Он вспомнил про схрон в лесу. Там деньги, фальшивые паспорта для него и Ульяны, господская одежда, все, как и было обещано. Только бы выбраться отсюда, только бы узнать, где его Уля. Он найдет её, выкрадет, они уедут, уедут из этой губернии в Москву, в Петербург, туда, где их никогда не найдут! Голова гудела. Зачем он так напился! Внезапно послышался шорох за стеной. Из-за маленькой решетки, откуда-то сверху, издалека он услышал голос:

— Федечка! Ты здесь?

— Здесь мама, здесь!

— За что они тебя?! Родной мой! За что!?

— Мама, не плач! Я вывернусь! Мне бы узнать, куда они Ульку дели!

— Это правда, сынок, что вы с Улькой барышне гадину подкинули?! Говорила ж я тебе, не лезь туда, забудь, все забудь, не нашего это ума дело! Я уж все забыла давно и простила, а ты! Да и барышня то причем! Она-то в чем виновата!

— Мама, ты слышишь меня! Узнай, куда Ульку увезли!

— Хорошо, сыночек, хорошо.

Федор сидел и ждал, казалось, прошли часы, когда у решетки снова раздался голос

— Сынок!

— Мама, ну что там!

— Калиниха сказывала, что Марфа, Дуньке кривой, что у них теперь прачкой работает, говорила, что в Задольск увезли и там продали, какой-то барин из Санкт-Петербурга таких немало заказал с доставкой. В пятницу с обозом всех туда и повезут. Ты сынок забудь о ней, беспутной, ты все лучше о себе подумай! Свали все на неё! Авось и простят тебя. Нечто нам плохо жилось, и жалованье тебе вон платили, слыханное дело, это какой еще крепостной жалование будет получать, только ты да Никитка, во всей России такое только у нас. И дом у нас полная чаша. Повинись, свали все на распутницу эту!

— Ой, мать, не трави душу.

Он некоторое время еще слушал плач, и уговоры матери, потом все стихло. Он должен собраться с силами, и должен быть готов, когда они за ним придут.

* * *

На окраине Задольска в небольшом, аккуратном домике за столом сидела компания. Семен Ильич, бородатый мужик с серьгой Фрол, да нотариус Егор Васильевич подсчитывали барыш от ярмарочных продаж.

— Итого чистой выручки двенадцать тысяч! Поздравляю, Фролушка, ты знатный продавец, это еще без тех восьми девок, что нам граф питерский заказал, еще тысяч пять-семь будет, он таких красоток видом не видывал и бумаги все в порядке. Вот ваша доля, господа! — Семен Ильич выложил перед каждым по пачке купюр. Егор Васильевич взял деньги и поспешил откланяться:

— Уже поздно, господа, обращайтесь, всегда рад помочь!

— Дунька! Проводи гостя!

Кудлатая, упитанная баба кинулась подавать гостю пиджак, шляпу и трость. Нотариус вышел и, осмотревшись по сторонам, заспешил восвояси.

— Ну а мы с тобой, Фролушка, давай еще раз товар осмотрим, и, хлопнув бородача по плечу, направился к двери, которая вела в соседнюю комнату.

Картина, открывшаяся их виду, была следующей: комната была уставлена широкими лавками, застеленными домоткаными покрывалами, из мебели там больше не было ничего. Около стен лежали узелки с вещами. На лавках сидело восемь девиц, весьма привлекательной внешности. Ульяна забилась в самый угол.

— Ну что, девки, скидовай вещички, будем осмотр делать, — Фрол развязал тесьму на блузке у первой с краю девушки. Та завизжала, за ней остальные. Фрол отвесил смачную пощечину первой.

— Заткнись, дура, я твой хозяин, — и поморщившись добавил, — …Пока!

— Э! Ты потише, Фролушка, товар не порть, им лицом работать.

— Сейчас Семен Ильич пусть другим поработают, Ты сам знаешь порядок! Порченые за одни деньги, нетронутые — за другие, если сами не проверим, потом неприятностей не оберемся. Кто у нас непроверенный товар купит, потом больше уж и не обратиться. Всегда проверяли, чего на этот раз!

— Погоди, так всегда ж доктор проверял. Ты ж не доктор! — Семен Ильич расхохотался.

— Где мы с тобой теперь доктора возьмем, того уж и след простыл, а новых людей посвящать и вовсе ни к чему. А уж порченую от непорченой я отличу.

— Ну, как знаешь, только смотри сам не попорть, — Семен Ильич хохотал от души, — Доктор! Делай, как знаешь, я в трактир, вернусь через час, потом потолкуем, — и еще раз усмехнулся, — Ишь ты! Доктор!

— Заходи по одной! — Фрол потер руки и, развязав тесьму на портах, вышел за дверь.

Девушки, всхлипывая, стали раздеваться. Ульяна ни жива, ни мертва, сидела, забившись в угол.

— Заходи первая! — послышался крик из-за двери.

Все как один сидели нагие, никто не шевельнулся. Фрол в ярости в одной рубахе заскочил в комнату.

— Я сказал, заходи!

Ухватив первую с краю, он вытянул её в дверь. За дверью послышалась возня, всхлипывание. Через минуту она зашла назад и стала натягивать одежду.

— Следующая, Заходи!

Девушки по одной выходили и заходили, одеваясь. В заплаканных лицах нельзя было узнать прежних красавиц, распухшие красные глаза, губы. Они перешептывались о чем-то, друг с другом, Ульяна только слышала «сказал — повезло», «девка».

— Заходи! Крик Фрола на этот раз был обращен к ней. Она осталась последней. Гордо подняв голову, она вышла и закрыла за собой дверь

— Ладная красавица, ох и ладная, вот если еще и не порченая, ну-ка признавайся! Был у тебя кто!

Ульяна молча, с вызовом смотрела в его глаза.

— До тебя все были как на подбор, дорогой товар — он грубо тискал девушку, — Неужто удача, за девку-то и по восемьсот рубликов не грех взять, а за бабу, хоть и красивую, граф больше сорока червонцев не даст ни за что. Ну что молчишь! Был кто!?

Разъяренный её дерзостью он перегнул её через стол и запустил руку между её ног.

— Вот черт! Порченая дрянь!

Он ударил её по лицу. Она потеряла сознание.

Пришла в себя от ледяной воды. Дунька из ушата окатила её несколько раз. Мокрая, дрожащая от холода Ульяна поднялась на ноги. Семен Ильич и Фрол бесцеремонно разглядывали её.

— Да! Фролушка, прокол у нас с тобой вышел, ну да что делать, хоть сотню сверху возьмем и то ладно, баба красивая, — он повернулся к Ульяне, — Что ж ты милая, честь свою не сберегла? А я то думаю, что это барыня твоя тебя так задешево отдает, болтливая, говорит! А ты оказывается не только болтливая. Ну что, покажешь что умеешь?

Всю оставшуюся ночь Ульяна проклинала Федора, который подбил её на преступление, Дашу, которая так жестоко с ней обошлась. Под утро её отпустили, она вернулась в комнату, упала и заснула мертвым сном.

* * *

Коляска, в которой сидели Даша с Никитой и Порфирием, проехала мимо указателя Верхняя Аникеевка и остановилась неподалеку от маленького беленого особняка, увитого диким виноградом. Пройдя через ворота Даша увидела пятерых сорванцов — явно барчат- погодков веселящихся на площадке перед домом. Дама в чепце с вязаньем сидела в плетеном кресле-качалке с вышивкой и изредка покрикивала то на одного, то на другого. Даша подошла к ней:

— Простите, это у вас продаются люди?

— Это к сыну, проходите в дом. Ванька!

Из дома выскочил молодой толстощекий парень в красной холщовой рубахе, с прилизанными на пробор посередине волосами.

— Проводи к барину господ!

В гостиной на первом этаже, довольно уютно обставленной, однако далеко не по последней моде, сидел моложавый господин в домашнем халате и туфлях, и, держа за руки свою, явно беременную очередным ребенком супругу, ворковал ей что-то на ушко. Увидев гостей, он подскочил и направился к ним:

— Присаживайтесь, мадмуазель, присаживайтесь, — он подвинул Даше стул, — Чем обязан?

— Позвольте представиться, Дарья Дмитриевна Домбровская из Зеленого Хутора. Мы по поводу душ, вы продаете?

— Ах, голубушка, да вы верно родственница Дмитрия Алексеевича! Дочь, если не ошибаюсь, больно уж вы на маменьку вашу похожи. Мы имели честь быть представленными в Петербурге…А как батюшка, матушка как?

— Матушка умерла, батюшка в отъезде, — Даша вздохнула, увидев его неподдельно расстроенный взгляд. — Так что господин…

— Теребятьев! Дарья Дмитриевна, простите, забыл представиться Семен Семенович Теребятьев!

— Семен Семенович! Так что с вашими душами?

— Демографический взрыв, матушка! Демографический взрыв! Каждая баба в моих деревнях чуть не каждый год родит, да по двойне бывает!

Его беременная жена хихикнула

— Народу столько, что не прокормить! Да и по закладным пора платить.

— Мы, матушка, — Семен Семенович чесночным духом зашептал ей на ухо, — Знатно вложились в наши свинарни, теперь от них основного доходу ждем, у них там тоже демографический взрыв, — он зашептал еще тише, — Да вот еще теща завещание оставила, уж второй месяц при смерти, ждем-с! Пришлось даже поместье заложить, а пока вот, спасаемся от перенаселения, — и он захихикал

— Мне нужен знающий конюх и горничная.

— Только двоих? — Семен Семенович недовольно скривился, — А для полевых работ душ двадцать? У вас, я слышал, знатная пшеница родится!

— Можно и для полевых работ, только конюх и горничная в первую очередь.

— Ванька! — Семен Семенович крикнул зычным голосом. Приведи Наталью, рябую, да арапа нашего позови, да с десятка два молодежи, что мы с матушкой давеча отбирали.

Через десять минут во дворе усадьбы собралось два десятка парней, лет пятнадцати-семнадцати, а в гостиную ввели рыжую веснушчатую девушку. Та стояла понурая и чуть не плакала. Порфирий подошел к ней:

— Ты барышню причесать, одеться помочь, ну там мелочи всякие женские сможешь?

Наталья подняла глаза и кивнула.

— Ванька, куклу поди принеси что Наташка заплела! — подала голос жена Семена Семеновича.

Ванька принес барскую куклу. На голове у той высилась замысловатая прическа из локонов и кос.

— Ну что же, работу твою я вижу, чего не знаешь — объясню, — Даша подошла к ней и погладила её по руке, — Не бойся, я тебя не обижу. Никита, Порфирий. Поглядите, что там с остальными.

Никита с Порфирием вышли во двор. Осмотрев молодежь, Порфирий кивнул Дарье — дескать, можно брать. Во двор особняка вошел смуглый черноволосый парень в белой рубашке. За ним прихрамывая, бежал Ванька.

— Черт нерусский! Говорю тебе, продадут тебя сейчас.

Даша с Натальей как раз спустились со ступенек. Семен Семенович подвел смуглого парня к Даше.

— Этот у нас в лошадях разбирается, да только мы не держим много — только для поездок. Мне его сам господин губернатор, вместе с тройкой гнедых подарил к именинам о прошлом году. Лошади великолепные, а вот …

— Тебя как зовут? — Даша подошла и посмотрела парню прямо в глаза.

— Адиль, барышня. — У него был хрипловатый голос и говорил он с акцентом.

— Откуда ты, Адиль?

— С Кавказа, барышня, я не раб, я сын устаза, наш тейп насчитывает двести семей. Меня взяли в плен еще прошлой весной, обещали выменять на русского генерала, а когда тот умер, меня привезли вот сюда.

Семен Семенович побагровел:

— Это ты в своем Кавказе был сын устаза, а здесь ты холоп! Молчи, коли жить не надоело!

— Возможно, не стоит так строго. Даша взяла Адиля за руку и отвела в сторону.

— Ты сможешь работать в конюшне?

— Я, барышня, с детства с лошадьми. Лучше меня коня не знает никто.

— У меня очень большие конюшни. Мне нужен старший конюх, и не обязательно крепостной. Я тебя выкуплю, а ты поможешь мне. Если я дам тебе вольную — не сбежишь?

— Вольную? — глаза Адиля загорелись огнем, — не обманете?

— Тише говори, я правда тебя выкуплю, и правда дам тебе свободу, но взамен попрошу тебя выбрать троих-четверых способных людей из моих крестьян, и обучить их всему что ты знаешь, поработаешь у меня год, жалованье положу тебе хорошее, обучишь людей и поедешь к себе на родину, согласен?

— Барышня, я буду вам вечно благодарен.

— Не обманешь? Даешь слово?

— Слово горца — крепче камня, слово чести.

— Я верю тебе! — Даша обернулась к хозяину поместья — Я их покупаю. Ваша цена!

После расчетов с хозяином Никита подошел к Даше и помог ей сесть в коляску. Людей усадили в телегу, и процессия тронулась обратно в Зеленый хутор. Никита тайком взял Дашу за руку. Маленькая теплая ручка сжала его пальцы в ответ. Она смотрела на Никиту с любовью и сожалением:

— Какая дикость все-таки процветает в России. Рабство только у нас в России. Вся цивилизованная Европа давно уже свободна! Я пообещала Адилю свободу. Ему я её могу дать, ведь его купила я, а тебе не могу, потому что ты приписан к Зеленому хутору, ты часть имения. А я бы предпочла, чтобы ты был частью меня.

— Даже когда я буду свободным, я все равно буду в вечном рабстве, — Никита улыбнулся, чертики заплясали в его серых глазах, — я ведь тебя люблю, а значит, никогда не буду свободен.