Антону не нравилось, что она так и не взглянула на него. Ни разу с того момента, как они прошли в кабинет отца. Гордо выпрямив спину и напрягшись, она смотрела, куда угодно, но только не на него. Словно его и не было вовсе. И через несколько минут утомительного молчания это стало его раздражать.

Сначала он хотел с ней заговорить. Наверное, еще в тот миг, когда они ехали в машине, хотел. Но так и не решился начать разговор. Или не то чтобы не решился, а просто не знал, о чем с ней можно поговорить. Ее слова, брошенные ему запальчиво и гневно, казалось, смогли пробить брешь в его броне, которую он носил уже четыре года.

Она сказала, что ненавидит его.

И это почти выбило почву у него из-под ног, взметнув в нем бушующий ураган слепящих ощущений, рвущихся изнутри раскаленной лавой. Никогда еще ее мысли не реализовывались в подобного рода слова, хотя причин для их выражения даже четыре года назад было предостаточно. И это задело. Сильно. Но почему?! Казалось, ему должно быть все равно, разве нет!? Кто она такая, чтобы хоть единое слово, ею сказанное, принимать столь близко к сердцу?! Подопечная его отца? Его… Черт побери, приемная дочь!? Но это служит лишь еще одной причиной его предвзятого к ней отношения, а не попыткой принять ее в свой круг!

Разве можно осуждать его за то, что он так и не смог признать в себе добрые чувства по отношению к ней!? И сколько раз, просыпаясь среди ночи, думал о том, что сказал бы отец об его поступке по отношению к девчонке? Осудил бы? Понял? Вынудил все исправить? Но так и не смог перешагнуть через себя и свою боль? Зациклился на себе и своих задетых чувств, плевав на то, что чувствует она?! Но разве был у него повод думать о ней?! Только потому, что ее любил отец, он тоже должен был ее полюбить?.. Антону не казалось, что должен. Он не смог. И считал, что попытки сделать это достаточно. И его не успокоившейся даже за четыре года совести тоже.

На большее ей по-прежнему не стоило рассчитывать.

Впрочем, как и Антону не стоило рассчитывать на нечто большее, чем ее презрение. И он не рассчитывал. Ему было почти все равно. Почти… Если бы не вызов, читавшийся в ее глазах, и взбудораживший все его существо.

Гордая, вызывающе гордая и твердо стоящая на ногах девочка, уверенная, что имеет право с ним бороться сделала свой выпад. И устояла на ногах. Уязвила не только его самолюбие, но и задела защитную броню его души.

До квартиры, где адвокат должен был с ними встретиться, они доехали на машине Антона, и Даша за все время пути не проронила ни слова, казалось, все, что хотела, высказав ему еще на кладбище, — в паре колкий, жестких фраз. И сейчас тоже молчала, будто объявив ему бойкот, что необъяснимо его раздражало.

До боли стиснув зубы и сведя брови, Антон сжал руки в кулаки, ощутив, как ногти впились в ладони.

К середине дня пошел дождь, превращая солнечное утро в пасмурный и обыденный день апреля, и мужчина, посматривая на усеянное дождевыми струйками стекло, горел желанием скорее покончить со всеми делами.

Бросив быстрый взгляд на девчонку, Антон отметил, что ее бровки взметнулись вверх, а губы иронично скривились.

Нахмурившись еще сильнее, молодой человек втянул в себя воздух сквозь плотно сжатые губы.

Неужели она так и будет молчать?!

— Может быть, ты скажешь хоть слово? — раздраженно воскликнул он, глядя на Дашу сузившимися глазами.

Девочка нарочито медленно перевела взгляд на него, словно проткнула его иглами.

И сердце его предательски дрогнуло. Опять — вызов, он его узнал, он его почувствовал.

— Какое? — с расстановкой проговорила она и поджала губы.

— Не понял.

— Какое слово мне сказать тебе? — охотно объяснила девушка.

Черт ее побери! Словно ему нужно с ней разговаривать! Словно он ей навязывается!

— Ты могла бы сделать вид, что грустишь об ее кончине, — раздосадованно воскликнул мужчина.

Даша нахмурилась и покачала головой.

— Это не так, — отрезала она. — Зачем же я буду притворяться?

Ее слова заставили его изумленно взирать на нее и не понимать, что происходит. Уже за те минуты, что он провел с девушкой, осознание того, что она не грустит о смерти Маргариты Львовны, его удивила. Он терпеть не мог непонимания, а сейчас… это непонимание того, что произошло, его просто бесило.

Как так могло произойти, что девушка не грустит о кончине женщины, которая заботилась о ней столько лет?!

Один плюс, в прямолинейности ей не откажешь, подумал Антон, напряженно выпрямившись.

— Что между вами произошло? — напрямую спросил он, пронзая ее глазами.

Гордо вскинув подбородок, девчонка нагло фыркнула.

— Стоило побеспокоиться об этом немного раньше, — насмешливо протянула она, стараясь за лживой улыбкой скрыть едва заметную обреченную грусть. — Тогда, возможно, тебе не пришло бы в голову задавать подобные вопросы.

— Ты не можешь просто ответить? — вдруг взорвался мужчина. — Обязательно говорить загадками?

— Для меня твои вопросы звучат откровенной глупостью, — спокойно отозвалась Даша. — А потому не считаю нужным на них отвечать, — и прежде чем Антона смог ей возразить, резко добавила: — Я жалею лишь о том, что мы вновь с тобой встретились! Я думала, этого никогда больше не произойдет.

— Ты…

— Извините, что заставил вас ждать! — послышался громкий, но немного хриплый мужской голос, ворвавшийся в кабинет Олега Вересова потоком свежего воздуха и погасивший искры воспламеняющегося кострища.

Антон и Даша вздрогнули почти одновременно и перевели взгляды в сторону двери, в проеме которой возникла высокая фигура пожилого мужчины в дорогом сером костюме с дипломатом в руках.

— Геннадий Павлович, — сухо поприветствовал его Антон и привстал с кресла, чтобы поздороваться.

— Антон, — проговорил мужчина, слабо ему улыбнувшись, перевел взгляд на девушку, вновь застывшую в кресле. — Даша, рад тебя видеть, — прошел к столу и извинился. — Прошу простить, что задержался, дела, сами понимаете, да еще пробки на дорогах, — раскрыл свой дипломат, доставая из него какие-то бумаги.

— Ничего, ничего, — промычал Антон, бросив колкий взгляд в сторону Даши. — А как вы вошли?..

Геннадий Павлович сверкнул белозубой улыбкой.

— У вас было не заперто, — простодушно ответил он. — Мог бы укорить вас за подобную опрометчивость, но, полагаю, вы ждали меня, поэтому и не закрылись? — он бросил быстрый взгляд на Антона, перевел взор на Дашу, затем вновь остановился на Вересове. — Ведь так?

Антон резко кивнул и, нахмурившись, нетерпеливо попросил:

— Давайте перейдем к делу, — поджав губы, еще раз посмотрел на девчонку, никак не прореагировавшую на его слова. Нахмурился еще сильнее, а потом добавил: — Хотелось бы покончить со всеми проблемами.

Даша громко хмыкнула, губы ее скривились, брови взметнулись, но сама она не произнесла ни слова.

Антон помрачнел, глаза зло блеснули, а Геннадий Павлович, тактично откашлявшись, сделал вид, что ничего не заметил. Достав из дипломата нужные бумаги, он посмотрел на Антона из-под стекол очков.

— В общем-то, — начал он, — тут и говорить не о чем. И вы, Антон, как юрист, сами должны понимать, как мы можем решить все… — он на мгновение запнулся, — все… проблемы.

— То есть? — сощурившись. поинтересовался молодой человек.

— Насколько нам всем известно, — сказал адвокат, — завещание Олега Витальевича… вернее, та его часть, что касается Дарьи Кирилловны, — быстрый взгляд на Дашу и вновь в глаза Антона, — не выполнена окончательно. Ведь Даше еще нет восемнадцати, — мужчина неопределенно качнул головой. — Насколько мне известно, данное событие случится лишь через два года?..

Слова врезались в него стремительной горящей волной, и Антон уставился на Геннадия Павловича.

— И что это значит? — со звонкой медлительностью протянул молодой человек.

Тот открыл рот, чтобы ответить, но Даша, стремительно вскочившая с кресла, в котором сидела до этого тихо и безропотно, молчаливо слушая разговор двух мужчин, всем своим видом показывала, что молчать более не намерена.

— Это значит, что я вновь оказалась на твоей шее! — выпалила она, резко, ядовито, сквозь зубы.

Пронзив Антона ядом не только слов, но и глаз, девушка не отвела взгляда даже тогда, когда Антон ответил на ее вызов. Он встретил ее выпад с гордо вскинутой головой, но последующие ее слова заставили его плотно поджать губы, признавая свое бессилие перед ее аргументами.

— На кого ты скинешь меня в этот раз?! — словно выплюнула она, окатив его презрением.

Мужчина напряженно выпрямился, ощущая, что пульс забился в запястья ударным молотом.

— Я тебя не скидывал, — по словам проговорил Антон, напряженно и тяжело дыша.

— А как это называется?! — скептически воскликнула Даша, не отводя от него взгляда. — Оставил на время?!

— Ты не…

— …На четыре года!

Острый взгляд глаза в глаза. Смешанное дыхание, ее и его. Злость и ярость, презрение и боль, обида и ярость.

Он дышал тяжело и часто, казалось, вот-вот задохнется от собственного дыхания. А она, пронзая его взглядом, сжимала ладошки в кулаки с такой силой, что заболели пальцы. Он молчал, неспособный подавить в себе гнев, вырывавшийся сейчас через нос горячими вдохами-выдохами. И она молчала, потому что не могла успокоить громко колотившееся в груди сердце, боясь, что оно разорвется на части от эмоций.

Мгновение, превратилось бы в вечность, но горячий порыв чувств рванул через края плотины.

— Не перебивай меня, — по слогам проговорил Антон, сдержанно и жестко.

И Даша, словно его не слыша, продолжала гнуть свою линию, доказывая свою правду.

— Ты даже имя мое произносить боишься! — выпалила она ядовито. — Оно тебе противно?

Он и не заметил, как руки его, дрогнув, сжались в кулаки, а веки, отяжелев, опустились.

— Не собираюсь обсуждать это с тобой, — отрезал мужчина. — Не здесь и не сейчас.

Девушка не удостоила его ответом, лишь саркастически фыркнула и, скрестив руки на груди, повернулась к Антону спиной. Ее напряженная спина абсолютно полно выражала ее отношение не только к нему самому, но и к тому, что происходит.

И ее заблаговременная уверенность в том, что он сделает, скажет и как поступит, выводила Антона из себя.

Смерив девушку быстрым взглядом из-под бровей, он посмотрел на адвоката.

— Что нам делать, Геннадий Павлович? — обратился он к поверенному, застывшему около стола.

Немного помолчав и откашлявшись, тот произнес:

— Что делать… хм… что делать, — он кашлянул и, поправив очки, съехавшие на нос, перевел взгляд с Антона на Дашину спину, затем опять на Антона, и, неестественно дернув плечами, проговорил: — Поскольку Дарье Кирилловне, как я уже говорил, еще нет восемнадцати… и она не совершеннолетняя… — он помедлил, словно подбирая слова. — Да и завещание вашего отца не выполнено окончательно… — наверное, это была шпилька в его адрес, потому Антон и подобрался, а адвокат продолжал: — Полагаю, что вам стоит самому взять воспитание Даши под свой контроль.

— Это как?.. — не понял Антон.

— А ему это надо, сначала спросите? — воскликнула девушка, резко поворачиваясь к мужчинам лицом. — Он никогда меня знать не желал. Если бы не дядя Олег, я бы давно закончила жизнь в сточной канаве.

— Ты можешь помолчать?! — раздраженно воскликнул мужчина, зло сощурившись.

— А то что? — гордо вскинув подбородок, осведомилась девушка.

Она его не боялась. Ничуть. Смотрела так же пристально и внимательно, глаза в глаза, как и на кладбище. И это его бесило. Отчаянно действовало на нервы. Черт побери, почему она так действует на него?!

Он не успел ей ничего ответить, девчонка вновь опередила застывшие в его горле слова.

— Ради разнообразия накажешь меня тем, что выполнишь условия завещания отца и станешь сам за мной следить?!

И он, не раздумывая, сам не осознавая всего смысла своих слов, выпалил:

— А если и так?! — решительно сделал к ней твердый шаг, нависнув над девушкой каменной стеной. — Что ты тогда будешь делать? — у него еще хватило глупости насмехаться над ней?! Вот же!

Застигнутая врасплох, Даша, казалось, не знала, что сказать. Глаза ее, метнувшись в сторону, блеснули, и горящие в них искорки убедили Антона в том, что она не верит в силу его слов и обещаний. Думает, что он блефует!? Ресницы ее дрогнули, глаза сузились, а губы, плотно сжатые, жестко выдавили:

— Ты не сделаешь этого, — решительно, звонко. — Не рискнешь, — ее жесткий и уверенный взгляд прожег его глаза. — Не рискнул четыре года назад, и сейчас тоже не сможешь.