этом мире, — проговорил маркиз. — А если бы вы были так богаты, как я вам обещаю, вы могли бы выйти замуж за любого, за кого пожелали бы.

— Я никогда не пожелала бы иметь мужем человека, который женится на мне из-за денег, — сказала Мелинда. — Если я когда-нибудь и выйду замуж, то только в том случае, если кого-то полюблю, а он полюбит меня.

— Вы все еще остаетесь приверженной этим идеалам, — воскликнул маркиз, — после всего, через что пришлось вам пройти! Думаю, именно это в вас самая очаровательная черта.

— То, через что пришлось мне пройти, — сказала Мелинда, думая о полковнике Гиллингеме, — укрепило меня в мнении, что супружество можно построить только на любви. И вы были правы, когда не пожелали жениться на первой встречной лишь для того, чтобы получить наследство. Я думаю, было дурно с вашей стороны обманывать свою мачеху, а моя ошибка — что я согласилась участвовать в этом спектакле, но было бы еще более предосудительным для вас жениться на ком-либо по-настоящему, так как это был бы уже брак по расчету.

— Я очень рад, что вы все понимаете именно так, — сказал маркиз с кривой усмешкой. — А я-то думал, вы относитесь ко мне с презрением.

— Все так перепуталось, — объяснила Мелинда. — Когда я оказалась в вашем доме, я не понимала в истинном свете всего происходящего.

Это показалось мне сущей безделицей — за пятьсот-то гиней! — и, кроме того, я и представить себе не могла, каким человеком окажетесь вы и что перед смертью скажет мне ваша мачеха.

— Так что она сказала вам? — спросил маркиз.

— Она сказала мне, что вам нужна любовь, — просто ответила Мелинда.

— Она так сказала! — воскликнул маркиз. — Это последнее из того, что можно было бы ожидать от нее!

— Мне показалось, что она очень сожалеет о том, что так плохо относилась к вам, — сказала Мелинда.

— Правда, немного поздновато, не так ли? — с внезапной горечью в голосе произнес маркиз. — Особенно если вспомнить, что в последний момент она посчитала необходимым для себя вставить в завещание условие, согласно которому я должен оставаться женатым не менее шести месяцев.

— Вы считаете, она подозревала меня? — спросила Мелинда.

— Нет, разумеется, нет, — ответил маркиз, — если она и подозревала кого-нибудь, то только меня. Она всегда корила меня за непостоянство и «порхание с цветка на цветок», как она это называла.

— Может быть, она думала, что, если включит это условие в завещание, вы постараетесь приложить все усилия, чтобы сделать ваш брак удачным, — сказала Мелинда.

— Для меня не имеет значения, что она себе воображала, — ответил с гневом маркиз. — Она разрушила мою жизнь, еще когда я был ребенком. Она настроила против меня отца, а теперь, даже после смерти, она пытается предписывать, что мне дозволяется делать, а чего — нет. Если вы спросите у меня, что я об этом думаю, то скажу: она решила сделать все, чтобы я никогда не получил этих денег. Но вы, Мелинда, поможете мне, не правда ли? Поможете доказать, что она ошибалась.

В его голосе внезапно послышалась мольба, и Мелинда почувствовала, что устоять ей будет трудно. Она отвернулась от него и выглянула в окно, в маленький, полный цветов садик. Мелинда пыталась представить себе, а что бы сказали на это ее мать и отец. Конечно, это было дурно и против правил приличия, но ведь и вся ее жизнь после смерти родителей стала такой же не правильной и жалкой. Захотели бы они, чтобы Мелинда страдала от жестокости сэра Гектора или вышла замуж за человека, к которому относилась с презрением, лишь ради приличия? А может быть, они скорее одобрили бы этот ее странный, необычный поступок или, по крайней мере, были бы довольны тем, что ей больше не придется влачить нищенское существование?

Маркиз наблюдал за выражением ее лица, обращая внимание на прямой, аристократический маленький носик, совершенные черты. «В жилах этой девочки наверняка течет благородная кровь», — сказал себе маркиз.

— Пойдемте, я хочу что-то показать вам, — сказал он Мелинде.

Он протянул руку и увлек ее за собой. Маркиз почувствовал, что те холод и страх, которые испытывала девушка, как бы передались ему через ее пальцы. Он протащил ее за собой через всю комнату, а затем через дверь в дальнем конце, которая вела в кабинет, заставленный высокими — до потолка — шкафами с документами. В центре этой комнаты стоял большой письменный стол, а на противоположной стене висела картина. Мелинда взглянула на нее и вздохнула.

— Вот мой дом, — услышала она слова маркиза. — Теперь, может быть, вы поймете, почему он так много значит для меня.

Картина была большой и занимала всю стену, на ней на фоне голубого неба был изображен большой дом в елизаветинском стиле, построенный в форме буквы Е из узких красных кирпичей той эпохи, с витыми каминными трубами.

Картина, несомненно, принадлежала кисти большого художника, и каким-то непостижимым образом ему удалось передать настроение теплоты и доброжелательности, которым так и веяло от зарешеченных, ярко освещенных окон, от распахнутой входной двери на вершине длинной каменной лестницы.

А Мелинда застыла в изумлении потому, что, хотя изображенный дом был несравненно больше, выглядел более впечатляющим и значительным, он был точной копией ее собственного родного дома. Стейнион-Мэнор, где она родилась и жила все время до тех пор, пока не умерли ее родители, был также построен в елизаветинскую эпоху. По размерам это был небольшой особняк, но так как он относился к тому же времени, что и Чард, то имел все те же самые характерные особенности, и Мелинда, даже ни разу не побывав в Чарде, могла бы в точности описать, как он выглядит внутри. Она могла бы описать его комнаты с окнами, застекленными ромбиками, открытые балки перекрытий, дубовые лестницы с изящными перилами и непередаваемую атмосферу старины, уюта и понимания.

Есть в домах елизаветинской эпохи какое-то человеческое тепло, которое ни в какую другую эпоху зодчим воплотить в своих постройках не удавалось.

— Чудесно, не правда ли? — спросил маркиз с нетерпением в голосе, как будто и на самом деле очень ждал ее одобрения.

— Он похож на мой собственный дом, — ответила Мелинда, почти не дыша, поэтому маркиз едва ли мог ее расслышать.

— Это дом остается в неизменном виде с тех пор, как его построил первый лорд Чард, — проговорил маркиз. — Будучи казначеем суда ее величества королевы Елизаветы, он приступил к постройке этого дома, когда был еще довольно молод, а выйдя в отставку, уединился там. В это время он был еще далеко не стар и мог наслаждаться сельской жизнью. Он никогда по-настоящему не любил свою работу в суде. Его портрет висит в большом зале, мне хотелось бы показать его вам.