Секунду Рошамбо разглядывал двух друзей, вскочивших при его появлении. Его серьезные глаза остановились наконец на лице Жиля, на котором отпечатались перенесенные страдания и лихорадочное волнение.

— Снимите ваш мундир, — сказал он. — Я хочу увидеть!..

Однако он остановил Тима, уже было собравшегося снять повязки, обвивающие торс юноши.

— Нет, не надо! Такую перевязку не делают просто так, и к тому же вредно снимать столь умело наложенные бинты.

— Господин генерал! — вскричал Жиль. — Я клянусь спасением души, что мы не убийцы!..

— Если бы я не был в этом уверен, то не пришел бы сюда, мой мальчик. Но пока я должен делать вид, что верю, потому что имею на этот счет свои планы. Вам надлежит тем не менее выполнить мое поручение так, чтобы я остался доволен, а затем справедливость будет восстановлена.

Мы найдем средство вразумить герцога де Лозена и…

— Я не прошу у вас так много, господин генерал!

— Чего же вы хотите?

— Позволения встретиться со шпагой в руке с человеком, который велел избить меня как собаку, и таким образом дать мне самому рассчитаться с ним.

— Разве вам нужно для этого мое разрешение?

Поединок между солдатами…

— Нет, это будет дуэль с дворянином, отказывающимся скрестить свою шпагу с моей, шпагой бастарда. Этот Самсон-Шкура не тот, за кого он себя выдает. Он принадлежит к славному роду…

— Беда невелика! Вы получите вашу дуэль, Жиль, и я знаю людей, готовых стать вашими секундантами. Теперь возьмите это письмо. Вы передадите его генералу Вашингтону и пока останетесь у него на службе, а я за это время смогу уладить ваше дело здесь…

— Еще одно слово, господин генерал!.. Тот человек пытался заставить меня выдать секрет, который мне не принадлежит. Мне кажется, что ночи в Бресте не такие темные, как думают… Какой-то заболевший матрос с «Герцога Бургундского» проговорился в бреду, когда лежал в госпитале Конаникута, и те люди, о которых я вам говорил, очень заинтересовались этим делом…

— Как их имена?

— Их главарь называет себя Самсон, а прозвище его — Шкура. Других я не знаю.

Наступило короткое молчание, затем Рошамбо со вздохом произнес:

— Понимаю… В таком случае, мой друг, тем более нужно действовать быстрее. Я прикажу проследить за этими людьми и благодарю вас…

Затем граф повернулся к Ферсену, который спокойно ожидал, не подавая виду, что изнемогает под тяжестью двух ружей, пороховниц, пистолетов и огромного мешка.

— Положите же все это, дорогой граф! Держу пари, никогда еще никто не просил вас оказать ему услугу подобного рода!

— Никому, кроме вас, я бы и не ответил согласием на подобную просьбу, господин генерал! — заметил швед. — Участие в заговоре вместе с вами — это истинное удовольствие для меня.

А вам, господа, я пожелаю удачи, — обратился он к Жилю и Тиму. — Смею добавить, что я завидую вам! Вы станете ближе к противнику, когда доберетесь до штаба генерала Вашингтона, а мы… Что ж, мы будем продолжать играть в вист с добрыми буржуа Род-Айленда.

— Настанет и ваш черед, — успокоил его Рошамбо. — Теперь идемте: наше отсутствие могут заметить, а мы ведь обещали закончить вечер у Джеффризов.

Ферсен сделал гримасу и испустил такой вздох, что остатки стен каземата чуть не обрушились:

— Куда обещал заглянуть герцог де Лозен, чтобы научить дам любимым романсам Ее Величества? Гораздо лучше было бы пойти спать…

— И я того же мнения, мой друг! Но вы здесь не для развлечений… Не забывайте, что мы на войне. А вам всем я желаю удачи!..

Четверть часа спустя Жиль, одетый в одежду из выделанных оленьих шкур и ставший похожим на брата-близнеца Тима, покидал старые укрепления, следуя позади своего друга. Ночь была ясная, теплая, и луна ярко светила; в воздухе ощущалось дуновение морского воздуха, заставлявшее забыть о дневном зное. Тим углубился в высокие травы прерии, простиравшейся к северу до маленькой рощи. Но когда Жиль захотел увлечь Играка вслед за Тимом, юный индеец отказался сдвинуться с места, так что Жилю пришлось позвать Тима.

— Я не понимаю, что он говорит, — шепнул он своему другу. — Мне кажется, что речь идет о скальпах!..

Пригнувшись в траве, охотник и индеец торопливо обменялись несколькими словами, затем Тим рассмеялся.

— Мальчик не желает возвращаться к своим, — объяснил следопыт другу. — Он говорит, что если не принесет скальпы, то не сможет стать воином, и его отправят жить вместе со скво и детьми!

— Но что ты находишь здесь смешного? Мы ведь не можем оставить его здесь, как не можем позволить отправиться на поиски шевелюр, которые ему так необходимы…

— Ну, что касается меня, то, будь я один, не стал бы возражать, чтобы он пошел и снял скальп с твоего приятеля Лозена и с нескольких его друзей, но я, кажется, придумал кое-что получше.

Спрячьтесь-ка вы в роще и ждите меня.

— Куда ты идешь?

— Не беспокойся, я ненадолго.

И Тим исчез так же бесшумно, как это сделала бы кошка. Трава сомкнулась над ним, подобно тому, как море смыкает свои волны над рыбой.

Спустя полчаса, показавшиеся Жилю долгими, как неделя, Тим возвратился. В руках он небрежно держал какой-то белеющий в черноте ночи сверток, испещренный страшными темными пятнами. Жиль с содроганием смотрел, как его друг торжественно вручает свою ношу Играку.

— Что это такое? — спросил он шепотом. — Ты что, на самом деле…

Тим невозмутимо отвесил глубокий поклон индейцу, чьи горящие глаза блеснули в ночи, затем ответил Жилю таким же шепотом:

— Гусары все перепились и крепко спят. Я безо всякого труда взял у них парики, за пропажу которых их завтра же накажут, и это радует мою мстительную душу.

— А как же кровь на них? Ведь на них кровь!

— Я поймал курицу и обрызгал их ее кровью.

Получилось очень натурально, ты не находишь?

Посмотри на парнишку: он счастлив, как король на троне, и верит, что это и вправду скальпы! Его брат, конечно, вряд ли это проглотит, но с ним я объяснюсь. Если хочешь знать, то я думаю, что парень уже доказал свою храбрость. Ладно, пошли… нам нужно спешить, да и хватит с нас на сегодня! Вперед, в путь! Напротив Пруденс-Айленда есть рыбацкая деревушка, там мы найдем лодку, чтобы доплыть до материка…

Крик потревоженной совы эхом отозвался на смех Жиля, затем, секунду спустя, в роще снова наступила тишина…

В ПЛЕНУ

—Три миллиона! Всего три миллиона!

Изумленный Жиль некоторое время молча смотрел в недоумении на вождя инсургентов, который с первого же момента их встречи произвел на него огромное впечатление. Что означают эти слова? Как их следует понимать? Может быть, генерал шутит?.. Генерал Вашингтон, однако, перечитывал письмо Рошамбо столь внимательно, что ни о каких шутках не могло быть и речи, и юноша позволил себе повторить слова генерала Вашингтона.

— Всего, сказали вы? — спросил он осторожно. — Смею ли я заметить вам, сударь, что речь идет о колоссальной сумме!

Красивое строгое лицо виргинца осветилось мимолетной улыбкой. На краткий миг оно обрело очарование покрытого льдом моря под солнечным лучом. Вашингтону понравились молодость и горячность молодого француза в одежде из оленьих шкур, а пылкий тон его даже позабавил.

— Для полка или даже для осажденного города этого было бы достаточно, согласен! Но не для армии, которой уже давно не хватает слишком многого… Нам было бы нужно иметь тридцать миллионов… Тем не менее, — быстро добавил он — ваши миллионы пришлись весьма кстати, они позволят нам срочно запастись хотя бы самым необходимым. Я тотчас же отдам приказ отправить отряд за этим грузом и проделать это как можно незаметнее.

Снова тайны! И Вашингтон туда же! История с грузом золота начинала походить на фарс. Рошамбо и Терней скрывали его, чтобы доставить в Америку, а Вашингтон держал в тайне его получение, будто и не находился среди своих. Выражение лица Жиля не ускользнуло от внимательных серых глаз Вашингтона.

— Что-нибудь не так?

Жиль в ответ покраснел до корней волос.

— Простите, господин генерал! Я просто удивляюсь подобной скрытности. Вы ведь в своем лагере, в самой гуще ваших войск…Чего же вы опасаетесь?

— Ничего, если не считать торговцев, поставщиков этой самой армии. Как только они проведают о том, что я располагаю столь значительной суммой, меня заставят платить вдвое, втрое дороже за все то, что я и сейчас с таким трудом вырываю по крайне высокой цене! К тому же мои люди вот уже пять месяцев не получают жалованья.

Они могли бы подумать, что настал год тучных коров, а это вовсе не так! Таким образом, я прошу вас держать все это дело в самом строгом секрете, а теперь прошу, господа, меня оставить. Вы проделали долгий путь и, должно быть, нуждаетесь в отдыхе. Я увижусь с вами завтра, а пока полковник Гамильтон позаботится о вас, — прибавил он, указывая на своего адъютанта, охранявшего дверь от непрошеных посетителей.

Жиль и Тим поклонились и приготовились покинуть скромное жилище, служившее Вашингтону штаб-квартирой с тех пор, как он со своими войсками достиг деревни Пикскилл, расположенной на левом берегу Гудзона, но генерал окликнул их.

— Секунду! Граф де Рошамбо пишет мне, что он желал бы, чтобы вы на некоторое время остались у меня на службе. Он пишет мне, что вы захватили интересного пленного, брата индейского вождя?

На этот раз ответил Тим:

— Родного брата Сагоеваты, вождя клана Волков из племени сенека, которого кличут…

— Я знаю, кто такой «Ред Джекет», — прервал его Вашингтон. — Потому-то я и заинтересовался им, но мне нужно это обдумать… Итак, до завтра!

Следуя по пятам за полковником Гамильтоном, которому было не более двадцати лет, двое друзей вышли из дома вместе с Играком, который все это время провел в кордегардии. Полковник провел их через палаточный городок, выросший у подножия гор на холме Пикскилл. Жиль с живейшим интересом озирался по сторонам. Американский военный лагерь был таких же размеров, что и лагерь французских войск, но выглядел куда беднее. Палатки, в которых стояли странного вида печурки, весьма полезные в зимнее время, были почерневшими, грязными и заплатанными.

Солдаты одеты кто во что горазд, многие просто в лохмотья, и лишь некоторые — в необычные сероватые мундиры и забавные шляпы из твердой выделанной кожи, украшенные сзади обтрепанными плюмажами, похожими на пучки травы.

Их оружие помнило, казалось, не только утерю Канады французами, случившуюся семнадцать лет тому назад, но и завоевание нескольких штатов из числа тех, что были обозначены тринадцатью звездами на новом трехцветном флаге, который весело развевался надо всем этим убожеством.

— Будь я генералом, я не так презрительно отнесся бы к привезенному мне золоту, — шепнул Жиль Тиму. — У меня такое впечатление, что здесь в нем очень нуждаются. По всей справедливости он должен был бы броситься мне на шею.

— Генерал вам улыбнулся, — ответил услыхавший слова Жиля полковник Гамильтон. — Его улыбка — это знак огромной радости. А наши солдаты, что ж, пусть они неважно выглядят, зато умеют драться. Вот подождите, увидите еще нашу кавалерию! Ваш Лафайет утверждает, что не видал лучшей…

— Я не хотел сказать ничего плохого о ваших солдатах, полковник. Мне и не подобает делать это, поскольку вы тоже могли бы судить о солдатах короля Франции по моему отнюдь не блестящему виду…

Действительно, посланники Рошамбо покрыли сорок с лишним лье меньше чем за пять дней.

Их путь от Род-Айленда до берегов Гудзона пролегал по лесам, его преграждали озера и болота.

Под конец нелегкого путешествия друзья были ужасающе грязны, от них пахло так, что это могло испугать и барсука в его норе, и им приходилось делать над собой усилие, чтобы не показывать своей усталости. Это относилось прежде всего к Жилю, поскольку Тим, давно уже привычный к дальним переходам по труднодоступной местности, преспокойно взвалил на свое плечо Играка сразу же после того, как они вышли из палатки генерала, причем индеец даже не проснулся. Мальчик настолько выбился из сил, что свалился мешком и заснул у ног часового, которому друзья его доверили, прежде чем войти к генералу.

Гамильтон привел гостей своего начальника к бревенчатым палисадам, стоявшим по берегам реки. Здесь около входа в лагерь Жиль увидел какие-то сооружения: то ли военные палатки, то ли индейские хижины; между ними сновали какие-то создания, в которых по их чепцам можно было признать женщин. Это были так называемые «Молли Питчер» — что-то вроде маркитанток. Во время сражения они обычно подносили воду солдатам, помогали хирургам и старались немного улучшить обычный рацион войск различными подручными средствами, среди которых значительное место занимали тайные заимствования с соседних фермерских полей. Прозвище им было дано по имени одной героической женщины, которая во время сражения при Монмут-Кортхауз стреляла вместо своего раненого мужа и снабжала питьевой водой весь полк. В кличке этой было немало нежности.