Наконец буря в ней начала стихать, и она позволила себе открыть глаза. Никки все еще сердилась и обижалась, но больше всего ее переполняла решимость не позволить горечи прошлого часа обосноваться в сердце — из боязни, что оттуда кровь донесет это чувство к ребенку. Было важно, жизненно важно, чтобы его невинная крошечная жизнь ни на йоту не соприкоснулась с отрицательным отношением ее родителей или негодованием, которое она испытывала.

Открыв блокнот, Никки достала из него драгоценную фотографию первого снимка УЗИ и почувствовала, как сердце переполняет любовь. Она знала, что носит под сердцем мальчика, но еще не говорила об этом никому, даже Спенсу. Она хотела рассказать ему сразу, когда узнала, но затем какая-то ее часть воспротивилась. Пусть на какое-то драгоценное, короткое время это останется тайной между ней и ребенком. Возможно, потом, когда он родится, будут и другие тайны, но эта была особенной, потому что была первой и появилась в то время, когда они были еще единым целым.

Беременность доставляла ей удовольствие. Ощущение того, что она носит ребенка, было настолько приятным и нежным, таким обогащающим, что она могла только дивиться подобному чуду. Весь мир казался ей теперь иным. Все было особенным, начиная с воздуха, который она всегда воспринимала как нечто само собой разумеющееся, и заканчивая прохожими, встреченными ею на улице, и пением птиц, и приближающейся бурей. Никки чувствовала себя сильной и храброй. Она совершенно не испытывала страха перед материнством, даже в тот момент, когда узнала, что беременна. Конечно, все получилось совершенно случайно, но с той минуты, как она увидела две синих полоски на тесте, она хотела ребенка больше всего на свете. Даже больше, чем Спенса, хотя он занимал второе место с очень небольшим отрывом. Кроме того, он столь же сильно хотел стать отцом, сколь она — матерью, и это было просто замечательно.

Она открыла блокнот на новой странице и, положив на колени, начала писать.

«Мой любимый Зак (это имя они со Спенсом договорились дать ребенку, если родится мальчик)!

Сейчас я сижу под деревом рядом с плотиной Палтни в Бате. Это красивый красный клен, и, пока я пишу, его листья меняют цвет и медленно планируют на землю, словно фрукты из бумаги. Мне кажется, я слышу, как они перешептываются, пролетая мимо. Когда ты родишься, я принесу тебя сюда, чтобы ты смог поиграть на траве и полюбоваться листьями. Я представляю твой восторг, и мне захочется громко смеяться, когда я буду смотреть, как ты гоняешься за птицами и кричишь от радости.

Однажды, много-много лет спустя, когда меня уже не будет, ты сможешь приехать сюда с этим письмом и понять, что мы сидели здесь вместе, когда я писала его. К тому времени ты станешь взрослым мужчиной, возможно, у тебя уже появятся собственные дети, и ты сможешь поделиться с ними своими чувствами. Я думаю, это будет нечто особенное.

Память о сегодняшнем разговоре с моими родителями давно сотрется, возможно, даже позабудется. Моя мать считает, что я не справлюсь, но она не права. Она говорит, что я слишком молода, чтобы жить собственным умом, но и тут она ошибается. Сегодня я поставила их перед выбором: они должны или принять тебя, или потерять меня. Они выбрали, мне пришлось уйти. Они решили больше не давать мне денег и, судя по всему, любви тоже, чтобы заставить меня подчиниться их желаниям, но я не подчинюсь. Мы не нуждаемся в их поддержке, чтобы выжить, мой любимый. Нас трое: ты, я и папа — и независимо от того, какие сюрпризы приготовила нам жизнь, мы найдем способ справиться со всеми трудностями».

К Никки, подпрыгивая, приблизилась общительная собака. Пришлось прерваться, почесать пса за ухом и улыбнуться владельцу. Возможно, Заку тоже захочется собаку, подумала она. Не сразу, потому что пока они не могут себе это позволить, но позже, когда у нее и Спенса все будет хорошо с работой… Никки быстро поняла, что, зарабатывая на хлеб писательством, у нее будет одно большое преимущество: она сможет сидеть дома с ребенком и одновременно работать.

Она задалась вопросом, какой карьерой мать пожертвовала ради нее. Уж точно не занятиями йогой, которые Адель в настоящее время давала в зале на улице Уидком Парейд. И не искусством составления букетов, которому она училась целый год в университете «Бат Спа», как только они переехали сюда. Но, что бы это ни было, она явно об этом горько сожалеет. Когда все утрясется и они поймут, что готовы простить друг друга, она попытается не чувствовать себя виноватой за то, что в какой-то степени разрушила жизнь матери. В конце концов, решение принимала не она, поэтому как она могла быть виноватой? Тем не менее она обижалась и сердилась на мать за то, что та, в свою очередь, негодовала на нее за сам факт рождения; и ей было горько от того, как отец открыл ей дверь, словно выгоняя.

Если она никогда не вернется, то так им и надо.

Она тяжело вздохнула. В этом состоял один из самых серьезных недостатков положения единственного ребенка в семье: ей приходилось нести на себе груз всех ожиданий и мечтаний родителей — и разочарований тоже, когда она не соответствовала их идеалам. Насколько было бы легче, будь у нее брат или сестра, которые разделили бы с ней это бремя; но их нет, и потому не имеет смысла думать об этом. Правда заключалась в том, что она была для родителей всем, и, несмотря на то что откровенный обмен мнениями сегодня был таким резким, на самом деле она сомневалась, что они окажутся в состоянии долгое время ее не видеть. Постепенно они простят друг друга, потому что так случалось всегда.

Однако она собиралась немного помучить их и была уверена, что и они намеревались поступить с ней точно так же. Интересно, кто в результате сделает первый шаг к примирению?

ГЛАВА 2

Сойдя с поезда, который отвез ее назад в Бристоль, Никки решила сэкономить на автобусе до Бедминстера и немного пройтись. Прогулка займет минут сорок пять, и небольшая физическая нагрузка пойдет ей только на пользу.

Пустившись в путь по скользкой дороге от станции Темпл-Мидс, куда постоянно подъезжали и отъезжали такси, а путешественники спешили к своим автомобилям или на автобусную остановку, она прикрыла рот и нос шарфом, чтобы не вдыхать выхлопные газы и песок, который нес резкий ветер. Батарея ее мобильного телефона разрядилась, и она не могла позвонить Спенсу и сообщить, что уже скоро вернется домой; если телефонная будка на Коронейшн-роуд работает, она позвонит оттуда, и, возможно, он приедет и встретит ее на полпути.

Она спрашивала себя, кто еще будет дома, когда она приедет, кто будет яростно стучать по клавишам ноутбуков за обеденным столом их старенькой, но уютной гостиной. Они были сплоченной группой: Спенс — продюсер и режиссер, Никки — сценарист, Дэвид — оператор и монтажер, Кристин — актриса и Дэнни — журналист, который также выполнял обязанности директора картины, когда они снимали. Получив награду от независимого телевидения в Бристоле за фильм «Распрощавшиеся с ночью», они надеялись, что она станет хорошим стартом для начала дела в этом городе. Да и, положа руку на сердце, в Лондоне было куда больше конкурентов. Кроме того, Дэвид был родом из Бристоля, а поскольку все обожали его семью, решение было принято довольно быстро.

Больше всего им, всем пятерым, хотелось снова работать вместе; но поскольку этот день, возможно, наступит не так скоро, они действовали практично и брались за любую работу, какую только им удавалось получить: вешали полки в местной тюрьме, открывали занавес в кинозале развлекательного центра — последнее было их любимым занятием, так как можно было смотреть фильмы бесплатно. Не то чтобы им вообще не удавалось работать по выбранной специальности: Никки часто наудачу рассылала статьи в местные газеты, и некоторые из них были напечатаны; а Дэвид, который, по всеобщему мнению, был талантливым кинооператором, — а по совместительству, вероятно, самым красивым парнем на планете, поскольку обладал классическими индийскими чертами и обезоруживающей улыбкой, — сумел несколько раз получить заказ на киносъемку от местных независимых кинокомпаний, а также от местной программы новостей независимого телевидения. Именно через Дэвида, а точнее через друзей его отца, они познакомились с организаторами фестиваля «Энкаунтерз», в результате чего их фильм включили в конкурсный показ и они получили приз. Также именно через отца Дэвида, фармацевта в Тоттердауне, они нашли для себя дом в квартале, застроенном такими же стандартными домами. К счастью, владелец дома не пытался ободрать их как липку.

Кристин Лил, вторая девушка в доме, была ослепительной блондинкой и по совместительству подругой Дэвида; именно она сыграла главную роль в короткометражке Спенса и Никки, получившей приз. Как и Никки, она прослушала в университете курсы «Английский язык» и «Писательское мастерство», но после того, как получила несколько положительных отзывов о своей работе в «Распрощавшихся с ночью», решила посвятить себя актерскому ремеслу. Пока ей не удалось найти агента или стать членом союза актеров «Эквити». Однако еще один друг семьи Дэвида несколько недель назад дал ей роль без слов в фильме «Пострадавший», который снимали в городе. И недавно она проходила пробы на роль Марии в «радикально сокращенной, динамичной версии» «Двенадцатой ночи» для театра, расположившегося в помещении бывшей табачной фабрики. Там же размещались просторный кафе-бар и студия танца, проводились концерты живой музыки и работал воскресный рынок — одним словом, это был центр жизни района. Никаких новостей из театра пока не поступало, но все скрестили пальцы на удачу.

Дэнни Вильямс был лучшим другом Никки в подготовительном колледже, наряду с Джоэллой, которая, когда пришла пора прощаться, переехала в Абердин изучать морскую биологию. Никки и Дэнни теперь редко общались с Джо, но сами они оставались такими же близкими друзьями, как и раньше. Спенс против этого не возражал, поскольку интересы Дэнни в области личных отношений никак не касались Никки.

Проходя по желтому пешеходному мосту, который изогнулся над искусственным каналом, словно гигантский банан, Никки подумала о Дэнни и почувствовала, как ее охватывает желание защитить его, что происходило всякий раз, когда перед ее мысленным взором возникало его ангельское личико. Не то чтобы он и сейчас нуждался в ее опеке, но это было очень актуально, когда он только поступил в колледж. Однажды она обнаружила его, окруженного группой сокурсников, которые явно получали удовольствие, унижая его. Никки лишь взглянула на него и поняла, что он до смерти напуган, — а если она и ненавидела что-то в этой жизни, то именно запугивание, и потому, не задумываясь, протиснулась сквозь толпу, чтобы его спасти. К ее изумлению, если не считать нескольких гадких фраз, никто на это никак не отреагировал. Когда толпа идиотов начала расходиться, она обняла Дэнни, который дрожал так отчаянно, что едва держался на ногах.

После этого они с Джоэллой все время приглашали его в свою компанию: не только для того, чтобы заботиться о нем, но и потому, что чем больше они узнавали этого парня, тем сильнее к нему привязывались. Как и у многих геев, у него был острый язык, он был нежным и преданным, а поведение его было одновременно по-женски мягким и по-мужски сдержанным. После нескольких недель знакомства Никки пригласила его домой, чтобы вместе позаниматься, никак не предполагая, что ее родители станут вести себя так ужасно. Они почти не скрывали, что считают его совершенно не подходящим другом для своей дочери. Никки была так этим смущена, что целую неделю не разговаривала с ними, а потом хоть и вступила в разговор, но с большой неохотой. Она больше не приглашала Дэнни к себе домой, и хотя он никогда не говорил об этом, она знала, что он был только рад.

Не желая думать о родителях, Никки поспешно прошла мимо школы Пресвятой Девы Марии в Редклиффе и свернула на Коронейшн-роуд, где над проезжающим мимо транспортом горделиво, словно древнегреческий храм в современных одеждах, возвышался Сайон-хаус; а магазин «Асда», приютившийся позади автостоянки, напоминал гигантского паука, затягивавшего в свою сеть все, до чего он мог дотянуться. Обнаружив, что телефон в будке не работает, Никки двинулась дальше, вдоль грязной реки, углубилась в тенистую аллею, потом прошла мимо ряда пыльных старых магазинов, а затем свернула на Гринвей-буш-лейн, чтобы перейти через Саутвил и выйти на Норд-стрит. Эта часть Бристоля становилась все более привлекательной для жилья, и признаки этого, определенно, были заметны: кое-где уже появились модные кафе и магазины по продаже диетических продуктов. Однако району еще предстояло пройти длинный путь, прежде чем ее родители сочтут его хотя бы отдаленно подходящим для их драгоценной дочери или действительно полностью безопасным.

Плотно закутавшись в куртку и наклонив голову, она быстро прошла мимо групп подростков, слонявшихся по улице, и каждый раз делала шаг в сторону, когда к ней кто-то приближался. Она предпочитала не начинать глупый спор о том, у кого больше прав на пользование тротуаром в этих каменных джунглях.