— Но я, действительно, думала, что ты… что записки будет достаточно! Я думала, ты прочтешь ее и не будешь волноваться, с Лесей и Пашей я в безопасности! Я не подумала, что этого будет… недостаточно.

Антон молчал. И молчание било по нервам. Выражение его лица говорило Даше об одном: он не желает об этом разговаривать. Брови сведены, губы скривились, показательно небрежная поза скрывает… что-то, очень ценное и важное, без чего не разгадать его истинных мыслей.

Даша стояла, почти не дыша, разглядывая его и ожидая ответ. Но Вересов, нахмурившись, молчал и пил сок мелкими глотками. И, когда она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, мужчина заговорил.

— Ясно. Ты подумала, — совершенно безэмоционально проронил он, по-прежнему так на нее и не взглянув, продолжая подпирать столешницу и пить мелкими глотками сок.

— Я звонила тебе, — вызывающе вздернув подбородок, сказала Даша. — Когда ты не ответил, я написала эту записку, чтобы сообщить, где нахожусь. Было бы лучше, чтобы я уехала, вообще ничего тебе не сказав?!

— Мне всё ясно, Даша, — сказал Антон, продолжая смотреть в пустоту. — Извини, что накричал на тебя. Иди спать.

Лучше бы он кричал на нее. Каким ужасным было его спокойствие, его… равнодушие! Оно било по нервам, оно почти убивало ее. Даша едва не задохнулась от обиды.

Она хотела возразить, но не знала, что именно может сказать, а потому молчаливо согласилась и вышла из кухни. И знала, что Антон продолжал там оставаться еще минут двадцать.

Сама же она, едва попав в свою комнату, легла в постель, но заснула только через несколько часов.

И с того дня что-то вновь изменилось. Изменения отметили оба, они их ждали, наверное; та ситуация, которая доказала несостоятельность их прежних отношений, повлияла на то, что происходило между ними потом. Всё не могло остаться на былом уровне, что-то треснуло в тот вечер, в ту ночь, что-то безвозвратно было потеряно. Но об этом потерянном, как не парадоксально, не жалели ни Антон, ни Даша. Но то новое, что пришло на смену старому… они боялись этого. Они его не знали, не чувствовали, а потому пугливо убегали от этих новых отношений, так между ними и не построенных. Опять чужие друг для друга.

Что-то изменилось, и Даша знала, что именно. В тот день, когда она впервые почувствовала этот запах. Особенный, ни с чем не сравнимый, мимолетно знакомый. Запах женщины. Именно им был окутан с ног до головы Антон Вересов. Сначала она не осознала, что это он, едва уловимый аромат коснулся ее носа, и много позже дошел до разгоряченного сознания, а потом, когда поняла, что это означает… она смутилась.

Раньше Даша не задумывалась над тем, есть ли у Антона девушка, да и сам он не упоминал об этом, а теперь ей стало отчаянно интересно узнать это. Но она подавляла в себе эти глупые желания. Ни к чему, да и имеет ли это значение? Для нее!? Ну, встречается с кем-то, ну, собирается жениться (что маловероятно, думала Даша), но ей-то до этого какое дело? Подумаешь, завел себе какую-то девицу, и что? В шестнадцать лет она прекрасно понимала, что нужно мужчине в двадцать пять. Тем более такому, как Антон Вересов.

Испытывая к нему весьма противоречивые чувства, Даша тем не менее должна была признать, что он довольно-таки красив. Высокий, не худощавый, со спортивной фигурой, широкими плечами и в меру развитой мускулатурой. Не слащавый, а красивый какой-то мужской красотой, сильной, волевой, дикой красотой не укрощенного хищника. Темные волосы, постриженные всегда по последней моде, дымчато-серые глаза, смотрящие то волком, то орлом; холодные, почти ледяные глаза прожженного циника, они, казалось, смотрят для того, чтобы уничтожить противника собственной бесчувственность. Да, он был бесчувственным, а точнее, хотел таким казаться, — но не был, Даша разгадала его в этом. Она выудила на поверхность то, что он скрывал. Истинные эмоции заядлого обманщика.

Антон Вересов, она должна была признать, был совсем не так прост, как ей думалось. И эта серая маска, которую он когда-то нацепил на себя, была предназначена для того, чтобы сокрыть от посторонних глаз его истинную сущность. Спрятать внутри себя самоё себя. Какое ненадежное хранилище! Ведь именно оттуда, из глубины души вытащить чувство легче всего. Если найти ключ и правильно им воспользоваться.

Он стал относиться к ней иначе. Были всё те же забота и внимание, даже какое-то участие, но теперь не чувствовалось в нем того рьяного желания ей понравиться, извиниться, загладить свою вину, которые она ощущала в течение последнего месяца. И самого чувства вины в нем тоже не было. Или оно было не столь огромным. Или же она его не замечала. Или же он ей его просто не показывал… Вновь надев на чувства ту маску, которую Даша сдернула с него в начале апреля, в очередной раз появившись в его жизни. Вновь превратившись в того хищника, каким хотел не просто казаться, но и быть. С кем угодно, но не с ней. Ее, разгадавшую его тайну, он не смог бы обмануть. Ее, увидевшую его истинную страстную сущность, он не смог бы провести. И, знал Антон об этом или нет, это было так.

Так они и продолжали жить, ходя вокруг да около, прячась друг от друга, видя друг друга насквозь, но не предпринимая ни единой попытки, чтобы указать на собственное знание. В бесплотной попытке что-то утаить, ошибаясь и раскрывая друг перед другом карты. Вновь как по замкнутому кругу.

А время, не щадя их, неслось вперед с поразительной скоростью.

Успешно сдав экзамены и выйдя на летние каникулы, Даша устроилась на подработку в магазин детских товаров. Работу ей предложил Лесин отец, Юрий Павлович, знакомый с владельцем магазинчика, готового взять на работу школьницу шестнадцати лет на временную подработку на каникулах.

Сама Леся об идее Даши высказалась еще в тот день, когда Даша сообщила ей эту новость.

— Ничего плохого в этом не вижу, — пожала она плечами. — Я сама буду в фотоателье подрабатывать. Но вот что ты скажешь своему, с позволения сказать, опекуну? Думаешь, он позволит тебе эти заниматься?

— А почему он должен быть против? — удивилась Даша.

Леся тактично промолчала и, лишь вздернув бровки, покачала головой, что Даша тогда приняла за не особо радужный знак и отправлялась к Вересову готовая отстаивать свою позицию до конца. Но разговор с Антоном о подработке они, как ни странно, решили миром и даже не поругались по этому поводу.

— И давно ты это решила? — совершенно спокойно осведомился он, что от этого спокойствия Даше стало как-то не по себе. Уж лучше бы он ругался, честное слово!

— Всё однозначно решилось только в конце мая, — ответила Даша. — Я думаю, это хорошая практика…

— Практика? — нахмурившись, перебил он. Невесело усмехнулся. — Мне казалось, ты хочешь стать врачом, — быстрый взгляд на нее исподлобья. — Или я чего-то не знаю?

— Ты многого не знаешь обо мне, — вызывающе вскинула она подбородок.

Долгий, пристальный, испытывающий взгляд прямо ей в глаза. И противоречиво короткий ответ.

— Ты обо мне тоже, — а потом, уже развернувшись, не глядя на нее, так же коротко: — Я не против, работай, где хочешь, если решила, — и поспешно вышел, оставив ее недоумевать над своими словами.

И она недоумевала. Всё-таки, должна была признать Даша, Вересов оказался прав, она действительно его не знала. Ни о нем, ни, уж тем более, его самого. Что ей было известно? Только то, что он был сыном дяди Олега, отчаянно любил отца, учился в Англии, работал юристом в преуспевающей фирме и был ее опекуном. Исключая те познания об его характере, которые она могла бы отметить, больше о нем, Даше ничего известно не было.

Бесчувственность в нем боролась со страстностью, эгоистичность с желанием помочь, цинизм был явно напускным, но Антон старался сделать его своей второй сущностью. Равнодушие сердца можно было легко нарушить, вытянув из щелки, образовавшейся в защитном панцире, истинные чувства этого, казалось бы, бесчувственного мужчины. И хотя Антон Вересов, как ей думалось, уже не был загадкой для нее, всё-таки Даша признавала, что не знает его до конца. Не то, чтобы ей отчаянно хотелось узнать о нем всю правду, она не стремилась к этому, да и не к чему всё это, но знать о «противнике» всё было бы уместно и разумно. Пусть им и осталось жить вместе всего два года.

А вскоре ей стало известно, что у него ужасные друзья. К несчастью, ей довелось с ними познакомиться.

Они столкнулись совершенно случайно, в воскресенье, когда Даша, уставшая и совершенно не готовая принимать колкие замечания в свой адрес, вернулась домой с работы. Открыла дверь своими ключами, как делала это всегда, зашла в прихожую и… услышала чьи-то голоса в гостиной. Мужские, ей не знакомые. И насторожилась. Разговор смолк, послышался легкий шепоток, а затем прерывистый не смех, а откровенный хохот, который не смутил ее, а отчего-то разозлил.

— Это Даша, — сказал Антон сдержанно.

— Твоя… подопечная? — послышался мужской голос, вынудивший девушку передернуть плечами, а вот последовавший за этим смех заставил ее нахмуриться.

— Познакомишь? — еще один голос, менее веселый, но смешливый, Даше он тоже не понравился.

— Еще чего, — себе под нос пробормотала девушка и, быстро сбросив туфли, устремилась к лестнице.

Но не успела она сделать и пары шагов, как была остановлена насмешливым и язвительно неприятным мужским голосом, принадлежавшим, очевидно, одному из друзей Антона.

— О, а вот и наша нежданная гостья!

Гостья! Ну, надо же. Даже и представляться не нужно…

Даша сдвинула брови, стиснув зубы, но учтиво промолчала. Медленно обернулась, даже не меняя в знак приветствия выражения лица. Он ей не понравился с первого слова, и менять свое к нему отношение столь скоро она не собиралась. В дверях гостиной возвышался светловолосый гигант, довольно симпатичный, с блестевшими глазами и откровенно насмешливой улыбкой, явно имеющей намерение кого-то уколоть ею. Ее, Дашу, в данный момент.

Через пару секунд за спиной гиганта появился Антон, чем-то недовольный, мрачный, и второй мужчина, не такой высокий, как блондин, темноволосый, но тоже улыбающийся.

— Она ж совсем маленькая, правда, Лех? — иронично хохотнул блондин, обращаясь к другу, но не отводя глаз от Даши. — Такую и одну оставить нельзя, правда? — и это Дашу почему-то болезненно уязвило.

— А где же ты была, деточка? — насмешливо проговорил этот Леха.

— Да еще одна?!

— Слава! — попытался остудить друга Антон, выступив вперед. Глядя на Дашу, он сказал: — Я не ждал тебя так рано.

— Освободилась раньше, — игнорируя нападки его друзей, сухо проговорила девушка и, окинув мужчин иронично колким взглядом, ядовито улыбнувшись, бросила: — Я вижу, ты нашел себе хорошую компанию. Не буду мешать и пойду к себе, — и, не удержавшись, заметила: — А то вам, взрослым дядькам, дышащим на ладан, поговорить надо.

И, оставив за собой последнее слово, довольная произведенным эффектом, стремглав поднялась к себе, насладившись напоследок изумленными лицами друзей Антона и его помрачневшим еще сильнее лицом.

Она думала, что Вересов отчитает ее за эту вспышку, остудит, возможно, именно на это и рассчитывала, но разговора, которого она ждала, не последовало. Антон, казалось, решил оставить этот эпизод без должного внимания.

Лишь на утро обронил пару фраз о том, чтобы она старалась не язвить его друзьям.

— Я к твоим отношусь нормально, — сказал он, — поэтому прошу и тебя к моим друзьям относиться так же.

— Если они ответят мне взаимностью, — коротко бросила девушка, уткнувшись в книгу.

— Совсем не обязательно было острить, — парировал Антон, поджав губы.

— В ответ на их язву? — вскинула она брови, не глядя на Антона.

— Значит, просить тебя бесполезно? — нахмурился мужчина. — Ты всё равно сделаешь по-своему?

Даша пожала плечами, подняла на него взгляд и качнула подбородком.

— Я почту за честь, если ты меня с ними больше не столкнешь. Пусть даже случайно.

Мысленно чертыхнувшись, злясь на девушку за упрямство и дерзость, Антон согласился. Еще не зная, что сдержать обещание ему не удастся.

Глава 29

Пролетевшее почти незаметно, лето принесло множество неожиданностей и, как казалось Даше, нелогичностей в ее отношениях с Антоном, а пришедшая на смену жаркому лету золотая осень совершенно запутала их и без того непонятные друг к другу чувства.

Казалось, что-то должно было перемениться, но они парадоксально возвратились на круги своя, оказавшись на прежней точке отсчета. Они вернулись к ни к чему. Казалось, всплеск эмоций, которому они дали волю, был единственным, нелогичным, бесполезным проявлением чувства. Ни к чему не приведшим. Отбросившим их еще дальше друг от друга, на разные полюса, в разные реальности и миры, разведший их без цели и без логики.