Кэтрин Полански - Крест и полумесяц

Середина июня 1887 года

Шесть недель до полного солнечного затмения

Злата отложила вышивку и печально посмотрела в окно: третий день по-осеннему моросил мерзкий дождик, ничего не поделаешь – приходилось сидеть дома… Девушка вздохнула и оглядела незаконченную работу: пастушок с пастушкой, милые овечки… Какая тоска!..

А вот Анне, ее сводной сестре, хорошенькой, но недалекой, подобное времяпрепровождение явно по вкусу. В детстве Злата пыталась вовлечь Аннушку в свои игры, придумывала отчаянные приключения, встречи с разбойниками и пиратами, дуэли и интриги. Но, к сожалению, воображение у младшей сестры абсолютно отсутствовало, и в конце концов Злата смирилась. Аня же по-прежнему оставалась тихой и безучастной.

«Что-то папенька последнее время слишком много над бумагами сидит… Надо бы его проведать», – подумала Злата, отложила вышивку и отправилась в кабинет отца.

Дом Алимовых славился роскошью: хозяин утверждал, что при разумном распределении финансов можно не скупиться на комфорт. Известной семье многие завидовали, Злата слышала однажды, как перешептывались недоброжелатели, что, мол, Петр Алимов нажил состояние нечестным путем. Но она-то знала, что это не так, – ведь отец довольно часто беседовал со старшей дочерью о делах, о торговле, которую вел. «Достойно ли дворянина торговать?» – не смолкали пересуды. От подобных разговоров Петр Евгеньевич только добродушно отмахивался. Возможно, общественное мнение и предало бы его анафеме, но в свете Алимова многие искренне любили, несмотря на едкий юмор.

Злата прошла по длинному коридору, увешанному портретами предков в массивных золоченых рамах, и потянула на себя тяжелую дверь отцовского кабинета.

…Папенька, в элегантном бархатном шлафроке с кистями, сидел за большим дубовым письменным столом на «львиных лапах» и разбирал деловые бумаги. Петру Евгеньевичу недавно исполнилось пятьдесят, он уже начал лысеть, но это его вовсе не портило, он был даже красив: в свете дамы по-прежнему заглядывались на Алимова, а о его былых холостяцких подвигах ходили легенды, хоть и минуло с той поры более двадцати лет. Злата папеньку нежно любила, и он в ней души не чаял.

Оторвав взгляд от бумаг, Петр Евгеньевич тепло улыбнулся дочери:

– Заскучала, птичка?

– Заскучала, – призналась она, устраиваясь в кресле.

Злата была как две капли воды похожа на свою мать, которую Алимов очень любил и часто вспоминал, вызывая тем самым плохо скрытое недовольство нынешней госпожи Алимовой. Мать Златы умерла родами, и Петр Евгеньевич, погоревав год, вновь женился – на княжне Воропановой. Выросшая дочь никогда его не осуждала, хотя мачеха ее и недолюбливала.

В доме Злату любили гораздо больше, чем безответную Анечку, считали за молодую хозяйку, и это очень злило госпожу Алимову.

Отец потер подбородок и положил перо:

– Ко мне с визитом вчера заезжал Юрий Новаков-ский, помнишь его?

Злата наморщила лоб. Новаковский… Ах да! На последнем балу у Мавриных этот молодой человек приятной наружности оказывал ей всяческие знаки внимания. У него чудесные волосы… цвета осеннего поля! Но, к сожалению, он Злате совсем не нравился.

– Да, припоминаю, – ответила она после раздумий.

– … Он просил твоей руки.

– Надеюсь, ты ему отказал? – заволновалась Злата.

– Дочь, можно подумать, что тебя в жены просил старый уродливый отставной генерал! – покачал головой Петр Евгеньевич.

До Новаковского руки Златы просили дважды. Первого кандидата папенька сам завернул и лишь потом рассказал дочери, что некий купец из середнячков хотел на ней жениться. Во второй раз жениха отвергла Злата, хотя отец и хмурил брови. Конечно, младший сын дворян Лупандиных слыл эрудитом, но очень уж Злате неприятной казалась его прыщеватая физиономия.

– Это не Лупандин, – будто услышав мысли дочери, улыбаясь, сказал Петр Евгеньевич, – и уж тем более не какой-нибудь купчина. Новаковские – род хороший, да и парень – загляденье.

– Папенька, но ведь вы обещали, что я пойду замуж по любви, – вздохнула Злата. Было дело, выбила она из отца такое обещание, и он теперь ничего не мог поделать: слово свое Алимов держал крепко, за что его и уважали.

– Так чем тебе Юрий не нравится? – поинтересовался отец.

– Не нравится, – печально улыбнулась Злата. – Папа, он как вареный карась, честное слово! Смотрит рыбьими глазами, не моргнет, ни слова не скажет… Не могу я так!

– Доченька, но ты же его совсем не знаешь! – попенял Петр Евгеньевич.

– Ну и что? – фыркнула Злата.

Действительно, ну и что? По всем правилам, писаным и неписаным, Злате следовало соглашаться без промедления. Папенька дает за ней богатое приданое, и Новаковский не так чтоб уж очень плох, а некоторые даже скажут, что исключительно хорош. Вот пусть эти самые «некоторые» за него замуж и выходят! Злата полагала, что торопиться некуда: семнадцать лет всего, еще успеется!

– Может, приглядишься все-таки, а?

– Пригляжусь, – кивнула Злата, чтобы завершить неприятный разговор.

Отец снова взялся за перо, а дочь притихла в кресле, открыв книжку со стихами Давыдова. Они с папенькой часто так сидели: он работал, а она читала или мечтала потихоньку. Мечты были сумбурные: Злата и сама не знала, чего ей хочется от жизни. Ну встретить самого прекрасного мужчину на свете и выйти за него замуж – это само собой разумеется. Но потом? Все сказки заканчиваются на том, что принцесса выходит замуж. А дальше?.. Дети, пеленки и скучная жизнь? Злате и думать об этом не хотелось, она жаждала романтики… Но единственной доступной романтикой были разбойники с большой дороги, которых в последнее время осталось не так уж и много. Тем более не факт, что повезет, и разбойник окажется благороден и смел, как Дубровский, и возжаждет на Злате жениться. Девушка обожала чтение и часами просиживала в отцовской библиотеке, она вполне ясно представляла себе, что с молодой особой в разбойничьем стане может случиться много нехорошего. Дубровских на всех не хватит.

– Дочь, я вот что хотел тебе сказать… – неожиданно пробасил Петр Алимов, отрывая Злату от чтения, – скоро я уезжаю.

– Куда, папенька? – Злата не удивилась.

Отец иногда уезжал по делам в Петербург, а бывало, что и в Европу. Может быть, удастся уговорить его взять ее с собой в столицу? Перспектива остаться с мачехой и сестрицей Злату не радовала. Нет, Аннушку она любила, но Любовь Андреевна обязательно приложит все усилия, чтобы падчерица чувствовала себя лишней.

– Далеко, – вздохнул Алимов. – В Сирию.

– В Сирию?! – ошеломленно воскликнула Злата. – Но… но зачем?

– Мне посоветовали одну сирийскую компанию, торгующую великолепными тканями, специями и благовониями. Если мы сможем наладить торговлю с Дамаском, это пойдет нам на пользу. – Отец явно был увлечен этой идеей. – Отправлюсь на следующей неделе, сейчас же мне надо завершить дела – путешествие будет долгим.

– Но, папа! Там же можно погибнуть! Пустыня, змеи, дикие животные и бедуины всякие, я читала – грубый и опасный народ!

– Полагаю, что с этими угрозами я не столкнусь, доченька. Дамаск – столица Сирии – не бивуак в пустыне. А опасностей и в России хватает, а чему быть, того не миновать, – вспомнил Петр Евгеньевич одну из своих любимых поговорок.

«А как же я?» – хотела спросить Злата, но промолчала. Отцу и так забот хватает… Но, если папенька уедет на несколько месяцев, Любовь Андреевна падчерицу со свету сживет, и некому будет заступиться.

– А… а вы берете с собой кого-нибудь из слуг? – начала издалека Злата, хотя отцу и так было понятно, что она не в восторге от его скорого отъезда.

– Да, камердинера возьму, Тимофея… – Петр Евгеньевич задумался, – …и еще кого-нибудь, вдруг разбойники со скорпионами нападут, отбиваться придется, – отец пытался свести разговор к шутке. – Ну не хмурься, Злата. Все будет хорошо.

Девушка и радовалась за отца – все-таки такая перспектива для развития дела открывается, и вместе с тем печалилась.

– Ну что ты, Златочка? Я пошутил, нет там никаких разбойников, – старался утешить дочь Алимов.

– Папенька, я разбойников не боюсь! – засмеялась Злата.

– Да, ты у меня образованная девица, Пушкина читала, – улыбнулся отец. – Вот увидишь, все будет хорошо.

– Только грустно, – подвела итог Злата. – Вы поедете в дальние страны, а я тут останусь, вышивать… Папенька, возьмите меня с собой! – вдруг горячо взмолилась Злата.

Петр Евгеньевич помолчал, глядя на дочь.

– Путешествие может оказаться тяжелым для молодой девушки, – вымолвил наконец он.

– Я не боюсь трудностей! – Злата уловила в голосе отца надежду для себя и с еще большим рвением произнесла: – Я буду беспрекословно слушаться вас, папенька! Ни на шаг не отойду, слова поперек не скажу! Пожалуйста, возьмите меня! В Москве сейчас скучно, а без вас и вовсе невыносимо станет. И потом, – лукаво улыбнулась она, – вы рано или поздно выдадите меня замуж, и мне уже некогда будет путешествовать.

– Все, что ты говоришь, разумеется, верно… – Петр Евгеньевич задумался. – …Но, надеюсь, ты понимаешь, на что идешь, прося меня об этом? Ведь придется быть очень, очень послушной!

– Конечно! – Злата уже сияла, как новенькая монетка. Главное – поехать с отцом, а уж насчет послушания… Там видно будет!

– Ну хорошо, – на удивление быстро сдался Алимов. – Признаться, я и сам об этом подумывал. Едем мы к респектабельным деловым людям… да и сил моих нет с тобой расстаться надолго, голубка моя.

…Следующая перед отъездом неделя стала поистине сумасшедшей. В особняк Алимовых валом повалил народ с просьбами, бумагами, нерешенными вопросами. Петру Евгеньевичу нужно было передать управляющему дела по руководству торговой компанией на время своего отсутствия. Об отъезде Алимова прослышали друзья – и тоже наносили визиты, дабы выпить пару бокалов вина в обществе близкого человека, неизвестно зачем отбывающего в дальние дали.

– Вот отчего тебе, Петр, на месте не сидится? – заметил один из них, Норов. – Что за тяга к дальним странствиям, будто у мальчишки какого или восторженного молодого лейтенантика? Нешто тебе России-матушки мало для торговли своей? А хочешь путешествовать – так путешествуй, но чтоб какие-то связи там налаживать…

– Ничего ты, Илья Алексеич, не понимаешь, – уверенно отвечал Петр Евгеньевич. – Ведь меня не просто ветер дальних странствий зовет, я о благе государства нашего думаю. Протянутся ниточки между Россией и другими странами – нашему государству от этого прямая и явная выгода!

– Лучше б ты дома о выгоде государственной думал! – пробурчал Норов, но продолжать спор не решился.

Слуги суетились, собирая вещи хозяев в дорогу; отец только морщился, предпочитая путешествовать налегке, а дочь следовала примеру родителя во всем. Но даже она притихала, когда Петр Евгеньевич яростно спорил со своим камердинером Тимофеем, безуспешно пытавшимся убедить хозяина, что «без трех сюртуков парадных никуда вы, барин, не поедете, иначе стыдно будет!».

Мачеха, Любовь Андреевна, вела себя тише воды, ниже травы; видимо, отец поговорил с ней наедине, да так, что при всех та возражать против отъезда падчерицы не решалась. Но Злата не раз ловила на себе ее злой взгляд, обещавший много неприятностей в будущем, по возвращении. Впрочем, девушка была не из тех, кто способен долго переживать из-за неприятностей, которые еще не произошли, тем более будущие приключения буквально кружили ей голову. А что они будут, она уверена!

Путешествие оказалось долгим, но интересным и захватывающим: поездом до Одессы, потом одним пароходом до Стамбула, оттуда другим – до портового ливанского города Тира, затем снова поезд – до Бейрута, а уж затем в Дамаск… И чем дальше на юг, тем более настоящим становилось лето: яркое, солнечное, жаркое! Не чета дождливому московскому!

Какие звонкие названия были в этой земле! Эль-Аси, Джебель-эш-Шарки, Джедире… Название столицы – Дамаск – звучало лучшей в мире сталью. И как не похоже на Россию, хотя, когда они подъезжали к Дамаску, Злате казалось, что она ненадолго возвращается на родину, так похож был пейзаж на южные российские степи, – и тут же в поле зрения попадала рощица пышных олив, и сходство мгновенно пропадало.