— Похоже, провинция по-прежнему трепещет перед столицей? — ушла я от прямого ответа на вопрос. — Не боись, Родионов, ты ведь честный служака, верно? Ну а я действительно слегка переутомилась, вот и решила отдохнуть недельки полторы-две… Как получится.

Проницательный взгляд синих глаз на сей раз не заставил меня отвести свой взор от Родионова.

— Зря ты так, Светланка, — неожиданно тихо назвал он меня моим «юным» именем. — Я просто страшно хотел тебя повидать… Честное слово, хотел… Плевал я на Москву и на все проверки вместе взятые! Вот ты — совсем другое дело…

— Спасибо, я тоже рада тебя видеть, — ответила я почти искренне. И отхлебнула очередной глоток коньяка. Фужер Родионова был уже пуст. С сожалением поглядев на бокал, он поставил его на столик.

— Хорош напиток, но будя… Не страшно, если еще заеду разок-другой?

Просительные интонации в голосе Виталика меня отчего-то и поразили, и тронули одновременно. Наверное, от коньяка. Мы поднялись и оказались неожиданно близко друг от друга.

— Знаешь, — сказал он тихо, — я очень хочу познакомить тебя со своим Сашкой, сыном… Придешь в гости?

— Приду! — поспешно выпалила я, одновременно пытаясь отодвинуть пяткой кресло, мешавшее мне отойти подальше и оказавшееся тяжелым, словно под вельветом были железобетонные перекрытия. Глупейшая ситуация, я готова была пообещать все, что угодно, или брякнуть, что угодно. Я и ляпнула:

— Его Сашей зовут?

— Да, как Костицына… Отлично, что ты согласна, Светланка, я тебе позвоню на днях и заеду, угу?!

Это «угу» было у нас с ним когда-то, в те самые два месяца подготовки к свадьбе, чем-то вроде игры, и проклятый рефлекс сработал.

— Угу! — глупо хихикнула я и наконец сумела отпихнуть чертово кресло и, соответственно, отступить назад с громадным облегчением. Теперь у меня появился шанс унять бешеное сердцебиение, открывшееся, должно быть, от коньяка… Дернуло меня предложить Родионову напитки!

— Тогда до встречи? — произнес он радостно как ни в чем не бывало и, внезапно наклонившись, в одно касание, с абсолютно позабытой мной нежностью поцеловал меня — меня! — в губы…

Сказать что-либо по этому поводу я не успела, поскольку Виталик исчез со скоростью, с моей точки зрения, и вовсе нематериальной. Но вкус его поцелуя на моих губах остался и был вполне реален… Если учесть, что с момента гибели мужа ни одному мужчине не пришло в голову посягнуть на неприкосновенность моего вдовства, легко понять, почему мои ноги подогнулись и я села… Разумеется, мимо подлого кресла, прямехонько на пол! Какое счастье, что на этот раз никаких свидетелей моего позорного падения не было!

«Ну, товарищ Костицына, советник юстиции, ты даешь!..»

Вот и все, что я сумела сказать сама себе, сидя на полу.


— Вот видите? А вы говорили!..

Катька нервно посмотрела на часы, на которых сияли цифры 23.10, и метнулась к «Панасонику». — Сейчас позвоню, узнаю, как бабуся, потом жду еще десять минут — и домой!

Вообще-то Екатерина так злится и нервничает редко. И сейчас мне больше всего хотелось смеяться, потому что Катька в данный момент страшно походила на рассерженную Снегурочку — если подобное возможно представить. Злилась же она на Володю — за то, что он не приехал, и на меня — за то, что я твердо обещала его приезд именно сегодня вечером. На кого больше — не знаю, но злилась здорово. Конечно, и из-за Анны Петровны дергалась, хотя лично я, имея под рукой такую чудо-Люсю, волноваться бы на ее месте, возможно, и не стала. Другое дело — моя пятнадцатилетняя Светка, впервые в жизни оставшаяся одна… В течение дня я звонила ей три раза и в итоге привела девчонку в неописуемую ярость: сама-то она уверена, что уже взрослая, жизнь знает чуть ли не лучше меня, путающейся у нее под ногами в самые неподходящие, с точки зрения Светланки, моменты…

Схватить трубку Катька не успела, потому что телефон зазвонил сам, заставив ее нервно отпрянуть в сторону, пропуская меня к аппарату.

— Светлана Петровна? Это Шурик, охранник… К вам тут гость из Москвы, о котором вы днем предупреждали… Вообще-то после двадцати трех не положено, но я пропустил…

— Спасибо! — искренне поблагодарила я камуфляжного мальчика и повернулась к разрумянившейся Катьке.

— Звони домой и предупреди Люсеньку, что задержишься… Володя здесь.

Спустя пять минут мой драгоценный опер уже входил в люкс, и одного взгляда на Володю мне было достаточно, чтобы понять: дело «закрутилось»…

— Приветствую прекрасных дам, — произнес он прямо с порога, даже не удосужившись оглядеться в номере. Вид у Володи был, прямо скажем, не очень, точнее, очень вымотанный. Насколько я знала, руль его не утомлял вообще, следовательно, дело в чем-то другом.

— А вам, Светлана Петровна, низкий поклон от Грифеля…

Мы с Володей уже давным-давно понимали друг друга с полуслова. За словами о Грифеле, наверняка воспринятыми Катькой как долг вежливости со стороны моего начальника, я услышала по меньшей мере половину наработанной моим славным опером всего-то за чуть больше суток информации. Более того, я уже знала имя убитой девушки… Среди выписанных мной из сводки трех адресов только один находился на нашей территории, да еще в непосредственной близости от прокуратуры…

— Моргунова… — произнесла я, и в ответ на мой вопросительный взгляд Володя мрачно кивнул.

Господи, ведь надо же было случиться так, что «нашей» девушкой оказалась именно она — единственная из всех, у которой была мать… И, кажется, еще тетя… Да, точно, именно с ними и жила Мария Антоновна Моргунова, 1982 года рождения… Просто, наверное, Машенька… В этот момент мой взгляд упал наконец на абсолютно ошарашенное Катькино лицо.

— Ну, ребята… — пробормотала она. — Вы что, на самом деле телепаты?.. Тогда давайте по-русски… Тьфу!.. В смысле — по-человечески! Неужели ее опознали?! Так быстро?..

И впервые за время знакомства с Володей она посмотрела на него с тем самым восторгом, какого он поистине заслуживал.

Теперь я знала, отчего у Володи такой измученный вид. За внешней бравадой у лучшего оперуполномоченного нашего УВД на самом деле скрывалась прорва доброты и… ранимости. Да, именно ранимости, и профессионализм тут был ни при чем! Володя, сам потерявший свою мать в двенадцатилетнем возрасте, впадал в настоящее отчаяние, когда ему приходилось первым сообщать кому-либо о гибели ребенка… Или одного из родителей. И никакой «ментовский панцирь» тут не помогал. Пройдет еще сто лет, а он останется таким же…

У каждого из нас есть свое уязвимое место. Я, например, знала одного офицера милиции, который за двадцать пять лет службы «в рядах» так и не научился спокойно реагировать на трупы. Всякий раз, как приходилось выезжать на убийство, бедолагу заранее выворачивало наизнанку…

— Не телепатия, — через силу улыбнулся Катьке Володя, — а обыкновенная дедукция, присущая Светлане Петровне… Да садись ты, капитан Клобукова… Вот так!

И, повернувшись ко мне, ухмыльнулся:

— Ваш Грифель, между прочим, в ярости был, особенно поначалу: решил, что вы в отместку ему из отпуска организовали очередной «висяк»… Еле убедил его, что вы не нарочно… Между прочим, смягчился только после того, как я про Екатерину Васильевну упомянул. Ну и разъяснил, что да как… Он, естественно, тут же принялся названивать своим Митькиным-Пупкиным, чтобы дело приняли к совместному расследованию со здешним спецподразделением… Так что… короче, все бумаги я привез.

— Володя, — я еле заметно кивнула в Катькину сторону, — ты бы не мог коротко, но по порядку — для Кати? А то она, похоже, сейчас кого-нибудь из нас загрызет…

— Сей момент! — Он подчеркнуто почтительно повернулся в ее сторону и затарабанил, как по писаному. — После вашего отбытия, дорогие дамы, я двинул по адресам и начал, как водится, с ближайшего… Остальные мне не понадобились…

Он снова помрачнел, но вдаваться в детали не стал.

— После чего вернулся в УВД и звонил знакомым в наш НИИ. Выяснил, что в течение последних семи месяцев в Москве действительно выходит «серия»… Говоря человеческим языком, разыскивается конкретный маньяк, убивающий свои жертвы, с одной стороны, в точности так же, как убита здешняя девушка, с другой — Моргунова в его «серию» не вписывается категорически…

— Почему? — ожила Катя.

— По кочану… Этот тип — большой любитель брюнеток ярко выраженного южного типа… А Моргунова обладала внешностью тоже ярко выраженной, но среднерусской… Такие вот дела… Протокол дознания ее тети я привез… Зачитывать или так пересказать?

…Не помню, как я вскочила со своего места и, метнувшись в гостиную к шкафу, начала лихорадочно вываливать из него свои только что аккуратно разложенные вещи, как попало, в дорожную сумку. Руки мои прыгали, в ушах шумело, и я не сразу поняла, почему вдруг потеряла возможность заниматься срочными сборами. Не сразу осознала, что меня просто-напросто мертвой хваткой сжимает в своих железных объятиях Володя… Спустя секунду я увидела рядом мертвенно-бледное, перепуганное Катькино личико и, наконец, пришла в себя.

— Господи, тетя Светочка, вы… Вы что?.. Почему?.. — бормотала Катюха дрожащим голосом.

Ответил ей Володя:

— По кочану! Неужели не ясно?.. Наша уважаемая товарищ Костицына собралась до дому — до хаты! Она, видите ли, полагает, что самая умная, ушлая и предусмотрительная, когда речь идет о ее ненаглядной доченьке, между прочим, хоть и не южного типа, но тоже брюнеточке… Она, видите ли, думает, что кроме нее, об этой великовозрастном девице позаботиться некому! Лучше бы спросила, почему это я так поздно в здешнем Белозуеве объявился…

И через паузу завершил свой монолог:

— А объявился я так поздно потому, что мы с Настей почти час разрабатывали достоверную легенду, чтобы Настя могла под приличным предлогом вселиться — временно! — в квартиру Костицыных, где она, якобы изгнанная из дома вредными родителями, пребывает в данный момент… А то мы нашу Светланочку Петровну плохо знаем!..

— К-какая Н-настя? — всхлипнула Катя.

— Наша лучшая оперативница, кто же еще? — удивился Володя.

А я села прямо на пол возле вывернутого наизнанку шкафа, поскольку ноги у меня внезапно ослабли.

— Это правда? — прошептала я, глядя на Володю снизу вверх.

— Про Настю или про Светку? — съязвил он. Но тут же смягчился: — Если не верите — звоните домой. Они там сейчас сидят, как две голубицы, и дуэтом возмущаются всеми мамашами и папашами на свете сразу, исходя взаимным сочувствием!

— Почему взаимным? — Я пришла в себя настолько, что сумела возмутиться. — Я что, по-твоему…

— Разве я что-нибудь похожее сказал? — удивился Володя. — Хотя, если судить по только что случившийся мизансцене…

— Прекрати! — Я поднялась с пола и побрела к креслу, а Катька, не теряя времени, начала возвращать рассыпавшиеся по полу вещи назад в шкаф. Управилась она под нетерпеливым Володиным взглядом на удивление быстро, и он продолжил:

— Если хотите, я прямо завтра с утра за ней еще и «наружку» установлю…

— Не надо… — Я отвела взгляд, поскольку начала наконец испытывать что-то вроде стыда. — Давай к делу и, если можно, конспективно… Извини!

— Ничего, бывает… Конспективно же получается следующее. Девушка до недавнего работала по своей основной специальности психолога на радио. Внезапно, никак не пояснив матери и тетке, увольняется и устраивается в это дурацкое агентство… Правда, тоже по специальности. Десять дней назад… А, нет, две недели назад! Заявляет дома, что отправляется в командировку, куда и на сколько — снова не говорит, вроде бы обронила только, что неподалеку. И исчезает… После десяти дней с момента отъезда Моргуновой мать с теткой забили тревогу и обратились в ближайшее отделение милиции. Ну, сколько-то это тянулось, наконец, попала она в сводку, почему без снимка — не знаю. Но думаю, в отделении снимок не взяли, решили, что девица просто застряла в своей командировке… Спасибо, что вообще заявление приняли.

— В каком агентстве она, говоришь, работала?

— В том-то и дело, — вздохнул Володя. — Ни матери, ни тетке Маша по этой части почему-то не доложилась, утверждала, что приняли ее туда временно, с испытательным сроком, что ли… Короче, дело темное и пока это все, чем я располагаю…

Володя устало прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла, а мы с Катей переглянулись.

— Спасибо тебе, солнышко, ты — супер! — искренне сказала я. — Но если думаешь, что мы тебя на ночь глядя отпустим назад в столицу, то глубоко заблуждаешься… Верно, Катерина?

Катька вспыхнула до корней волос и кивнула головой.

— Только я не знаю, Светланочка Петровна, — пробормотала она, — удобно ли ему тут, в номере… Вроде бы нельзя… Может, лучше ко мне?

Володя открыл глаза и посмотрел на нас по очереди с удивлением: