Кэт Мартин - Креольская честь

— Обычно я говорю по-английски. Но вы почему-то решили, что я не знаю французского языка.

Его гнев разгорался все сильнее.

— А как ты, вероятно, смеялась про себя, когда я учил тебя верховой езде! Ведь ты опытная наездница, не правда ли?

— Да, но…

— Ты так внимательно слушала то, что я рассказывал тебе о производстве сахара. Но ведь дочь Этьена должна прекрасно все это знать. — Казалось, он готов был влепить ей пощечину. Ее вдруг охватил все тот же прежний страх.

— Все не совсем так, как вы представляете, — мягко сказала Николь. — Мне было приятно в вашем обществе. За многие годы вы были первым человеком, который отнесся ко мне по-человечески.

— Забавно, вероятно, было наблюдать со стороны, как Александр дю Вильер поучает простую служанку.

Она попятилась к двери и уперлась спиной в деревянную панель. Он подошел еще ближе, его дыхание обжигало ее щеки.

Она остро ощущала запах вина и пряного одеколона.

— Все было не так, как вы изображаете, — повторила она, ощущая уже сильный страх. — Я не могла вам сказать, потому что не знала, как вы примете мое признание.

Алекс схватил ее за руки и притянул еще ближе к себе. Он смотрел на нее сверху вниз с глубочайшим презрением, а она даже не могла отвести глаза. Когда он вдруг рванул ее руку вверх, она плотно смежила веки и вся съежилась в ожидании неминуемого, как ей казалось, удара. У нее закапали слезы.

Почувствовав, что Алекс ослабил хватку, она разомкнула веки и увидела, что он смотрит на нее с большим изумлением.

— Неужели ты до сих пор не поняла, что я никогда не ударю тебя? — В его голосе зазвучала неожиданная доброта. — Никогда!..

— Но вы хотели продать меня Фортье. — Она была смущена тем, что он заметил ее слабость. Он не должен этого видеть. Никогда больше не увидит. — Как же я могла доверять вам?

— Но ведь ты же дочь Этьена Сен-Клера. Я помог бы тебе.

— Вы не понимаете. Я боролась за выживание. Ради этого я сделала бы все что угодно, сказала бы все что угодно. Вы и понятия не имеете, что это такое, когда с вами обращаются как с животным, когда вас всячески оскорбляют, и унижают.

Если бы мне опять пришлось пройти через все это, я поступила бы точно так же — нравится вам это или нет, все равно.

Теперь она не скрывала слез, но не от страха, а от гнева.

— Вы даже не можете представить себе, какой это ужас — сидеть в тюрьме! Грязь, крысы. А как поступают там с женщинами! — Она остановилась, переполненная горькими воспоминаниями. — От одного только пребывания там у меня все болело внутри. — Бессознательным жестом она приложила руку к сердцу. — И до сих пор еще болит.

Последние остатки ярости, которую испытывал Алекс, исчезли.

— Не плачь, дорогая. — Он обнял ее, прижал к груди. — У тебя больше нет причин плакать. — Ее высокие полные груди уперлись в его черный вечерний сюртук. Как хитро она прятала их все это время!

В мерцании лампы поблескивали ее шелковистые медные волосы. Ему хотелось вытащить все заколки и погрузить руки в длинные пряди. Хотелось прижать губы к гладкой белой шее сзади.

Тут вдруг он понял, что его тело отзывается на близость женщины Отзывалось оно и раньше, инстинктивно, но теперь ему пришлось сознательно подавить желание. И ему понадобилась вся сила воли, чтобы не поцеловать ее, не говоря уже о большем.

— Я никогда не продал бы тебя Фортье, — сказал он — Никогда. И хочешь верь, хочешь нет, я хорошо представляю себе, что ты испытала, и вполне могу понять твои чувства.

Он хорошо знал, что она имеет в виду, когда говорит о выживании, потому что некогда провел сам шесть месяцев в алжирской тюрьме. Ему было тогда двадцать лет. Он захотел принять участие в славной французской войне. Его отец, разумеется, не одобрил его решения, но проявил понимание. Ведь его сын должен выполнить свой долг.

С войны Алекс вернулся другим человеком. Более суровый. Более циничным. В тюрьме ему пришлось учиться выживанию. Поступать вопреки всем своим убеждениям, лишь бы раздобыть еды. Он хорошо знал, что должна была перенести Николь, знал, как обращаются с женщинами в таких ужасных местах Он крепче прижал ее к себе.

— Что прошло, то прошло, — сказал он, приподнимая ее лицо, чтобы она смотрела прямо на него. — Ты вернулась туда, где твое истинное место, здесь ты и останешься.

Ники чуточку отодвинулась, чтобы ей была удобно смотреть на него.

— Мне понравилось здесь С самого первого дня. С того самого дня, как я тут оказалась.

Боже, как она прелестна! Гораздо прелестнее, чем ему представлялось в самых ярких мечтах. Все в нем кипело при мысли, что ей пришлось перенести такое с собой обращение, даже насилие. С другой стороны, если она уже не девственница, это облегчает положение.

Вглядываясь в ее доверчивое лицо, понимая ее привязанность к Бель-Шен, Алекс ощутил укол совести.

Но ей будет лучше всего в городском доме: надо только разделаться с Лизетт. Подумав об этом, он почувствовал сильное томление в паху.

— Пора вернуться к гостям, — сказал он хрипловатым голосом.

Николь смахнула слезы.

— Я, должно быть, ужасно выгляжу.

— Ты выглядишь замечательно. — Давно уже она не слышала таких приятных о себе слов. — Но пожалуй, мне лучше вернуться первым и приготовить всех к твоему дебюту.

Это его предложение вернуло ее к реальности, она сразу все поняла. И Франсуа, и Томас Демминг теперь знают, кто она такая.

— Я не голодна. Если не возражаете, я пропущу ужин.

Алекс снисходительно улыбнулся:

— Ты зашла уже слишком далеко, чтобы отступать. Ты дочь Этьена Сен-Клера. Если вдруг почувствуешь робость, всегда вспоминай об этом.

Немного помолчав, Николь нежно улыбнулась.

— Спасибо, месье.

— Можешь называть меня Алексом. Как ты и делала все это время.

Ники покраснела.

— Я думала, что вы не заметили.

— Дорогая, ты сильно заблуждаешься.

Ники не очень хорошо понимала, что он имеет в виду, но ей понравилось, каким взглядом он посмотрел на нее при этом.

Все в ней затрепетало, а щеки еще сильнее порозовели.

Алекс предложив ей руку, и она приняла ее. Он отвел ее к подножию лестницы, и она стала подниматься к себе, собираясь привести себя в порядок, пока Алекс будет разговаривать с гостями.

— Жду тебя через несколько минут, — сказал он не допускающим возражений тоном.

— Как скажете, Александр; — И с мягкой улыбкой она начала подниматься по лестнице.

Алекс наблюдал, как плавно покачиваются ее бедра. В этот вечер с его души спало тяжкое бремя. На месте маленькой служанки оказалась соблазнительная женщина, которая будет скоро согревать его постель.

Он не станет торопить Ники. Она слишком много выстрадала, и это, естественно, сделало ее осторожной и боязливой.

Придет время, и она сама раскроет ему свои объятия. Ему и в голову не приходило, что он может натолкнуться на решительный отказ. Ведь она сама сказала, что у нее нет никакого выбора.

Остальная часть вечера прошла для Ники куда лучше, чем она ожидала.

Имея за спиной поддержку Александра и его бабушки — герцога и герцогини, пусть они и не придавали значения этим титулам, Ники обрела прочное положение как друг семьи. Отныне никто не будет ее считать просто служанкой.

Алекс успел объяснить гостям, что его отец и Этьен Сен-Клер были закадычнейшими друзьями. Оба служили офицерами в американской армии в тот короткий период, когда Соединенные Штаты вели войну с Англией. В битве при Борне, возле Нового Орлеана, Этьен с риском для жизни спас раненого Шарля, или в ашлийском произношении Чарлза Александра, который, истекая кровью, лежал в полном беспамятстве на поле боя в том месте, где некогда была плантация Маккарли.

— Это долг, которого дю Вильеры не забыли, — сказал Алекс. Франсуа отвернулся. Это стыдливое движение не укрылось от глаз Рашели. Молодой человек выглядел бледным и сильно потрясенным.

— Мы должны с тобой поговорить, Франсуа, — сухо заметила Рашель. Но она не хотела затрагивать эту тему в присутствии Александра. Последние несколько лет Франсуа часто вызывал недовольство своего брата. Раскрыть, что Франсуа отказал в помощи Сен-Клерам, означало только подлить масла в огонь.

— Но вы же не можете позволить этой… служанке… сидеть за одним с вами столом? — попробовала было возмутиться Кларисса.

— Она наш друг, — сказала Рашель, заставив ее замолчать одним предостерегающим жестом. До отъезда герцогини Николь могла не опасаться никаких выпадов по-своему адресу.

Томас Демминг удивил Николь. Он смотрел на нее такими же глазами, какими на нее обычно смотрели молодые люди, приезжавшие в Медоувуд. Еще до конца вечера он пригласил ее в городской театр на спектакль о пиратах.

Взглянув на Алекса, она увидела, что тот просто мечет глазами громы и молнии, выражая неодобрение поведению Томаса. Вспылив, она уже была готова принять предложение Томаса, но в последний миг ее остановило благоразумие, хотя она была очень уязвлена, неужели Алекс считает ее недостойной общества его друга?

Она мягко отклонила приглашение.

— Хорошо, дорогая, — собираясь уже встать и изображай некое подобие улыбки, пропела Кларисса к концу ужина. — Наслаждайтесь своим пребыванием в Бель-Шен. — Ее тон подразумевал, что это пребывание вряд ли долго затянется. — Приходится сожалеть, что начало оказалось столь неблагоприятным. Но такое, увы, случается.

Это отнюдь не походило на извинение, и они обе это знали.

— Алекс, дорогой, я буду признательна, если ты проводишь меня домой.

Алекс склонил голову в знак согласия, и гости стали расходиться. Томас и Франсуа отправились домой, а Рашель и Николь вернулись в свои комнаты наверху.

— Я же тебе сказала, что неожиданность бывает иногда важным козырем, — довольная собой, сказала Рашель.

Ники не была вполне уверена в этом.

— Спокойной ночи, бабушка. — Она устало отворила дверь своей комнаты.

На следующий день, когда Алекс работал в полях, дворецкий доложил, что к ним пожаловал гость. Ники была удивлена, увидев в гостиной Франсуа.

— Доброе утро, месье, — сухо поздоровалась она. — Вы пришли повидать бабушку?

— Я пришел повидать вас. Мы не могли бы потолковать наедине? — Безупречно одетый, в темно-серых бриджах и светло-сером сюртуке, он казался двойником Алекса, только более молодым и не таким самоуверенным.

— Да, конечно, — согласилась она не без некоторой сдержанности. Она не забыла, как он поступил с ее отцом, как и того, что его отказ помочь им повлиял и на ее собственную судьбу.

Пока Ники усаживалась на обитый кремовой парчой диван, Франсуа закрыл дверь гостиной и сел рядом с ней. Оправляя складки юбок своего бледно-голубого платья из канифаса, она тем временем исподтишка наблюдала за ним.

— Я знаю, что вы обо мне думаете, — сказал Франсуа.

Он был явно взволнован, глаза смотрели нерешительно.

— Я знаю, что мой отец обращался к вам за помощью, а вы отказали.

Франсуа тяжело вздохнул.

— Nom du del![8] Сотни раз я каялся, как вел себя во время той встречи. Честно говоря, мне и во сне не снилось, что все может так обернуться. Я был совсем молод и глуп. Я сам тогда изнемогал под бременем возложенных на меня обязанностей. В то время когда ваш отец приехал в Бель-Шен, плантация находилась в ужасном финансовом состоянии. Чтобы спасти ее от краха, я занял деньги и почти весь этот заем растратил.

Мне просто нечего было ему дать, но, вместе того, чтобы честно признаться в своей неплатежеспособности, я сделал вид, будто мы не хотим ему помочь, такие, мол, мы прижимистые.

Николь была поражена глубиной раскаяния Франсуа, хотя и ничуть не удивлена упоминанием о финансовых трудностях, которые испытывала плантация.

— Бель-Шен еще не выкарабкалась из этих трудностей? — спросила она, думая, что ее присутствие может быть дополнительным бременем для плантации.

— Алекс как будто бы выправил положение. Он всегда добивается успеха. — В голосе Франсуа послышались нотки « раздражения.

— Разные люди одарены разными талантами, — сказала Ники. — Алекс успешно разрешает всевозможные трудности, управляет плантацией. Ваш талант, видимо, в другой сфере.

Темноволосая голова Франсуа взметнулась вверх.

— Вы знаете, что я занимаюсь живописью?

Это признание удивило ее.

— Нет. Но если у вас есть талант художника, вам нечего его стесняться. А тем более незачем завидовать деловитости брата.

— Я знаю, что вы правы, но…

— Но что? — Приятно было думать, что Франсуа отнюдь не такое чудовище, каким она его себе представляла.

Просто запутавшийся молодой человек.

— Нелегко сознавать, что ты всегда на втором плане. Я разочаровал моего отца. Теперь я разочаровываю Алекса.

— Я думаю, что вы предвзято относитесь к брату. Он любит вас. Я вижу, с каким выражением он на вас смотрит.