Он бросил быстрый взгляд на светильник. Свет не горел. Даша не спит?..

Сердце забилось сильнее и отчаяннее.

Олег сделал несколько нетвердых шагов вперед, остановился на мгновение, сбив дыхание, осторожно, неуверенно подошел к кровати и трясущимися руками потянул одеяло за край.

— Даша?.. — прошептал он сухими губами.

Руки вспотели, в горле встал горький, острый комок.

Он откинул одеяло в сторону, и то мгновенно обнажило пустую, немного помятую постель.

Даши в ней не было.

— Дашенька!.. — выдохнул мужчина едва слышно и, почувствовав, что ноги задрожали и больше не могут его держать, осел рядом с кроватью на пол, схватившись за голову.


Она долго и настойчиво брела куда-то, наугад блуждая по полутемным переулкам, закутанным в шаль наступающего утра, и одиноким закоулкам, в которых хотелось спрятаться от всего мира. Спрятаться и плакать, лелея в груди горькую обиду и рваную боль, что засела внутри занозой.

Она никому в этом мире не нужна.

Юрке была нужна. И отцу. Но они оставили ее.

Думала, что нужна дяде Олегу… И, наверное, действительно, была ему нужна, раз он так отчаянно защищал ее перед сыном. Но… его сын. Этот… Антон! Он был против ее нахождения в их доме.

Если раньше она просто чувствовала это нутром, кожей ощущая удушающий яд его ненависти, только догадываясь об его чувствах, то сегодня она осознала это совершенно отчетливо.

Он сам сказал ей об этом. Открыто и прямо заявил, пронзая обвиняющим, ненавидящим взглядом.

Она уже видела такие взгляды, у Алексея, у матери… и могла понять, что они означали. Жгучую ненависть, острую злость и прожженную ярость. К ней.

Она просто знала, что не нужна. Алексею и матери не нужна, сыну дяди Олега тоже не нужна…

И она убегала от острых взглядов, от болезненной обиды, проникновенного разочарования и злостного осуждения. Она убегала, хотя и понятия не имела, куда ей бежать. Что у нее есть? Куда ей идти?

Другой город, чужой и безразличный, одинокий, хотя и полный до краев. Москва.

Утро было холодным, и Даша, втянув плечи и застегнув кофточку на все пуговицы, упрямо шла вперед.

Сотни мыслей-мошек рвались в ее мозг, почти разрывая его на части. Она вспоминала, как однажды точно так же брела уже по одиноким, равнодушным и пустым улицам своего родного города.

Она уже убегала один раз. От Алексея. И тогда у нее в груди билось лишь единственное желание — убежать, скрыться, исчезнуть. Только бы он ее не нашел!

А сейчас… Едва передвигая замерзшие ноги, скованная страхом и холодом, Даша думала о том, что она зря убежала. Но возвращаться назад, хотя очень сильно и хотелось, было стыдно. И она, низко опустив голову, поплелась дальше, одинокой фигуркой мелькая в полутьме наступающего утра.

Воспоминания атаковали, наседая на уголки памяти. Вынуждали вспоминать и дрожать от страха.

После смерти Юрки все как-то резко изменилось. Алексей запретил Даше ходить на площадь, не разрешал выходить из дома, больше кричал на нее по пустякам. Он мог сорваться совершенно неожиданно и наорать на девочку просто из-за того, что она попалась ему на глаза. А в середине апреля он вдруг заявил, что они переезжают. Даша противилась, мотала головой, сопротивлялась, и уезжать не хотела.

Хоть она и уговаривала себя не верить и не надеяться на чудо, но внутри горел маленький огонек надежды на то, что дядя Олег может приехать за ней. Она уговаривала себя, ругала, утверждала, что это невозможно, но… все равно ждала и верила. Он вернется, а ее нет на месте. Он же тогда точно уедет! Обидится и уедет назад в Москву. И она больше никогда его не увидит. Что она тогда будет делать? Одна!

И накануне предполагаемого отъезда Даша решилась на побег. Собрала вещи, Юркин подарок на день рождения, который нашла после его смерти под кроватью, немного хлеба и сала, подхватила подмышки Сан Саныча и, когда в доме все затихло, выскочила на улицу с твердым намерением не возвращаться.

Но Алексей нашел ее. Под мостом, где она надеялась от него скрыться. Наверное, ей не следовало его злить. Ведь, когда он ее нашел и насильно привел в дом, наказал за содеянное очень жестко. Избил до такого состояния, что она долго сидеть не могла, не содрогаясь от боли.

На следующий день они уехали, повесив большой увесистый замок на дверь и заколотив окна досками.

Даша не плакала, когда провожала глазами ставший тюрьмой дом, наверное, выплакала уже все слезы, но с грустью, с горечью и обидой смотрела на отдаляющиеся от нее дома соседей. Она не знала, что ждет ее дальше, ей было страшно, но она так и не показала Алексею свой страх.

Они поселились в обшарпанном, почти заброшенном деревянном бараке. Даше отчаянно не нравилось это место, но противиться она не смела, боясь быть наказанной. Убежать она тоже не могла. Да и шанса на побег у нее так и не представилось. Сожитель матери следил почти за каждым ее шагом, в то время как мать, вообще не обращала на нее внимания, словно забыв о том, что у нее есть дочь. И если раньше Даша испытывала к ней жалость, то сейчас, после того, как она не проронила ни слезинки на похоронах сына, девочка стала ее презирать. Она не знала, что это чувство является презрением, но просто смотрела на нее, как на абсолютное ничто, недостойное быть рядом с ней, и отворачивалась от женщины каждый раз, когда ее видела. Она не могла смотреть на человека, который помог Алексею забрать у нее Юрку.

А Алексей внезапно стал за Дашей очень пристально наблюдать, оценивающим взглядом пробегая по тощей фигурке, иногда даже не скрывая своего интереса, и всегда словно над чем-то раздумывал.

Даша не знала, что он затеял, лишь однажды в его разговоре с матерью мелькнула фраза о том, что «Даша поможет им разбогатеть», но девочка тогда не придала ей особого значения, предполагая, что ее вновь отправят на площадь побираться. Но она ошиблась.

Однажды Алексей пришел домой не один, а со странным мужчиной в дорогом черном костюме и с небольшим чемоданчиком в руках. Ей не понравились его темные вьющиеся волосы и сальный, противный взгляд маленьких, как у поросенка, глазок. Даша не знала, кто он такой, и какие дела могут связывать этого богато одетого мужчину с Алексеем, но знала точно, что он ей не понравился.

Он очень пристально ее разглядывал, приподнимал подбородок, осматривал волосы, наклоняя голову вниз и больно дергая за косичку, заглядывал в уши и в рот, рассматривая зубы. А потом широко улыбнулся, покачав головой, и, что-то сказав Алексею, ушел. На прощание бросив на Дашу еще один сальный взгляд.

В тот же вечер Алексей сообщил Даше, что вскоре она переедет жить к другим людям.

Она не рискнула спросить его, куда именно, ей было все равно, главное — подальше от него.

Только бы не к тому ужасному мужчине, что приходил к ним домой, но в этом Даша уверена не была.

Забравшись в угол своей комнаты, она сидела там, так и не проронив ни слова, глядя на дверь, готовясь к тому, что та вот-вот отворится, войдет Алексей и прокричит ей, чтобы она собиралась.

Но он не приходил. И тот ужасный мужчина тоже не приходил.

А через два дня, когда она боялась даже собственного частого дыхания, за ней пришел дядя Олег.

Он забрал ее с собой в Москву и поселил в своем доме, выделив ей отдельную комнату.

Ей там нравилось. Там было чисто и уютно. Там на нее не ругались и не кричали. Она была бы рада там остаться навсегда, хотя и не верила в подобное счастье для себя. И этой ночью все изменилось.

Теперь она убежала и от Олега тоже, как когда-то убежала от Алексея.

Она так хотела вернуться! Но было стыдно.

Девочка повернулась назад, осмотревшись по сторонам, и поняла, что не знает, куда идти. Потерялась!

Она остановилась посреди темной пустынной дороги с застывшими в глазах слезами.

Что ей теперь делать? Она совсем не знает этот чужой, незнакомый город. Здесь все чужое! Кажется, даже солнце встает по-другому, не так, как в Калининграде. И переулки, углы другие, улицы другие.

А вот люди такие же, как и дома. Везде они одинаковые. Она поняла это еще тогда, когда они с дядей Олегом гуляли по городу. Он тогда покупал ей мороженое и шарики, катал на каруселях и водил на Поклонную гору смотреть на фонтаны. Даша видела, что люди, которых они встречали по дороге, смотрели на нее иначе. Но это лишь оттого, догадывалась девочка, что она была одета опрятно, на ней было красивое голубое платье, которое ей купил дядя Олег, и волосы ее были аккуратно заплетены в косичку Тамарой Ивановной. А платье ей очень нравилось, и жаль, что его пришлось оставить. Как и все остальные вещи, которые успел купить ей дядя Олег, купить совершенно бескорыстно, так ничего и не потребовав взамен.

Убегая из квартиры, Даша взяла с собой только свое.

Когда она, заливаясь слезами, вбежала в комнату и бросилась к кровати, спрятавшись за изголовьем и боясь, что к ней сейчас придут, чтобы накричать и отругать за то, что она подслушала, она еще не думала о том, что уйдет. Она, зажав кулаком рот, рыдала про себя, обиженная и уязвленная, ожидая прихода дяди Олега или его сына. Но потом, через некоторое время, она решилась.

Дрожащими руками натянула на себя старую кофточку и порванные на коленях штанишки и бросилась к двери. Осторожно приоткрыв ее, выглянула в коридор и прислушалась. В кабинете дядя Олега голоса стихли уже давно, наверное, отец и сын отправились спать. Девочка, не медля, выбралась из комнаты и быстрыми шажками двинулась к входной двери. Оглядываясь на дверь кабинета дяди Олега, где сквозь щелку пробивалась полоска света, Даша обулась и, привстав на носочки, потянулась к дверному замку. Сняла цепочку, осторожно отвела щеколду и скользнула в безлюдную и холодную темноту лестничной клетки, в объятья пустоте и страху.

На лифте ехать не рискнула, на первый этаж спустилась пешком, перескакивая через две, а то и через три ступеньки, и все время боязливо оглядывалась назад, опасаясь, что ее отсутствие обнаружат. А когда выскочила из подъезда в немое и покрытое дымкой полудремы утро, бросилась бежать, сама не зная, куда бежит. И бежала так, пока не сбила дыхание. Остановилась, слушая грохочущее в ушах сердце, оглянулась, проверяя, нет ли за ней погони, а потом… Потом она вдруг заплакала.

Это был незнакомый двор, незнакомая детская площадка, погруженная в предрассветную полуночную дымку, незнакомая местность. Это был не ее город, который она знала достаточно хорошо. Это был чужой, пустой, равнодушный город, который она не знала совсем. От безысходности и страха, она застонала.

Смахнув со щек слезы, присела на лавочку и низко опустила голову.

Что ей теперь делать? Куда идти? Может быть, она зря убежала и стоит вернуться?

Нет, нет… нельзя. Ее там не ждут, ей там не рады.

Губы задрожали, подбородок затрясся, слезы вновь брызнули из глаз. Холод коснулся ее тела, но Даша не обращала на него внимания, погруженная в свои переживания.

Она просидела на лавочке до тех пор, пока не услышала позади себя негромкие голоса приближающихся к ней людей. Женские голоса, насколько она могла судить.

Испуганно вскинув голову, Даша вскочила со своего места и кинулась прочь, оглядываясь назад и видя лишь нечеткие, расплывчатые очертания чьих-то фигур.

Она бежала, стуча каблучками купленных дядей Олегом сандалий, и их стук раздавался эхом в предрассветной темноте майского утра.

Позади нее мелькали многочисленные дома и переулочки, а улица, казалось, тянулась бесконечно.

Наконец, устав бежать, она завернула за кирпичную пристройку какого-то дома и, прижавшись спиной к стене, закрыла глаза.

Что ей теперь делать? Как быть? Куда она пойдет? Вдруг ее найдут и отведут назад, к Алексею?!

Испуганно вздрогнув, Даша раскрыла глаза, выглянула из-за угла своего укрытия и скрылась за ним вновь, опасаясь быть увиденной.

Ей нельзя показываться на глаза людям. Если они ее увидят, то отправят к Алексею!

Она бросила быстрый взгляд на длинный переулок, светящийся мрачной темнотой, и, ни минуты не задумываясь, стремительно кинулась туда. Забившись в угол, поджав под себя ноги и наклонив голову вниз, касаясь подбородком поднятых коленей, Даша обняла себя за плечи.

Здесь ее никто не найдет. Никто не найдет…


Олег в это время не находил себе места от беспокойства. Он разбудил сына и Тамару Ивановну, как только обнаружил исчезновение Даши. И все вместе они теперь находились в гостиной, гадая, что делать.

Олег метался по комнате, заламывая руки и обезумевшими глазами глядя в пустоту. Тамара Ивановна, вытирая платочком выступавшие на глазах слезы, никак не могла остановить их поток.