Впервые за все эти годы, наверное, за все те годы, что он вообще знал Дашу, он отважился на то, чтобы раскрыть перед ней карты и поговорить с девчонкой, решить их проблемы. Но она не желала ничего с ним решать. Она, как и прежде, замкнулась, холодно реагировала на его волнение, кстати, вполне искреннее, и, казалось, была погружена в свои мысли, которые с ним разделять вовсе не собиралась.

У нее что-то случилось. Он не знал, но чувствовал, что это так. Она ему ничего не скажет, это очевидно.

Да и должно ли это его касаться, если подумать? Как опекуна — да. Но Даша вряд ли согласится поведать ему о чем-либо. Не доверяет ему. Она никогда ему не доверяла. Даже много лет назад, когда он нашел ее в подворотне в день ее побега из дома отца. Она всегда относилась к нему с опаской, будто разграничивая его жизнь от своей, воздвигая между ними ледяную стену из отчуждения, не желая, чтобы он вмешивался.

Что ж, раз не хочет, чтобы он вмешивался, он не будет вмешиваться. Имеет же она право на свою жизнь, в конце концов. На свою личную жизнь… Может, она с ухажером своим поссорилась, кто его знает?..

А вот эта мысль отчего-то вынудила его непроизвольно заскрежетать зубами и насупиться.

Рано ей еще увлекаться ухажерами. Ей учиться надо, а не гулять по ночам!

Отругав себя за странные и совершенно идиотские мысли, тяжело вздохнув, Антон скатился с кровати и поплелся в душ. Освежиться ему сейчас совсем не помешает. Чтобы смыть с себя груз еще одного дня, проведенного рядом с ней.

А Даша тем временем, откинувшись на подушки, думала о том, что произошло в подъезде. Призрак, тень прошлого вернулась, пришла за ней. Чтобы забрать с собой? Или чтобы указать ей, кем она была? Но она никогда об этом и не забывала. Даже уверенная в том, что кошмары детства уже оставили ее в покое, девушка всё равно, словно ждала их возвращения. И вот они вернулись. Ворвались в ее жизнь.

И назначили ей свидание, от которого она не могла отказаться.

То, о чем говорил Алексей, казалось эпизодом не из ее жизни, придуманной ложью, завуалированной за правду с целью обмануть ее и заставить сбиться с пути. Но вместе с тем… могли ли его слова оказаться истиной? Мог ли он… продать ее? Даша с ужасом понимала, что Алексей мог всё. И продать ее для того, чтобы обогатить себя на несколько тысяч — вполне. Тем более, не он ли говорил, что Даша еще принесет им с Ритой доход? Неужели он говорил об этом доходе?! Боже, какая подлость, какая низость и откровенно гадкая… правда! А как же мать? Неужели она… согласилась!? Отдала единственную дочь в бордель?!

Это никак не укладывалось в голове, но Даша понимала, что реальность происходящего дышит ей не в затылок, а прямо в лицо, опаляя кожу жаром своего удушающего дыхания.

И стали понятными приходы незнакомца с поросячьими глазками, и его откровенные разглядывания, и плотоядные взгляды, и обещания увидеться вновь… Если бы не дядя Олег!

Что стало бы с ней, если бы не дядя Олег?! Она боялась подумать. Она не желала думать об этом, знала лишь, что если раньше у нее была одна причина ненавидеть собственную мать, — смерть Юрки, то сейчас причин стало две. Равнодушная и жестокосердная попытка убийства собственной дочери.

Даша так и не смогла заснуть, хотя попыталась лечь еще в половине двенадцатого. Мысли разрывали ее, кружась в сознании надоедливыми мошками. И, когда часы показывали два часа ночи, она не выдержала и, встав с постели, накинув на себя халат, подаренный Павлом, прошла на кухню, желая выпить чаю.

Не чувствуя себя преступницей, она пробралась на кухню, поставила чайник на плиту, села за кухонный стол, закинув ноги на диван, и уставилась в окно. Она любила смотреть на ночной город. Это успокаивало ее и приводило мысли в порядок. Как раз то, что ей было просто необходимо.

А перед глазами, будто предательством с их стороны, возникли убийственные картинки из прошлого.

Умирающий дядя Олег, на диванчике в своем кабинете, почти задыхается от боли и спазмов. А она стоит на коленях перед ним. И плачет, не может сдержать слез. Они сами льются из ее глаз.

— Дядя Олег, — прошептала Даша, сжимая холодными пальцами его заледеневшие руки, стискивая их и не желая отпускать — Дядя Олег, — позвала она, ощущая, как соленая слеза, скатываясь по щеке, замирает в уголках губ и оседает на языке ядовитым привкусом соли и металла. — Пожалуйста… Дядя Олег…

— Дашенька… — сиплый, едва различимый шепот.

Она наклоняется к нему, касается лбом его щеки и умоляет.

— Дядя Олег… не оставляйте меня, — почти на издыхании, сквозь слезы, сквозь хрипоту осевшего вмиг голоса. — Не оставляйте!.. У меня никого нет, кроме вас…

— Дашенька… — едва слышно, хрипло, через силу, поворачивая голову к ней, шепчет, улыбаясь: — Я люблю тебя, Дашенька…

— Дядя Олег… — сквозь слезы умоляет она с нарастающей интонацией.

— Дашенька… — улыбка застывает на губах, в потускневших глазах сияет огонек. — Доченька моя…

Последний вздох… И улыбка навсегда замирает на его губах, а ресницы, дрожа, опускаются…

Девушка стискивает его руки холодными пальцами. Слезы катятся по щекам, собираясь в уголках губ, и она глотает их, всхлипывая и постанывая. А потом падает на грудь мужчины, прижимаясь щекой к его щеке. Уже не слыша биения его сердца, но зная, что оно бьется для нее. И будет биться до тех пор, пока она не позволит его биению не быть услышанным. Собственный монотонный бешенный стук она отчетливо слышала в тот момент, когда стуку его сердца уже не суждено было раздаться еще раз.

Два сердца, когда-то нашедшие друг друга.

Любовь, согревшая два сердца, вынудив их биться в унисон. С первого взгляда… до последнего.

— Не спишь?

Настойчивый голос заставил ее вздрогнуть, вырываясь из плена воспоминаний.

Антон? Первая ее мысль — что он тут делает? А потом… Это ведь его квартира, это ему следовало бы поинтересоваться, что делает здесь она в такое время!

— Не спится, — коротко бросила девушка, так к нему и не повернувшись.

Антон медленно прошел к столу и сел напротив нее, а Даша стремительно опустила ноги на пол, что не укрылось от пытливого взгляда ее опекуна.

— Какое совпадение, — сухо промычал он, пристально глядя на нее. — Мне тоже. Бессонница?

Даша пожала плечами. Неужели не ясно, что она не готова к конструктивному ведению беседы?

— Может быть.

Помолчали. А о чем они могли заговорить, да и стоило ли? Был ли в этом смысл? Даша его не видела.

Засвистел чайник, напоминая о себе, и девушка выключила газ.

— Чай? — сухо поинтересовалась Даша и, дождавшись утвердительного кивка от Антона, достала из полки две чашки. Разлила чай, не интересуясь, сколько ему нужно положить сахара, наугад сыпанула три ложки.

— Я не люблю сладкий, — послышался за спиной его хриплый от неудавшегося сна голос.

— Я не знала, — вздрогнув, коротко бросила девушка и, подхватив свою чашку, устремилась к двери.

— Ты куда?.. — удивленно зазвучал ей вслед голос Антона.

Даша посмотрела на него, скользнув взглядом по знакомым пижамным штанам серого цвета (и, вот незадача, футболки или майки на нем не оказалось), уставилась в его голую грудь.

— Я пойду… — проговорила она, отведя глаза, — может, почитаю что-нибудь. Вдруг, засну?

— Ааа, — смог лишь промычать Антон и не стал ее задерживать.

А Даша поспешила ретироваться, выскользнув из кухни почти со скоростью света, и едва не опалив себе пальцы кипятком. Запершись в комнате и даже не коснувшись чая, попыталась снова лечь. Но заснуть не удалось, мысли вновь и вновь возвращали ее к Антону. И даже не к их встрече на кухне, а к тому, что было четыре года назад, когда она еще верила ему и в него. Когда еще ждала чуда, как наивная, отчаявшаяся идиотка верит в исцеление от смертельной болезни. Когда она надеялась на то, что он другой. А он, опровергая закон исключения из правила, и лишний раз подтверждая правило, доказал на практике, что он именно такой, каким она его и встретила впервые. И ради нее он меняться не собирался.

После похорон дяди Олега, оглашения завещания и отъезда Антона назад в Лондон, жизнь Даши вошла в новую стадию бытия. Даже не бытия, а банального существования, потому что приставленная за ней следить, Маргарита Львовна, казалось, делала всё для того, чтобы превратить жизнь Даши в кошмар. У нее это получалось, надо заметить, без особых проблем, потому что не было тех, кто смог бы проследить за ее деяниями и «наставить ее на пусть добра и света».

Она возненавидела девочку с первого дня, как ее увидела, но до того момента, как они стали жить под одной крышей, Даша и не подозревала всей глубины ненависти к себе этой женщины. И лишь когда старая ведьма стала командовать в квартире Олега, желая подчинить себе и Дашу, девочка поняла, что это была за женщина. А раньше она в ней этого не разглядела, как странно. Злостная, злобная, алчная, желчная и дико завистливая. Это позже девушка поняла, что Маргарита имела определенные виды на Олега, а Даша своим присутствием в доме опекуна и чрезмерной заботой того о своей обожаемой воспитаннице, спутала ей все карты. Можно сказать, разрушила ее надежды на светлое и счастливое будущее. А дальше — больше…

— Это ты виновата в том, что Олег Витальевич скончался, — упрекала ее она. — Если бы не волнения за тебя и не твое вечное нытье, если бы не заботы о тебе и решение проблем, которые ты на него взвалила, он бы и сейчас здравствовал. Но ты, — указывала она в Дашу пальцем, — ты, гадкая девчонка, выпила из него все соки! Тебе не стыдно? Не совестливо? Свела такого замечательного человека в могилу!..

В такие моменты Маргарита Львовна обычно начинала стонать, прикрывая губы платочком, таила рыдания, и Даша могла заметить в уголках ее глаз слезинки.

Конечно, девушка виноватой себя не считала. Не в этом. Рак это болезнь, а от нее никто не застрахован, к сожалению. Но слова бывшей экономки дяди Олега сыпали соль на незажившие раны ее сердца и души.

Она лишь надеялась на то, что Антон вернется, что ее жизнь под одной крышей с Маргаритой это лишь временная мера. Он должен будет изменить свое решение, несмотря на последствия их встречи в кабинете.

Но последняя встреча с Антоном оказалась не последней по существу, так как опекунство над Дашей, как таковое, так и не было оформлено. Надо было подать заявление, ждать рассмотрения и подтверждения в органах опеки и заключение социальной службы о состоянии Антона воспитывать Дашу.

Тогда она еще верила, надеялась, как идиотка. Наделась, что он вернется, осознает свою ответственность за нее. Ведь дядя Олег не просто так завещал заботу и опеку над Дашей именно сыну! Даша чувствовала, что не зря. И как бы плохо они с Антоном не ладили, каким бы разными не были, всё же у них было нечто общее — они искренне и беззаветно любили одного человека. И ради того, чтобы дядя Олег был счастлив, Даша готова была пойти на уступки.

Она готова была сделать для себя невозможное — полюбить Антона, человека, которого невзлюбила с первого взгляда, который терпеть ее не мог и почти ненавидел. Она готова была пойти на это ради дяди Олега. И она верила, что и Антон через некоторое время, когда пройдет шок от смерти отца и всего произошедшего, когда спадет боль, заглушится печаль, он так же, как и она, поймет, в чем кроется суть его предназначения. И она верила, что он будет способен признать ее, как того хотел его отец, и не откажется от нее. Не взирая на то, что говорил в кабинете, несмотря на жестокость слов, холодность и равнодушие взглядов, закрыв глаза на то, что они — враги, он сможет исполнить последнюю волю отца и смирится с тем, кем Даша стала для его отца и для самого Антона тоже.

Когда он вернулся из Лондона для того, чтобы оформить опекунство, она, как самая обыкновенная дура, почти поверила, что для них еще что-то возможно. И не указом ей будет жестокосердная, ненавидящая ее Маргарита Львовна, которая неоднократно указывала Даше, что та никому, кроме нее, не была нужна, что Антон, которому отец наказал о ней заботиться, бросил ее.

Когда девочка узнала, что Антон возвращается, дикая радость, трепетный восторг, неподдельное счастье всколыхнулись в ней. Она позволила себе поверить, что счастье не до конца закрыло перед ней двери.

— Антон Олегович возвращается в Москву, — коротко сообщила ей как-то вечером Маргарита Львовна. — Нужно оформить опекунство на тебя. Если он этого не сделает, тебя отправят в детский дом. Так что, будь благодарна, что Антон Олегович так любил своего отца, что выполняет его волю и заботится о тебе.

— Когда он приезжает? — тихо спросила Даша, лелея внутри себя надежду на то, что он вернется навсегда.