– Симон…

Он смотрел на нее, не мигая.

Дейзи взглянула на часы и вздохнула. Она явно не успеет дописать слова на доске.

– Сейчас полвосьмого, а дети будут в восемь. Пойдем посидим на крыльце, и я расскажу тебе о доне Рафаэле Гонсалесе де Риппарда.

Рафаэль откинулся на спинку стула, стоявшего на палубе «Принцессы», старого, но еще пригодного для морских путешествий судна под управлением хмурого Симона Ланье. Испанец попытался убедить себя, что его единственный интерес состоит в том, чтобы укрепить влияние Англии на берегах Мексиканского залива.

Унзаге[11] не понравится его задержка. По крайней мере пока он не услышит отчет Рафаэля о проделанной разведывательной работе, которую он выполнит во время этой чудной интерлюдии с очаровательной юной креолкой. То, что она оказалась одной из тех самых Ланье, было занимательно. То, что у нее было привлекательное лицо цыганской принцессы, было восхитительно, но об этом его начальству знать не обязательно.

Лиз сидела лицом к Рафаэлю, одной рукой держась за борт судна. Черные локоны девушки развевались на ветру, а глаза цвета топаза щурились от яркого солнца. Она часто подавалась вперед и указывала пальцем на разные местные достопримечательности. При этом ее платье так сильно облегало грудь, что Рафаэль с трудом мог сосредоточиться на том, что она рассказывала о заливе Бэй-Минетт, бухте Чачалочи-Бэй, парке Маллет-Поинт и устье реки Бон-Секор. В такие моменты ее хмурый братец Симон, который узнал о прогулке от Дейзи Редмонд и примчался на пирс, чтобы присматривать за сестрой, предостерегающе посматривал на Рафаэля, напоминая ему, чтобы он не смел забываться.

– Сеньорита Лиз, – начал испанец, желая отвлечь внимание озабоченного брата, – вы должны мне рассказать, как вы связаны с Ланье из Нового Орлеана.

Он заметил, что на лице Симона чувство покровительства сменилось откровенной враждебностью. В то время как глаза девушки сияли невинностью, взор его черных глаз пылал непреклонностью, а брови грозно сходились на переносице. У юноши была темная загорелая кожа, а кудрявые черные волосы собраны в хвост. Брат и сестра были во многом похожи. У Симона был такой же большой рот, полный белых зубов, которые сейчас были ощерены, словно волчьи клыки.

– Мы к ним отношения не имеем, – холодно заметил Симон Ланье.

Он отвернулся и занялся парусом. Лиз пододвинулась ближе к Рафаэлю и смущенно улыбнулась.

– В нашей семье есть дурная кровь. – Она бросила взгляд на брата. – Это связано с бывшим губернатором Луизианы О’Рейли…

– Лиз, не смей произносить имя этого человека. – Симон сплюнул в море.

– Но, Симон, это глупо! Мы не можем вернуть дядю Гийома…

– Я сказал, не смей! Я позволил тебе пустить этого испанца к нам на судно, потому что нам нужно его серебро, но не вздумай обсуждать с ним наши личные дела. Отцу бы это не понравилось. Comprendre?[12]

Лиз посмотрела на брата. В ее глазах блеснули слезы, а подбородок задрожал от волнения.

– Я понимаю, что ты тупица. Мир – это большая шахматная партия, и королю Людовику в ней поставили мат. Нам же, не черным и не белым, предстоит тут жить, а грубость не сможет изменить прошлое.

Симон сжал губы. Через пару минут он отвернулся и начал энергично работать шестом, чтобы их суденышко не налетело на песчаную отмель.

Лиз расстроенно посмотрела на Рафаэля:

– Прошу прощения за этот инцидент…

– Не стоит извиняться, сеньорита, это пустяки. – Он взял ее за руку и нежно поцеловал поцарапанные пальцы девушки. – У меня привычка задавать неудобные вопросы. Мама колотит меня за это каждый день.

Когда девушка улыбнулась, он с довольным видом подался назад. Что ж, пусть ему и не удалось убедить красивую английскую розу провести ему экскурсию по городу Мобил, однако французская камелия, казалось, расцвела от его прикосновения. До конца дня она могла поведать ему много интересного.

Дон Рафаэль отправился обратно в Новый Орлеан, а Лиз осталась помогать Симону привязывать суденышко к пирсу и ждать следующего желающего прокатиться на пароме. То, что она общалась с человеком, который носил титул «дон», заставило ее посмотреть на мир по-другому. До этого дня она отчасти разделяла враждебность брата к испанцам. Она не знала дядю Гийома так же хорошо, как Симон, но она понимала боль, которую принесла его смерть деду и отцу. Защищая этого конкретного испанского джентльмена, Лиз почувствовала, что в ее представлении о мире что-то изменилось.

Она ткнула в бок Симона, который сидел рядом с ней на пирсе, болтая ногами над водой и держа в руке удочку.

– Симон, как ты считаешь, почему дядя Гийом ввязался в восстание против испанцев, а папа нет?

Симон удивленно посмотрел на нее:

– Это было в тот год, когда умерла маман, разве ты не помнишь?

– Возможно, я, как папа, забыла обо всем, кроме этого.

Ей было восемь, и она уже была достаточно взрослой, чтобы понимать: люди умирают, они отправляются на небеса и больше не возвращаются. Маман заболела чем-то, отчего ее красивая, цвета кофе с молоком, кожа посерела, а белки янтарных глаз пожелтели, как кукуруза. Много дней она металась в постели, сгорая от лихорадки, пока запах в комнате не стал невыносимым. Папа не мог смотреть, как уходит жизнь из его любимой Шериз. Он попросил бабушку Мадэлен ухаживать за ней, а сам сидел в лодке и напивался, отчего становился злым, как бешеная собака.

В тот ужасный, бесконечный день, полный грусти и печали, бабушка позвала Лиз и Симона в комнату маман, чтобы они попрощались с ней. Бабушка помыла и привела маман в порядок, потом поменяла постельное белье. Маман была похожа на прозрачного, хрупкого спящего ангела. Симон вел себя на удивление робко. Он схватил Лиз за руку и сжал ее пальцы так сильно, что сделал больно. Неуверенно приблизившись к матери, он поцеловал ее в лоб, потом попятился, весь дрожа. Внезапно он отпустил руку Лиз, всхлипнул и выбежал из комнаты.

Лиз посмотрела на бабушку, которая положила руку ей на голову.

– Давай, дорогая, – прошептала она. – Она знает, что ты здесь, и она не уйдет, пока ты ее не благословишь.

Сердце Лиз было готово вот-вот выскочить из груди, но бабушка была рядом, и поэтому ей было не так страшно. Она сглотнула и встала на колени рядом с кроватью.

– Маман, – прошептала она, – я люблю тебя. Я позабочусь о папá и Симоне.

Веки матери затрепетали.

– Моя дорогая девочка. Сильная и нежная, как роза. – Легкая улыбка появилась на ее распухших губах. – Слушайся бабушку. Прочти все… все книги в библиотеке дедушки.

– Хорошо.

Не зная, что сказать, Лиз стояла на коленях и беззвучно молилась. По ее щекам медленно текли слезы. Через какое-то время бабушка опустила ладонь ей на плечо:

– Пойдем, дорогая. Теперь твой отец должен попрощаться.

Лиз не знала, что он пришел, но, когда она встала и неохотно попятилась к двери, сильный запах перегара заполнил комнату. Она повернулась.

Лицо отца было ужасно в горе. Отпихнув Лиз в сторону, он ввалился в комнату, схватил себя за волосы и согнулся, словно это он бился в предсмертных судорогах.

Бабушка вывела Лиз из комнаты. На кухне девочка обняла бабушку, спрятав лицо у нее на груди, надеясь так заглушить рыдания отца, доносившиеся из комнаты. Бабушка обняла ее, а потом осторожно вывела на веранду.

– Давай посидим на ступеньках. У меня есть для тебя кое-что.

– Мне не нужен подарок, – сказала Лиз, усевшись рядом с бабушкой на верхней ступеньке.

Она лишь хотела, чтобы маман выздоровела. Она обняла руками колени и положила на них голову. Она все еще слышала через открытое окно, как плачет папá.

– Нет, это то, что дала мне моя маман, когда мне это было нужно. Теперь настало время передать это тебе.

Лиз повернула к ней голову:

– Какая маман?

Согласно семейной легенде, бабушку удочерили, когда она была ребенком. Ее настоящей матерью была Эме, незамужняя сестра бабушки Женевьевы.

– Та, что любила меня настолько, что отдала мне свою Библию и научила почитать ее автора.

Лиз нахмурилась, пытаясь понять, о чем говорит бабушка.

– Бабушка Женевьева? – догадалась она.

– Да. Она приехала в Луизиану, когда здесь был всего один ветхий форт и несколько индейских селений. Люди говорят, что она приехала, чтобы выйти за моего папá, но на самом деле она приехала из-за этой Библии. Она верила каждому слову, написанному в ней, и читала ее каждый день.

– Как ты?

Улыбнувшись, бабушка взяла Библию, которая лежала на одном из кресел-качалок на крыльце. Она сидела тут каждое утро, пока всходило солнце, читала и тихо молилась.

– Я хотела быть похожей на нее.

Бабушка была самым счастливым человеком из тех, кого знала Лиз. Она медленно потянулась к книге. Библия была тяжелая, в кожаном переплете и с многочисленными царапинами, появившимися за долгие годы. Книга придавила колени Лиз весом своей мудрости.

– Ты поможешь мне понять ее? Дедушка говорит, что я смышленая, но… – она с сомнением посмотрела на Библию, – там много сложных слов.

Бабушка кивнула.

– Там есть суровая правда, истории о жестокости и зле, но Библия также даст тебе помощь и успокоение, когда они тебе понадобятся. В Библии есть истории о героях, которые жили ради Бога. О женщинах, следовавших за Ним даже тогда, когда их жизнь была тяжела. Женевьева Ланье была таким человеком. Какое-то время ей надо было молчать о своей вере, но Господь защитил ее.

Лиз слышала истории о преследовании гугенотов во Франции, как Женевьева вместе с сестрой Эме попали на судно с двадцатью тремя другими французскими барышнями на выданье, чтобы отправиться в Новую Францию и выбрать мужей из местных подданных короля. Тристан Ланье был видным мужчиной, одним из доверенных советников губернатора Бенвиля. Когда поселение перенесли вниз по реке почти на тридцать километров, он сыграл ключевую роль в выборе нового места для города. Однако они с Женевьевой построили дом вне стен форта, чтобы им никто не мешал выполнять свои кальвинистские обряды.

– Почему Господь не защитил маман от лихорадки? – спросила Лиз.

– Лиз, все умирают – кто-то раньше, кто-то позже. Мы не можем знать, в чем промысел Божий, чего Господь желает для тех, кто любит его. Ты только знаешь, что он всегда с тобой, даже сейчас. Он понимает твою боль, он страдает вместе с тобой, он проведет тебя через это испытание. Посмотри на меня, малышка. – Бабушка взяла Лиз за подбородок. – Твой взор должен быть устремлен на Иисуса, что бы ни происходило.

Вспомнив эту сцену, девушка посмотрела на брата по-новому. Он не был так близок с бабушкой, как она. Неудивительно, что у него были проблемы с верой и способностью прощать.

Симон осторожно положил ладонь ей на плечо.

– Это было тяжелое время для всех нас, дорогая. Дедушке пришлось договориться с британцами, чтобы сохранить имущество. Он пытался отговорить дядю Гийома от поездки в Новый Орлеан, понимая, что восстание – бессмысленно и опасно. – Он пожал плечами. – И как видим, он был прав.

Политика никогда не интересовала Лиз, кроме тех случаев, когда она касалась ее семьи. Но этот молодой испанец разбудил что-то… тревожное в ее душе.

– Ты собираешься жениться на Дейзи?

Симон тяжело вздохнул:

– Конечно, я хочу. Но я не очень нравлюсь майору. И я понимаю почему. – Он горько улыбнулся. – У меня не такие уж блестящие перспективы в жизни.

– Почему ты не хочешь, чтобы дедушка научил тебя судоходному бизнесу? Это было бы ему большим подспорьем.

– Я не хочу сидеть в конторе и перебирать бумажки. Я хочу ходить на своем судне, работать руками. – Он сделал паузу. – К тому же Дейзи молода. Она думает, что ей нужен я, но она также считает, что отец сдастся и благословит нас. Но боюсь, нам придется сбежать, если мы хотим быть вместе. – Юноша нахмурился. – Только не передавай ей мои слова, Лиз.

У них давно не было столь задушевного разговора. Она покачала головой:

– Не передам. Ты об этом много думал, не правда ли?

– Конечно, думал. Я не могу просто так жениться на Дейзи и перевезти ее к нам.

Лиз рассмеялась:

– Нет. И это совсем не смешно, ведь так?

– Да. – Но он улыбнулся. – Я слышу, что говорят в доках, Лиз. Грядут перемены. Теперь, когда американцы пытаются выкинуть бритов, те будут давить торговлю, скорее всего, введут разные запреты, и мне надо будет придумать, как сделать так, чтобы мы не голодали. Пока рыбалка идет хорошо, с нами все будет в порядке… – Он покачал головой.

Симон, возможно, был самым осторожным в их семье, но он ничего не боялся. Его сомнения отрезвили Лиз. Она решила не вспоминать об испанце, которого, скорее всего, никогда больше не увидит. Леска дернулась.

– Симон, ты что-то поймал!

Лучше ловить рыбу, чем сидеть без дела и надеяться, что все образуется.

3

Март 1777 года