– Купер, – Джульетта шагнула к нему, – я тут подумала…

Он нервно хохотнул:

– Ого! Это опасно!

Все, хватит! Сделать вид, что вышла в белье случайно, сказать что-нибудь о ремонте в гостиной и пойти переодеться в любимую ночную рубашку. Но если не сейчас, то когда? Разве их отношения станут лучше? Через месяц? Через год? Ну же, решайся! В конце концов, собираешься ты забеременеть или нет?

– Я хочу еще одного ребенка! – выпалила Джульетта и затаила дыхание.

Муж отвернулся, взял со стула грязную спортивную рубашку и начал методично складывать ее: пополам, еще раз пополам и еще раз.

– Ты слышишь? – не выдержала Джульетта. Он вздохнул, по-прежнему не глядя на нее.

Сзади его легко можно было принять за старика – седые волосы, отвисший зад пижамы. Но стоило ему повернуться – и перед вами возникал вылитый Ричард Гир. Ричард Гир в роли учтивого, но всегда готового ко всему бизнесмена – тигр перед прыжком. Джульетте вдруг показалось, что она не в их общей кремовой с белым спальне, а в офисе процветающей фирмы. Захотелось чем-нибудь, желательно пуле непробиваемым, прикрыть обнаженные плечи.

– По-моему, вопрос о ребенке давно снят с повестки дня, – сказал наконец Купер.

Его голос звучит так ровно. Должно быть, в целом свете одну Джульетту этот голос приводит в тихий ужас. Ее и, может быть, еще тех, кому доводилось встать на пути Купера в бизнесе.

– Нет, не снят. – Джульетта изо всех сил старалась справиться с дрожью в голосе. Руки от волнения вспотели. – На самом деле мы никогда об этом не говорили.

– По-моему, мы решили, что нам достаточно Трея.

Ничего подобного они никогда не решали. Они поняли, что с Треем не все в порядке, когда ему было три года. К этому времени почти все его друзья по детскому саду уже обзавелись младшими братьями и сестрами. У Джульетты весь этот год и следующий ушли на обследования, проверки и диагнозы. Главным образом – неверные. Мальчику как раз исполнилось пять лет, когда специалисты пришли наконец к выводу, что у него не аллергия, не аутизм и не чрезмерная застенчивость, а синдром Аспергера. Потом какое-то время потребовалось на то, чтобы понять, в чем, собственно, состоит заболевание их сына, – он очень смышленый, но склонен к навязчивым интересам и совершенно беспомощен в отношениях с другими детьми. Затем надо было определить методы лечения, найти лучших врачей и учителей. Все это продолжалось чуть ли не до сегодняшнего вечера.

– С самого начала, – голос Джульетты все-таки предательски задрожал, – мы мечтали о большой семье – о троих или даже четверых детях. Я всегда была против того, чтобы ребенок рос в одиночестве, как было со мной.

Купер ее не слушал. Поджав губы и упершись взглядом в шерстяной ковер на полу, он качал головой:

– С проблемами Трея, с тем количеством времени и с теми усилиями, которые необходимы для ухода за ним…

– Не твоими, – прошептала Джульетта.

– Что?

Она подняла голову и прямо посмотрела ему в глаза:

– Я сказала, что на Трея уходят не твое время и не твои усилия.

– Но деньги мои.

Джульетту с ног до головы обдало ледяным холодом, как будто окно вдруг отворилось в ноябрьскую ночь. Она обхватила себя руками и подошла к шкафу взять халат. Набросила его на себя и туго затянула пояс.

– Знаешь, Купер… это подло.

Он поморщился. Джульетта истолковала его гримасу так: может, и подло, зато правда.

– И это вовсе не так, – добавила она.

Они не составляли брачного договора. Хотя Джульетта подписала бы его беспрекословно, даже с радостью. Он должен знать: деньги не имеют для нее значения. Единственное ее желание – быть мамой: иметь кучу ребятишек и достаточно средств, чтобы не работать и сидеть с ними дома. И чтобы у них было все: уроки рисования и летние лагеря, разные вкусности и мороженое каждый день. Словом, все то, чего она сама была лишена.

– Послушай, детка, – он положил руку ей на плечо, – не надо обострять.

Джульетта отшатнулась:

– Не трогай меня.

– Извини.

Это что-то новое. И неожиданное. Надо ответить.

– Меня не волнуют деньги. – Она хотела успокоить Купера в том смысле, что его состояние по-прежнему принадлежит только ему. По правде говоря, деньги ей были нужны – на лечение Трея и на его обучение. От этого зависело его будущее. Ради этого она и на панель пойдет. – Меня волнует наша семья.

– Меня тоже волнует наша семья, – возразил Купер. – Но наша семья, кроме Трея, – это ты и я. Наша общая жизнь.

Еще один сюрприз. Совершенно новая тема.

– Я хочу, чтобы ты проводила со мной больше времени, Джульетта. Мне давно этого не хватает, если точно – с тех пор, как родился Трей. Я надеялся, что теперь, когда он весь день в школе, ты станешь свободнее и сможешь уделять мне чуть больше внимания.

Соперничество Купера и Трея началось да но, еще даже до рождения Трея. И, по мнению Купера, ребенок всегда его обходил. Из-за ребенка Джульетта стала носить широкие вещи вместо маленьких обтягивающих платьиц, которые так нравились Куперу. Из-за ребенка она перестала пить дорогое вино и засиживаться на обедах с клиентами. Со временем Трей поглощал все больше ее внимания: все эти визиты к специалистам, к врачам, все те часы, что она проводила с ним один на один. У нее была помощница – Купер настоял, – няня Хизер, старшая из восьми работниц молочной фермы в Шропшире. И все же очень многого няня Хизер не могла: советоваться с учителями, готовить с Треем домашние задания. Все равно оставалось слишком много дел, которые должна была и хотела делать сама Джульетта.

– Я всегда с тобой, Купер. – Даже для нее с мой это прозвучало не очень убедительно. – Вот она я, рядом.

Купер покачал головой:

– Неправда. Ты – не та женщина, на которой я женился.

– Я та же самая, Купер, только на десять лет старше.

Или он прав? Разве может быть одной и той же женщиной красавица-невеста, стоящая на пороге сказочной жизни, и мать, чей сын часами толкует о товарных поездах? Чей сын так тискает детей, с которыми хочет подружиться, что они в ужасе убегают от него? Чей сын так огорчается от собственного неумения общаться, что на прошлой неделе сказал ей: наверное, всем без него будет только лучше.

– Послушай, Купер. – Джульетта очень хотела, чтобы он ее понял. – Трей действительно забирает у меня много сил и времени. Но я думала, что и ты этого хочешь. Я думала, тебе нравится, что я могу все время быть с ним.

– Да, но теперь уже речь не только о Трее. Ты собираешься идти учиться.

– Вот, значит, что тебя беспокоит?

Как раз сегодня днем она засунула все справочники в дальний угол шкафа на третьем эта же, где лежала ее летняя одежда. Ведь она решила, что вечером соберется с духом и наконец заговорит с Купером о ребенке.

– Эта учеба… я с радостью от нее откажусь. Если у нас появится еще один ребенок.

Купер вздохнул и, протянув руки, шагнул к ней. Ничего не поделаешь, придется потерпеть. Пусть обнимет.

Она стояла, уткнувшись носом в его плечо под полосатой пижамой, и вдыхала знакомый мужской запах: пот после вечернего тенниса и дым (каждый день после работы Купер тайком – как будто она не догадывается! – выкуривал по сигарете). Неожиданно на нее повеяло прошлым. Легко-легко, едва заметно.

– Я хочу, чтобы мы были вместе, – шепнул Купер ей на ухо. – Чтобы мы любили друг друга. Как раньше.

Разве было время, когда они любили друг друга? Одна парижская фотография (они снялись, когда Джульетта возила Купера знакомиться с мамой) очень точно отражает их тогдашние отношения: он одной рукой крепко обнимает ее за плечи, и его улыбка говорит – смотрите, какой красивой девушки я добился! Он тогда был так романтичен: посылал в дизайнерскую студию, где она работала, огромные букеты оранжевых роз, прятал под подушку украшения от Тиффани в коробочках, которые сами походили на драгоценности. Что она чувствовала тогда? Влечение? Страсть? Нет, конечно, нет. Господь уберег. Скорее – некую спокойную уверенность. Этот человек, думала она, всегда будет заботиться обо мне.

– Я, может быть, и не хочу ребенка, – добавил шепотом Купер, – но с удовольствием по пробую его сделать.

– Это не шутки! – Джульетта вырвалась из его рук, едва сдерживая гневные нотки в голо се. Из глаз брызнули слезы.

Она резко отвернулась – нельзя, чтобы он понял, что заставил ее плакать. Ничего не видя сквозь слезы, бросилась в ванную и заперлась, уткнулась в полотенце, чтобы заглушить рыдания. Он не должен знать, до чего довел ее. И его утешения ей не нужны. А главное – ей не нужна его любовь.

А что было бы, если бы он сказал: да, конечно, еще один ребенок – это чудесно? Что бы она тогда почувствовала к нему? Благодарность? Любовь? Забившись в ванную, глотая слезы, она даже думать об этом не хотела. Конечно, это он во всем виноват. Он не хочет ребенка – в этом вся беда. Разве не так? Если бы только она могла заставить себя поверить в это… Тогда она, может быть, поверила бы и в то, что у них есть будущее, что их проблемы еще можно решить.

3. Анна

Анна с бьющимся сердцем, на цыпочках вышла из спальни дочери. Вечерами после тяжелого рабочего дня она с наслаждением возилась с дочкой, но ждала именно этого момента – Клементина наконец уснула, и они с Дамианом могут побыть вдвоем. Анна выключила свет в холле, вошла в спальню и плотно прикрыла за собой дверь.

Дамиан сидел на кровати, укрывшись одеялом, и оранжевым маркером что-то помечал в сценарии. Он поднял глаза на Анну. Улыбаясь и раскачивая бедрами, как стриптизерша, она начала стягивать через голову свитер. Дамиан откинул с лица прямые каштановые волосы, длиннее, чем ее собственные, и улыбнулся ей в ответ. Она сбросила футболку и вздрогнула. Брр, холодно. Она была без лифчика, от холода соски торчали больше обычного. Впрочем, хвастать соблазнительными выпуклостями Анне не приходилось.

Дамиан протянул свободную руку:

– Иди ко мне.

Все еще дрожа, она стащила с себя джинсы, но черные трусики решила оставить. Прыгнула на кровать, забралась под одеяло и тесно прижалась к мужу. У него такая же узкая, худая и бледная грудь, как у нее, но он уже согрелся под одеялом. Анна поцеловала его грудь, слегка коснувшись губами края твердого соска.

– Я знаю, что подарю тебе на Рождество, – сказал он.

– Пони?

Это их излюбленная шутка. Когда Анна была маленькой, каждое Рождество, каждый день рождения она мечтала, что вот проснется, а у нее в комнате – пони.

– Точно. А еще пару умопомрачительных панталончиков.

Подумать только: десять лет как оторвался от родимой Англии, а все еще употребляет словечки типа панталоны, пеленка, подъемник (вместо лифт).

– А что, эти недостаточно умопомрачительны?

Она приподнялась и уселась на него верхом с одеялом на плечах. Хм, он в пижамных штанах? Плохой знак. Но дело поправимое. Она игриво крутилась и прижималась к нему до тех пор, пока из ширинки не высунулся любопытный кончик его мужского достоинства.

– Таких у тебя нет, – объяснил Дамиан. – У них вот тут на боку такие кожаные кружева, а вот здесь, снизу, такой разрез… Я знаю, где достать, но это мой секрет.

– В самом деле? – Анна продолжала игру, хотя чуточку обиделась.

Нижнее белье – его пунктик. Приходится из кожи вон лезть, чтобы каждый раз чем-то его удивить. До сих пор Анне казалось, что ей это удается. Ни на Манхэттене, ни на окраинах не осталось ни единого магазина белья, который бы она ни прочесала сверху донизу.

– А мне секрет не откроешь?

– Есть такой магазинчик в Лондоне. Называется «Провокатор», – ответил он, одной рукой касаясь ее бедра, а в другой все еще сжимая сценарий. – Там у них водятся вещички, которых здесь не найдешь.

– Им можно послать заказ отсюда, из Штатов? – Она наклонилась и легко-легко провела языком по краешку его соска.

Надо будет поискать в Интернете, может, у них есть свой сайт. Или попробовать найти каталог и заказать что-нибудь «провокационное» для них обоих.

– Не знаю, не уверен, – качнул головой Дамиан. – Думаю, я сам к ним зайду. Финал фильма будем снимать как раз в тех краях.

Анна замерла.

– Я не знала, что ты собираешься в Лондон.

– Я тебе говорил, – небрежно бросил он, снова углубляясь в сценарий. – Ты забыла. Всего на две недели.

– Две недели. И когда вернешься?

– Боюсь, только перед самым Рождеством. – Он опустил руку вместе со сценарием ей на спину. – Двадцать третьего.

– Двадцать третьего…

Анна обмякла, словно сдувшийся шарик. Как раз сегодня хотела ведь поговорить о ресторане… но эта новость просто выбила у нее почву из-под ног. Она ненавидела, когда он уезжал на съемки, ненавидела одинокие вечера, ненавидела спать без него в их большой кровати. И как, интересно, она одна справится со всем? Ее напряженный рабочий график плохо сочетается с неизбежными праздничными мероприятиями в школе у Клементины. Конечно, есть Консуэло, няня Клементины. Она по-прежнему работает у них целый день, хотя девочка уже ходит в школу. На Дамиана, с его хаотичным распорядком дня, в том, что касается ребенка, особенно полагаться не приходится. Но бывают случаи, когда родительские обязанности на няню не переложишь. Дамиану обычно гораздо легче выкроить время для школьного карнавала или вечеринки. В другое время Анна была бы только счастлива поменяться с ним местами, но как раз сейчас обстоятельства требовали ее непременного личного присутствия на службе.