Даша, наклонив голову набок, тоже смотрела на незнакомца. Внимательно, оценивающе.

Парень был высокий, выше дяди Олега на целую голову, а потому, отметила Даша, если бы он стоял рядом, ей пришлось бы взирать на него снизу вверх. Приоткрыв рот и сверкая любопытством черных искрящихся глаз, она продолжала осмотр, ничуть не беспокоясь о том, что ее могут понять превратно. У молодого человека были коротко стриженные светлые волосы и серо-зеленые глаза, припущенные не по-мужски длинными черными ресницами. Он стоял так близко, что девочке казалось, она может изучить каждую складочку в уголках его губ, если захочет.

Но, наклонив голову набок, Даша наблюдала за тем, как незнакомец, которому она мысленно дала на вид лет двадцать, медленно отстранился от перил и направился к ним, широко улыбаясь.

И эта улыбка ей понравилась. Добрая она была, дружеская, нефальшивая, искренняя. Своя, родная.

Сердце забилось сильно и громко, в груди разлилось светлое тепло. Оно почти поглотило ее. Отчего, почему?.. От этого добродушного взгляда, которым незнакомец окинул их при приближении? От такой непосредственно приветливой улыбки, хранящей отпечаток приближающегося счастья?

Ее взгляд скользнул по черной рубашке, заправленной в темно-синие джинсы, по рукам, спрятанным в карманы джинсов, по небрежной позе, в которой он застыл перед ними, остановившись, по ироничной, немного насмешливой улыбке, мелькнувшей в уголках губ, и по приподнятым вверх темным бровям.

Даша не отводила от него глаз. Девочка знала, что никогда прежде не встречала его, но откуда тогда это всепоглощающее чувство, что они знакомы уже давно!? Так давно, что, казалось, могут продолжить когда-то начатый, но так и не оконченный разговор?..

Обратился парень к дяде Олегу. И Даша с удивлением уставилась на своего опекуна.

— Здравствуйте, — сказал незнакомец и улыбнулся еще шире. — Вы меня, наверное, не помните?

Профессор Вересов застыл, пораженный.

— Я, честно говоря… — замялся Олег, сконфуженно пряча взгляд.

Парень рассмеялся, не злобно, а как-то… дружелюбно. И Даша отметила, как ей понравился этот смех.

— Два года назад, весной, — проговорил парень, впервые бросив взгляд на Дашу и задержав его на девочке дольше, чем следовало. — Вы обращались ко мне…

Даша смущенно потупилась, но глаз от незнакомого молодого человека так и не отвела.

А дядя Олег охнул, взметнулись брови, губы приоткрылись, и мужчина расширившимися от удивления глазами взирал на парня.

— Пашка?! — изумленно выдохнул он. — Это ты? — его губы коснулась улыбка. — Неужели это ты?!

Парень улыбнулся ему в ответ, кивнул, наклонив голову, посмотрел на Дашу, перевел взгляд на Олега.

— Да, я. Что, — хохотнул он, — так изменился?

Олег рассмеялся, чувствуя себя легко и непринужденно.

— Не то чтобы очень изменился… — он неуверенно тронул парня за плечо. — Я так рад, что встретил тебя!

Парень промолчал, стиснув руку Олега в своей широкой ладони.

И повисшее неожиданно в воздухе молчание можно было резать ножами.

Паша вновь посмотрел на Дашу, затем на Олега, прямо в глаза, внимательно, пристально, твердо.

— Это она? — тихо спросил он.

— Да, — вздрогнув, прошептал Олег. — Она.

Даша почувствовала себя неловко. Обсуждали, конечно же, ее, сомнений не было, и это было неприятно.

Она опустила взгляд, взирая на обоих мужчин из-под опущенных ресниц.

— Ну что ж, — улыбнулся парень, протягивая девочке свою горячую ладонь, — будем знакомы? Я Павел.

Нескольких мгновений ей хватило на то, чтобы все осознать. Серо-зеленые глаза говорили ей всё, что хотел сказать этот странный парень, знакомый незнакомец, которого она, казалось, знала всю жизнь.

И она протянула ему свою маленькую ладошку.

— Даша.

Он крепко стиснул ее ручку в своей. И стало очень тепло, очень легко от этого рукопожатия.

— Я очень рад, что мы познакомились, Даша, — не отрывая от нее глаз, проговорил Паша. — Очень рад.

Даша ничего не сказала ему. Она улыбнулась. И эта улыбка была красноречивее любых слов, которые могли сорваться с ее губ. Эта улыбка в тот момент сказала им всё.

Оказалось, что Пашка знакомый Олега, он сам нашел их на следующий день, хотя они не оставляли ему координат, и пригласил погулять по городу, сходить в зоопарк или же посидеть в кафе.

Девочка не расспрашивала, откуда профессор Вересов мог быть знаком с уличным парнем, подобным Паше, но понимала, что это не так и важно. Главное, что теперь этот большой парень является и ее знакомым тоже. И от осознания этого становилось еще теплее, радостнее на душе. Она чувствовала себя нужной, не одинокой. Ощущая за своей спиной его могучую грудь, отчего-то знала, что он не даст ее в обиду, никогда и никому не позволив сказать о ней плохо. Старший брат, которого у нее никогда не было. Защитит, не обидит, объяснит, останется с ней.

Ему можно было верить. Он знал цену дружбы и боль предательства.

Они сошлись даже очень быстро, и Олег дивился этому. Жесткий, волевой Пашка, в определенных кругах именуемый Дамоном, становился восковой фигуркой в руках одиннадцатилетней девочки. И молчаливая, несловоохотливая Даша, девочка, не сказавшая своим одноклассникам больше слов за два года, чем сказала за полтора месяца этому парню. Они разговаривали, как старые знакомые, улыбались друг другу и распознавали все оттенки чувств, эмоций и настроений друг друга, будто общались всю жизнь. Это казалось странным, даже подозрительным. Но это было закономерностью.

Лишь потом стало ясно, что, как и в случае с Лесей, не сойтись они не могли. Одинаковые в своей беде, трагедии, в своем горе и нелегкой судьбе, заключенной в обшарпанных стенах старых домов или же складских помещений, в окружении безразличных к чужому горю или помешанных на деньгах людей.

Дети улицы, которым проще всего было найти друг с другом общий язык.

Они очень много времени проводили вместе. Те места, по которым Даша и Павел раньше ходили одни, теперь видели их только вдвоем. Кафе, зоопарк, парки и скверы, площади, набережная, — они обошли почти весь город, разговаривая обо всем, что приходило на ум, открыто и непринужденно, как давние друзья. Даша рассказала ему о Лесе и их дружбе, а Пашка коротко поведал ей о том, что два года назад поступил в университет, почти переломив тем самым собственную судьбу. Даша поведала ему о том, что раньше жила в Калининграде, что потеряла здесь брата, а Паша рассказал своей новой подруге, что у него никогда не было семьи, кроме младшей сестренки, которая умерла много лет назад в пятилетнем возрасте. Казалось, между ними не существовало запретных тем, кроме единственной темы, которая оставалась запретной — обстоятельства знакомства Пашки с дядей Олегом и причины скорого отлета Даши из Калининграда. Паша не упоминал об этом, а Даша не спрашивала. Они стали очень близки за какой-то месяц, и когда пришло время расставаться, Даша чуть ли не плакала. Пашка вызвался провожать их в аэропорт и теперь стоял напротив малышки, засунув руки в карманы джинсов.

— Ты ведь будешь мне писать? — опустив взгляд, спросила девочка. — Не забудешь?

И в тот момент он почувствовал к ней такую нежность, такое тепло, такую… искреннюю любовь, что, поддавшись внезапному порыву, потянул ее на себя и сжал в своих медвежьих объятьях. Поцеловал в висок и зашептал на ухо:

— Я никогда тебя не забуду, егоза, — она почувствовала его улыбку кожей, и сердце ее задрожало от счастья. — Я всегда буду с тобой. Где бы не был я, где бы не находилась ты, — он заглянул ей в глаза. — Ты мне веришь?

Даша кивнула. А затем наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Я буду ждать, — тихо сказала она. — Тебя, — заглянула в серо-зеленые светящиеся глаза. — Я буду ждать.

Отстранившись, потупилась, потом улыбнулась.

— Я очень рада, что у меня появился такой друг, как ты, — призналась она.

Пашка почувствовал, как острый комок, разъедая горло солью, застревает внутри.

— Я тоже, егоза, — прохрипел он ей в ответ. — Я тоже.

Всего на мгновение их глаза встретились вновь, но уже тогда оба понимали, что все произошло не просто так. И та дружба, связь, ниточка, что скрепила их судьбы, была неслучайной.

Глядя в иллюминатор и наблюдая за превращающимся в черную точку Пашкой, девочка улыбалась.

Даша была счастлива. Наконец, у нее было то, о чем раньше она и мечтать боялась. Дядя Олег, Леся, теперь еще Пашка!.. Разве можно желать чего-то еще? Она уже стала верить в постоянство счастья, думала, что ее мир больше не пошатнется.

Но она ошиблась.

Уже осенью все изменилось.

У Олега обнаружили рак.

И отчет оставшейся беззаботной и радостной жизни рядом друг с другом вместо долгих и счастливых лет стремительно пошел на дни.

Из дневника Олега Вересова. Запись от 4 октября 2001 года

Опухоль мозга. Неоперабельная.

Когда впервые услышал диагноз, мне показалось, что я ослышался. Первые мои мысли: нет, не со мной, не сейчас. А потом… Как же моя девочка!? И после — что станет с Антоном?..

Мир словно раскололся на две части для меня в тот момент. На одной чаше весов стоял я и все, что мне было дорого, Даша и Антон, а на другой — моя болезнь. И казалось, что почва уходит из-под ног.

Я еще уговаривал врача проверить результаты, пройти обследование еще раз. Чтобы уточнить, выявить ошибку, выяснить все наверняка. Хотел удержаться, как утопающий за соломинку, за этот последний шанс, который давал мне надежду на счастливое окончание этой истории.

Не вышло. Счастливого окончания истории — не вышло. Не в этот раз. Ведь жизнь — не книга.

Я помню глаза врача, их выражение с потухшими искрами внутри зрачков в тот момент, когда он, качая головой, сказал, что повторное обследование возможно, но вряд ли оно покажет иные результаты.

Я согласился. Тогда я еще верил в то, что для меня возможен иной исход. Но я ошибся. Его не было.

Мне дали полгода. Какой ничтожный срок! Какой ничтожно маленький срок для человека, который планировал дожить до глубокой старости! Который так много хотел, мечтал сделать в этой жизни. И не только для самого себя, но больше для тех людей, которых любил!

Наверное, именно это и называют иронией судьбы?.. Я поверил в ее существование именно в тот миг, когда услышал результаты повторного обследования, ничуть не отличавшиеся от первого. Рак.

По чести сказать, я узнал о подозрениях на страшный диагноз еще в конце мая этого года. Промолчал, скрывался и шифровался, делая вид, что все в порядке, никому ничего не сказал. Ни Даше, моей крошке, — зачем ей тревожиться раньше времени? Ни Антону я не позвонил… Точнее, я ему позвонил, да и сам он звонил довольно часто, но наши разговоры никогда не имели удобного случая для подобных объяснений. Да и не скажешь этого просто так. Как сказать о скорой смерти, какие подобрать слова? Он и так винил себя за то, что сделал, когда мы с Дашенькой были в Лондоне, и теперь, если обо всем узнает, будет корить себя еще и за то, что меня не уберег… Будет. Я знаю, что он всю вину повесит на себя. А этого я не хотел. Как не хотел расстраивать и Дашу, хотя и понимал, что это неотвратимо.

Было больно оттого, что я лгал им — своим самым близким людям. Но я считал это правильным.

Мне предлагали дорогостоящее лечение за границей, назначали курсы химиотерапии, но не давали гарантий. Рак — болезнь двадцать первого века, разрушительный и уничтожающий, такой же страшный, как и СПИД. Но думал я совсем не об этом…

Лишь одна мысль терзала мозг каждую ночь с того дня, как я узнал диагноз… Как же справится Даша? Как моя девочка выдержит еще одну потерю? Что с ней станет? Совсем одна в этом грубом, жестоком мире, уже не раз опробовавшем ее на прочность. Неужели это справедливо?! Маленькая, беззащитная крошка вновь будет оставлена на произвол судьбы!? Без поддержки, без заботы, без людей, которым она смогла бы доверять, рядом с ней! И что потом?.. Детский дом?! Опять — улица?! Попрошайничество и схватка за жизнь с самой жизнью?! Опять — выживать, платить за жизнь золотой монетой собственного счастья, никому не доверять и исподлобья взирать со стороны на жадность, жестокость и безумство этого мира?! Вновь оказаться наедине с собой, загнанной в угол силой обстоятельств?!

Боже, какая дикая, ужасающая несправедливость! Опять. Как не сломаться, как выжить?..

И что будет с Антоном? Как справится с потерей он? Мой мальчик, мой сын, такой же беззащитный и одинокий, как и моя крошка…