Екатерина Владимирова - Крик души

Жаль, я упустил те годы, что были у меня в запасе, так и не сказав ей самого важного.

Не сказать, что я провел их без пользы. Пользы было очень много. Взять хотя бы её…

А почему, собственно говоря, — ЕЁ?! Неужели так страшно написать в дневник её имя?!

За эти годы она стала мне настолько родной и близкой, что называть ее просто «она», как нечто бестелесное, бесхребетное и бесхарактерное… было просто недостойно меня.

Да и бестелесной она никогда не была. Слишком взрослая для своего возраста. Слишком умненькая для ребенка, которого воспитывала улица на протяжении нескольких лет. Слишком сильная для того, чтобы показать свою слабость перед посторонними людьми. Даже передо мной.

Я вот и сейчас замечаю, что она борец. Была им и остается по сей день. Не знаю, за что она борется сейчас, когда у нее есть почти все, что должно быть у девочки ее возраста, но она не устает быть той сильной девочкой, которую я когда-то встретил на улицах Калининграда.

Все такая же жесткая, такая же дикая, такая же… девочка с внутренним стержнем.

Даша. Дашенька. Мое солнышко. Моя крошка.

Сейчас казалось странным, что когда-то ее не было в моей жизни. Как казалось странным и то, что когда-то нечто свело нас на жизненном перекрестке.

Три года. Много или мало? Мне понадобились эти долгие почти три года на то, чтобы заставить ее поверить мне, научить ее доверять. И сейчас я чувствовал ответственность. За нее. За себя. За те слова, что когда-то слетели с моих губ. Непроизвольно, вроде бы, но так точно и правильно!

Разве так бывает? Чтобы одно слово так сильно изменило мою жизнь?! Случайно сказанное слово?!

Неужели… действительно судьба? Я бы уже ничему не удивился.

А тогда… еще раздумывал, сомневался, не решался, едва не упустил, не потерял.

Но не упустил, не потерял, сделал правильный выбор. Осталось похлопать себя по плечу и сказать «Молодец!». Если бы только не эта ответственность… За нее. За себя. Перед ней. Перед собой…

Что будет с моей девочкой, когда меня не станет? Кто позаботится о ней? Кому будет не все равно?

Этот вопрос, как и многие другие, оставался без ответа…

март 1999 года, Калининград

Конференция как раз подходила к концу, когда журналистка местной газеты задала ему этот вопрос.

Казалось бы, совершенно обычный, такие задают многим почти всегда. Но задали именно ему. И именно сейчас. Когда он находился в Калининграде. В городе, который даже по прошествии лет воспринимал лишь как город, навсегда изменивший его жизнь.

И это тоже сыграло немалую роль в череде тех поступков и действий, на которые он пошел.

Вспомнить этот вопрос и воспроизвести его дословно он мог даже спустя время. А в ушах спустя годы стоял звонкий, казавшийся очень громким в толпе внезапно замолчавших журналистов женский голос.

— Олег Витальевич, как вы относитесь к массовой беспризорности несовершеннолетних детей? И что, по вашему мнению, следует делать с родителями детей из социально неблагополучных семей, ведь они, по сути, и являются той категорией общества, которая рождает этих самых беспризорников?

Он даже снял очки, чтобы рассмотреть журналистку, которая задала злободневный вопрос, всмотрелся в толпу, чтобы не ошибиться и остановил на ней внимательный взгляд.

Невысокая, неяркая, в сером костюмчике и в туфлях на невысоком каблуке. Светлые волосы собраны на затылке в пучок, и это обстоятельство неожиданно вызывает в нем чувство симпатии. Он никогда не любил растрепанные пакли, свисающие вдоль щек.

Задумчиво нахмурился, сведя брови к переносице, и поджал губы.

Вопрос Олег понял и с первого раза, повторять его не следовало, хотя журналистка и попыталась сделать это, не понял лишь, почему его задали именно ему. Он профессор, да, доктор наук, исследователь и известный писатель, но подобных злободневных вопросов в своем творчестве никогда не поднимал.

Хотя, как потом он осознал, стоило. Стоило, и не раз!

Прищурившись, посмотрел на молодую (не больше двадцати пяти!) женщину, наклонив голову набок, та ожидала ответа на поставленный вопрос, вооружившись ручкой и блокнотом и пристально глядя на него.

Десятки камер, как и десятки пар глаз, устремились на него, как хищники, жаждавшие пищи, желающие получить ответ на поставленный вопрос. Но он отчего-то молчал. Знал, что ответить, но почему-то не решался, медлил, словно обдумывал каждое свое слово. А когда, наконец, ответил, резко, громко, твердо, с уверенностью, с безграничным чувством и эмоциями, что переполняли не только его, но потом и весь зал конференции, ни у кого не осталось сомнений в том, что профессор Вересов решительно настроен против любого проявления «беспризорства» и ясно дал это понять.

И хотя именно такого ответа от него и ожидали, он, как всегда, был на высоте.

Только вот этот последний вопрос настолько вывел его из колеи, будто засел внутри занозой, постоянно нарывающей и гноящейся, что невольно вынуждал мужчину вспоминать о себе вновь и вновь.

Кто бы тогда мог подумать, что обычный вопрос на обычной конференции может все изменить?!

Олег Вересов был не из тех людей, которые идут на поводу у предрассудков и суеверий, он всегда был реалистом, четко разграничивающим «нужное» от «ненужного», следующим своим принципам и достигающим любой поставленной цели. И помыслить, что почти случайно заданный вопрос, последний вопрос конференции, будто в насмешку прозвучавший именно в Калининграде, всколыхнет что-то в его душе и заставит потом задуматься, глубоко задуматься над тем, что делать, он не мог.

В гостиницу Олег попал только к вечеру. Банкет, фуршет, ставший популярным шведский стол, и еще черт знает что, вынудили его задержаться и раздавать поклоны и автографы всем, кто подходил к нему. Это утомляло, никто не спорит. Да и улыбаться надоело, уже щеки начинали болеть от постоянных улыбок для коллег, для знакомых, для газет и журналов. Но что уж поделать, если ты профессор, доктор наук да еще к тому же известный писатель? Приходилось мириться с подобной жизнью. Он уже почти привык к этому, почти… но еще не совсем. Все еще было что-то такое, что теребило душу, словно царапая плоть изнутри.

Что-то по-прежнему, как и почти пять лет назад, когда он пришел к писательству, было не так.

Не было смысла. Не было цели. Не было того восторга и удовольствия, которые он испытывал раньше.

А возможно, он просто старел…

Первым делом, когда попал в гостиницу, Олег попросил соединить его с Москвой.

Сыну он звонил регулярно, каждый день, где бы ни находился.

— Пап? Ты как? — прямо спросил парень, едва услышав его голос. — Как конференция?

— Да нормально, — отмахнулся он, усаживаясь в глубокое кресло и откидываясь на спинку. — Что тут может быть нового? Все те же вопросы, все те же ответы. Журналисты только другие, а так всё, как и всегда. Ты лучше скажи, как у тебя дела? Как учеба? — усмехнулся тихо. — Надеюсь, без прогулов?

Парень рассмеялся.

— Обижаешь, — возмутился он, подыгрывая ему. — Каждую среду и пятницу пропускаю, как по расписанию.

— Даже так, — засмеялся Олег. — А как же вторник?

— Был вторник, а теперь среда, — отмахнулся тот. — Лучше скажи, когда возвращаешься? Когда тебя ждать?

Олег глубоко вздохнул. Ох, не хотел он говорить, да рано или поздно все равно пришлось бы.

— Да не знаю еще, — медленно протянул он, обдумывая слова.

— Это как? — не понял сын. — Ты же говорил, что не больше пяти дней. А сейчас что?

— Да… как-то так сложилось, Антош, ты уж не обижайся на меня, — проговорил мужчина, чувствуя себя предателем. — Андрей говорит, что нужно задержаться здесь еще на недельку.

— Андрей, значит, говорит? — сухо выдавил из себя Антон. — Да еще и на неделю.

Олег тяжело вздохнул.

Но подобной реакции и следовало ожидать. Антон всегда был эмоциональным, не скрывавшим своих чувств молодым человеком, да и Андрея никогда не жаловал. Поэтому не удивительно, что он воспринял данное известие в штыки.

Олег был почти уверен, что сын сейчас стоит, облокотившись спиной о дверной косяк, сжимая руки в кулаки и стискивая зубы, чтобы не выругаться.

— Я, как только приеду, мы тут же рванем с тобой на озеро, — тихо проговорил он. — Я же обещал.

Ему не понравилось долгое и томительное молчание сына на том конце провода после этих слов.

— Да, ты обещал, — протянул, наконец, Антон задумчиво и, скорее всего, с обидой, подумал Олег. — И когда тебя теперь ждать?

Олег закрыл глаза, зажмурился. Обиделся. Теперь он был точно в этом уверен.

Что-то острой болью отозвалось в груди, и Олег задержал дыхание.

— Через неделю, — ответил он тихо, слушая недовольное сопение сына в трубке. — Может, через полторы.

— Ты что там поселиться собираешься, в своем Калининграде?! — возмутился Антон, не сдерживаясь.

Что ж, терпением он тоже никогда не отличался. Слишком эмоциональный, слишком вспыльчивый.

— Почему сразу поселиться? — спокойно проговорил Олег, делая вид, что не слышал острого возмущения. — Вовсе нет. Хотя тут, и правда, жить хорошо. Свежий воздух. Только ветры сильные бывают, особенно в начале марта. Море все-таки…

— Пап, — перебил его сын. — Ты зачем мне это?.. Про ветры?

А он и забыл, что парень любит, чтобы все было по существу, по делу. Юрист будущий, что сказать?

— Да так, к слову пришлось, — пробормотал Олег тихо.

— Ясно.

Профессор Вересов остро чувствовал свою вину, желая немедленно ее загладить.

— Антош, ты не обижайся, — попытался Олег исправить свою вину. — Я как только приеду…

— Помню, помню, мы сразу рванем на озеро, — перебил его сын устало. — Ты уже говорил. И я запомнил.

— Мне жаль, что я не могу вырваться раньше, — выдавил из себя Олег и потер пальцами ноющие виски.

И снова молчание, вязкое и липкое. Оно обтягивало нервы словно стальными путами.

— Я понимаю, — проговорил сын уже глуше, а потом добавил твердо и уверенно: — Главное, чтобы тебе всё это нравилось, остальное как-нибудь переживем.

Олег не нашелся, чтобы что-то прошептать в ответ. Сердце колотилось в груди громко и часто, а горло сдавил острый тугой комок.

— Пап..? — начал было Антон неуверенно, а потом вдруг замолчал.

Олег мгновенно встрепенулся.

— Да?

— Я хотел тебе сказать… — и вдруг опять замолчал. — А впрочем, ладно. Поговорим, когда ты приедешь.

Олег напрягся и даже приподнялся с кресла.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он.

— Нет… То есть да. Но это не по телефону, пап, — выговорил сын скороговоркой, а затем: — Давай потом.

Пришлось смириться, хотя его и терзали смутные предчувствия.

— Надеюсь, ничего серьезного? — все же спросил он, чувствуя неловкость и нетерпение, смешанное с волнением и беспокойством.

— Нет, ничего страшного или серьезного не произошло, — с расстановкой выговорил Антон.

И Олег решил сдаться, прекрасно осознавая, что если решил, сын ничего ему сейчас не расскажет.

В этом он пошел в отца, промелькнула мгновенная мысль.

— Ну, хорошо. Когда приеду, поговорим, — сказал он. — И на рыбалку, да?

— Ладно, — пробормотал парень, а потом добавил тихо, словно признаваясь в чем-то интимном: — Ты там свои дела заканчивай скорее и приезжай, хорошо? Мы тебя тут ждем.

Золотой светящийся шар вспыхнул в нем и загорелся, радужно освещая лицо улыбкой.

— Как только удастся вырваться, я сразу к вам, — клятвенно пообещал Олег.

— Хорошо. Звони еще.

— Буду. До завтра.

— Пока.

Только положив телефонную трубку на рычаг и в странном бессилии откинувшись на спинку кресла, закрыв глаза, Олег осознал, насколько все-таки его нынешняя деятельность не для него.

Раньше было легче, раньше было проще… А сейчас, что-то словно треснуло, раскололось, затерялось.

Олег тяжело вздохнул и уставился пустым взглядом в пространство.

Он не любил на долгое время оставлять семью, Антона. И когда приходилось уезжать из Москвы даже на несколько дней, всегда отчаянно переживал.

Если подумать, почему переживал? Сын давно не мальчик, студент-первокурсник, один из светлейших голов университета, да и Тамара Ивановна всегда с ним, всегда поможет, подскажет, что да как. Милейшей души человек, да и Антону заменила мать, когда той не стало. Но все же, все е…