Я так старалась казаться веселой, что, когда мы прибыли на Мэддокс-стрит, на моем лице застыла вымученная болезненная улыбка. Я знала, как она портит меня, но никак не могла от нее избавиться. Губы пересохли и потрескались, словно обветренные.

— Спокойней, спокойней, — сказал Нэд, останавливая машину.

— Я совершенно спокойна, — ответила я странным, надтреснутым голосом, но, слава богу, улыбка наконец исчезла, осталось лишь непроизвольное подергивание в уголках рта.

Мы поднялись по крутой голой лестнице мимо дверей каких-то контор. Через грязные лестничные окна с трудом пробивался тусклый оливково-серый свет, который лишь усугубил мое подавленное состояние.

— Дай мне отдышаться, — сказала я.

— Эх ты! Никуда не годишься, — воскликнул Нэд. — Пыхтишь, как паровоз. Я, например, до прошлого года играл в регби. Считался лучшим нападающим нашего клуба.

Наконец мы достигли площадки верхнего этажа. Перед тем как открыть дверь, Нэд нагнулся и поцеловал меня.

— Я горд, как Петрушка.

После казенной неприглядности лестницы квартира показалась мне воплощением моей мечты об изысканной роскоши.

Я увидела светлые панели, зеркала в позолоченных рамах, шелковые портьеры. Навстречу мне вышла очень высокая и очень стройная дама, словно сошедшая со страниц «Скетча» или «Тэтлера»[23]. Она выглядела так моложаво, что я приняла ее за сестру Нэда.

Но голос ее не был молодым, и, прежде чем я смогла понять почему, в памяти возник образ матери Лесли.

— Ну вот, Кристина, слава богу, мой сын наконец нашел кого-то, кто снимет с нас заботу о нем. — Она легонько коснулась моей щеки официальным поцелуем. — Я очень рада. Входите.

В гостиной с резким северным светом я увидела, что, несмотря на стройность и осанку, передо мной была почти старуха. Матери Нэда, должно быть, было не менее шестидесяти лет, а тогда мне это казалось очень много. У нее был такой же, как у Нэда, надменный птичий взгляд из-под тяжелых век, волосы, которые она носила коротко остриженными по моде 20-х годов, все еще были белокурыми. Она повертела меня перед собой, рассматривая с какой-то задумчивостью.

— А она хорошенькая, Нэд. Она знает, что ее ждет? — затем, обращаясь ко мне, добавила: — Моя дорогая, он всегда был перекати-полем. Но теперь у него есть возможность пустить корни. И пусть лучше воспользуется ею, иначе ничего больше не получит ни от меня, ни от отца.

Нэд пожал плечами и улыбнулся с видом баловня семьи, однако я усомнилась, действительно ли он был любимцем матери. Впрочем, она в равной степени не выказывала особой нежности и к своей дочери, полной, насмешливой, небрежно одетой даме, которую она теперь представила мне.

— Это Элинор. Она скорее годится вам в тетки, чем в золовки, не так ли? Нелли, убери у меня из-под ног эту ужасную собачонку! Она когда-нибудь станет причиной моей смерти.

Элинор сдержанно поздоровалась со мной, окинув меня быстрым взглядом, и подхватила с ковра старого лохматого скайтерьера.

— Отнесу-ка я тебя, бедняжку, в переднюю. Никому ты здесь не нужен, правда? — сказала она, обращаясь к собачонке. — Только своей старой глупой хозяйке.

Миссис Скелтон предложила мне стул. Сев напротив, она сложила на коленях унизанные кольцами довольно крупные руки с подагрическими суставами и в упор посмотрела на меня.

— Он вдвое старше вас.

— Ну-ну, — возразил Нэд, — для этого мне не хватает четырех лет. Не пугай малютку.

Она бросила на него холодный, понимающий взгляд, каким мать Лесли часто смотрела на своего злополучного сына, а миссис Олбрайт на Айрис, и, ничего не ответив ему, снова повернулась ко мне.

— Однако это не моя забота. Надеюсь, вы будете счастливы. И следите, чтобы он занимался делом.

К нам наконец вышел отец Нэда, который, казалось, оттягивал свое появление специально для того, чтобы произвести наибольший эффект; что касается меня, то это ему вполне удалось. Он был небольшого роста, седой, со вздернутым носом и производил впечатление человека только что вышедшего из турецких бань — такой он был чисто вымытый, розовый и сверкающий, с легкой пружинистой походкой.

— Итак, это и есть тот сюрприз, который приготовил нам Нэд! — воскликнул он и хлопнул в ладоши перед самым моим носом. Согнув колени, он присел передо мной так, что его глаза оказались на уровне моих. Я не знала, как мне быть. При появлении дамы старше меня я должна была бы встать. А как быть, если в комнату входит пожилой джентльмен? Я заколебалась в нерешительности и сделала слабую и неловкую попытку подняться со стула, но мистер Скелтон остановил меня.

— Нет, нет, не беспокойтесь. Значит, вы и есть та самая малютка! Должно быть, вас привезли сюда в колясочке? — добавил он и луково подмигнул.

— Перестань паясничать, Гарольд, — остановила его жена. — Не всем это может нравиться.

Мистер Скелтон вздохнул и, с хрустом разогнув колени, неожиданно выпрямился, словно пружинный чертик, выскочивший из коробочки.

— Э-хе, хе-хе!

Вошла Элинор.

— Я приготовила чай. Подавать сейчас или еще рано?

— Как хочешь. — Миссис Скелтон закурила сигарету. — Когда вы собираетесь венчаться, Кристина?

Я ответила, что мы еще не решили.

— Я бы не затягивала на вашем месте. Какой смысл? Да и Нэду пора навести порядок в своем доме.

— Раньше надо обзавестись им, — заметил Нэд.

— У моего дерзкого сына возмутительная манера придираться к словам, — сказала миссис Скелтон. — Возможно, вам удастся отучить его от этого. Должна сказать, что я вздохну с облегчением, когда буду знать, что кто-то другой заботится о нем.

Она настолько не соответствовала моему представлению о свекрови, которая прежде всего должна была бы возненавидеть невестку и находить в ней одни недостатки, что я не могла не проникнуться к ней внезапным чувством симпатии и благодарности. Про себя я решила, что ее постоянное желание принизить Нэда в моих глазах было, пожалуй, семейной шуткой.

Элинор внесла чай. К моему удивлению, миссис Скелтон предпочла коктейль, который тут же сама приготовила из джина и французского вермута. Чаепитие проходило почти в полном молчании, ибо Элинор разговаривала только с собакой, которая снова вернулась за ней в гостиную. Нэд с отцом беседовали о бирже, а миссис Скелтон сосредоточенно глядела в свой стакан и не выказывала ни малейшего желания поддерживать общий разговор. Поэтому у меня было время более внимательно оглядеться вокруг и убедиться, что первое впечатление о роскоши было обманчивым. Мебель, ковры, портьеры стоили в свое время, должно быть, недешево, но теперь на них лежала печать запустения, объяснявшегося не столько недостатком средств, сколько прежде всего нерадивостью и равнодушием хозяйки. Газовый камин фыркал, вспыхивая неровным пламенем. Стемнело, но никто не зажег электричества.

Наконец Нэд сказал, что нам пора ехать. Он хотел еще проехаться со мной в Ричмонд.

— Что за удовольствие в такой дождь, — заметила Элинор.

— Мы теперь часто будем видеть вас, Кристина, — сказала миссис Скелтон, снова подливая в стакан джину. — Теперь вы стали членом нашей семьи. Как-нибудь на днях мы с вами встретимся и поболтаем по душам. А пока подумайте, как вы будете звать меня.

— Я зову тебя Гарриет, — сказал Нэд, суждения которого казались мне странно неавторитетными в его собственном доме. — Почему бы и Кристине не звать тебя так?

Миссис Скелтон пожала плечами.

— Как вам угодно. Решайте сами, мне все равно.

Ее супруг исчез. Потом я узнала, что его появления перед гостями, хотя и отличались необыкновенной сердечностью, бывали весьма кратковременны. Сердечности хватало ненадолго, и когда он чувствовал, что она иссякает, он погружался в молчание и его улыбающийся взгляд становился отсутствующим. Он напоминал человека, прекрасно знающего по-французски всего десяток фраз и немедленно пускающего их в ход при встрече с французами. Произведя впечатление и исчерпав весь запас своих познаний во французском языке, он исчезал до того, как его собеседники успевали разочароваться.

Элинор проводила меня до дверей. Нэд уже спустился вниз, чтобы исправить какие-то неполадки в моторе. В тот день я узнала, что машина принадлежала его отцу и тот лишь изредка позволял ему пользоваться ею.

— Скучная семейка, не правда ли? — сказала Элинор, дружелюбно глядя на меня. — И самая скучная из всех — это я, ибо предпочитаю жить не в Лондоне, а в Хертсе, в трущобах эпохи Тюдоров. Нэдди в сущности неплохой, и ему повезло, что он нашел вас. Однако держите его покрепче в своих коготках, если вы уже отрастили их.

Она ужасно некрасива, подумала я, и знает об этом. И считает бесполезным заботиться о своей внешности, а потому даже не пытается делать это. Толстые стекла ее очков были в старомодной, тяжелой круглой оправе, она носила заколки в волосах. Но я подумала, что у нее прелестный рот и ее муж, должно быть, поэтому и женился на ней.

— Я постараюсь, миссис… — ответила я и умолкла в нерешительности.

— Ормерод, если это так уж важно. Но лучше зовите меня как все — Нелли. Правда, другие это делают не без насмешки. Идите, ваш жених уже ждет вас. Следите за его характером. Когда он был ребенком, он падал на пол и грыз кулаки от злости. Сейчас он стал гораздо лучше, конечно.

Это был неудачный день, поскольку он развеял все мои романтические иллюзии; но, с другой стороны, он был все-таки удачным: меня одобрили, я понравилась. Собственно, я даже считала, что слишком понравилась, ибо мне казалось ненормальным, что семья Нэда безоговорочно встала на мою сторону против него. Мой внутренний критик мог бы многое сказать мне, но я не хотела его слушать, во всяком случае тогда.

Глава VIII

Официальная помолвка налагает свои обязанности. Мне предстояло познакомить Нэда с моими друзьями. Я пригласила только самых близких — Дики, Каролину, Возьмем Платона. Я не пригласила Айрис — мне не хотелось рисковать.

С самого начала меня одолевали сомнения. Я не столько боялась, что скажут мои друзья о Нэде, — мне казалось, что он не может не понравиться им, — сколько меня беспокоило, понравятся ли они ему. Все они вдруг показались мне такими юными, а наши интересы такими детскими, и от этого мои друзья стали мне еще дороже, и я мысленно уже защищала их от всякой возможной критики.

— Пожалуй, кроме чая, следует подать также херес, — предложила Эмили, которая, казалось, нервничала не меньше моего. — Нэд, очевидно, привык к хересу.

— Кто же пьет херес после обеда, — авторитетно заметила я.

— После обеда? — недоуменно переспросила Эмили. Она была убеждена (как до недавнего времени и я тоже), что обедать положено днем, а не вечером. — Понимаю, — добавила она. — Тогда, может быть, купить пива?

Сама Эмили была убежденной трезвенницей, но ее непреклонность в этом вопросе была несколько поколеблена, когда врач прописал ей рюмочку виски перед сном. Кроме того, она испытывала священный трепет перед тем, что называла миром Нэда. Мне кажется, она жалела о Лесли и его редкой заурядности — он весь был как на ладони, и в нем не было ничего неожиданного и непонятного.

Как я и опасалась, вечер оказался неудачным. Мои друзья сидели в напряженных позах, словно по команде смеялись шуткам Нэда и так же внезапно умолкали. Дики захватил с собой гитару, но при одном взгляде на Нэда тут же выскользнул в прихожую и сунул ее под вешалку. Каролина, на которую я возлагала самые большие надежды, поскольку она была замужней женщиной, а следовательно, принадлежала к миру взрослых, разочаровала меня. Куда девалось ее живое, даже несколько смелое остроумие? Она курила сигарету за сигаретой и за весь вечер не проронила и двух слов. Я чувствовала, что начинаю злиться на нее. По какому праву она присвоила себе роль стороннего наблюдателя, которую я хотела сохранить для себя?

Только Возьмем Платона не утратил своего обычного красноречия, но я даже жалела об этом. (Кажется, оно самым настоящим образом потешало Нэда.)

— Ну вот Ницше, например, — разглагольствовал Возьмем Платона, отбрасывая со лба прядь всклокоченных волос. — Какое-то время я находился под его влиянием. Но рано или поздно начинаешь видеть его насквозь. Во всяком случае, так было со мной. За всех, конечно, ручаться нельзя.

— Я бы лично не стал, — солидно поддакивал ему Нэд. — Кто же потом завладел вашими мыслями?

— Кажется, Шопенгауэр поразвлекал тебя с недельку, не так ли, Рэг? — сказал Дики, — Но бедняга недолго продержался. А потом мы только и слышали, что о Фрейде. Ad nauseam[24].

— Он хотя бы щекочет нервы, — заметила Каролина. — Вносит какое-то разнообразие.