— Скелтон, — сказала я. — Миссис Эдмунд Скелтон. С-к-е-л-т-о-н.

Чувство удовлетворения согрело меня, как горячее питье в промозглый день. Моя будущая жизнь представлялась мне как нечто скромное, солидное и совершенно простое. Именно о такой жизни я мечтала и была теперь вполне довольна.

Для молодой девушки первые дни супружеской жизни похожи на игру — девушка играет в хозяйку. Я важно расхаживала по своей новой квартире и делала домашнюю работу с такой быстротой и охотой, что обычно после полудня не знала, куда себя девать. Я не привыкла иметь столько свободного времени, и теперь я не знала, чем его заполнить. Писать мне не хотелось; теперь я стала женой и хозяйкой, а порядочным женам, говорила я себе, незачем изливать свои чувства в стихах. Я читала так много, что у меня болели глаза, перечитала всех любимых авторов Нэда, чьи книги он держал на полке в спальне: Скотта, Конрада, Вудхауза, Киплинга; среди них, как это ни странно, мне попались «Дублинцы» Джойса. Мне хотелось во всем как можно больше походить на Нэда и разделять его вкусы.

Эмили не часто напоминала мне о себе. Казалось, мой медовый месяц, во время которого она впервые по-настоящему рассталась со мной, помог ей обрести новые интересы. Она опять вернулась к религии своей юности, и все ее интересы были связаны теперь с деятельностью приходской церкви, священник которой, по ее мнению, был человеком исключительных качеств и энергии. В какой-то мере она даже перенесла на него то благоговейное обожание, которое когда-то испытывала к моему отцу. Он не только добр, говорила она, но и необыкновенно умен, и ей даже нравилось, что некоторые из его проповедей были недоступны ее пониманию. Он был человеком тонкого вкуса и собирался превратить местное литературное и музыкальное общество в центр культуры, отвечающий самым взыскательным требованиям. Эмили как-то пригласила меня на концерт Уильяма Примроуза. Весь концерт она просидела в состоянии экстаза и в течение почти двух часов неправильно отбивала такт рукой, затянутой в перчатку.

— Настоящий праздник музыки, — сказала она мне потом, улыбаясь своей новой робкой и одухотворенной улыбкой.

Нэд был теперь в хорошем расположении духа и, насколько я могла судить, занят. Он позволил себе играть в теннис только один раз в неделю. Я больше ничего не слышала о тех временных затруднениях, которые помешали нам провести медовый месяц в Париже.

Однажды, спустя три месяца после нашей свадьбы, ко мне зашла на чай миссис Скелтон. Я не ждала ее и поэтому действительно смогла угостить ее только чаем. Она пила его с подозрительным и опасливым видом, словно некое экзотическое зелье, к которому каждая порядочная англичанка не может не относиться с подозрением. Как всегда, она презрительно и раздраженно говорила о своем муже («С ним просто не о чем разговаривать, да и всегда так было») и о Нелли («Почему она обязательно должна выглядеть такой неэлегантной?»). Но эта тема вскоре оказалась исчерпанной. С наслаждением вытянув в кресле свое тощее тело, она закрыла глаза, но тут же снова открыла их; зрачки ее сузились.

— Вы с Нэдом еще не собираетесь подарить мне внука? Мне бы это было приятно.

Я сказала, что Нэду кажется, нам лучше подождать.

— Почему? Зачем? Не лучше ли иметь детей сейчас, пока вы молоды?

Я объяснила ей, что, по мнению Нэда, мы должны годик-другой пожить для себя и лишь потом обременять себя заботами; кроме того, Нэд считает, что прежде мы должны прочно встать на ноги.

— А разве вы еще не прочно стоите на ногах? Почему? Как идут у него дела?

Я сказала, что не знаю, но думаю, что все обстоит хорошо.

— Разве он не говорит с вами об этом?

— Я не спрашиваю, — ответила я с достоинством. — Мне кажется, это его мужское дело, а мое — забота о доме.

— Какой вздор! — воскликнула миссис Скелтон, и ее тон обескуражил меня. — Уверена, что эту мысль внушил вам Нэд. На вашем месте я бы обязательно поинтересовалась его делами.

Однако дела Нэда меня не беспокоили. Он по-прежнему был весел, и нам было хорошо вместе. Правда, денег все время не хватало, и в последние недели мы стали реже бывать в театрах и кино. Но я находила эту бережливость Нэда вполне разумной и была рада, что наконец он начал новую жизнь. Благоразумие никогда прежде не было его отличительной чертой.

Меня больше взволновало замечание миссис Скелтон о внуках, ибо мне хотелось ребенка. Как я уже говорила, мое безделье угнетало меня.

В один из вечеров после Нового года я попробовала поговорить об этом с Каролиной: мы с ней решили вместе пообедать. Наши мужья были в отъезде — ее муж уехал по делам за границу, а Нэд находился в Суффолке, где показывал дома клиенту, собиравшемуся поселиться в тех краях.

— Почему не иметь их, если можешь, — ответила мне Каролина. — У меня, очевидно, детей не будет. Во всяком случае, до сих пор мне в этом, как видишь, не везло.

Она показалась мне глубоко несчастной, и эта перемена в ней испугала меня.

— Но ты совсем недавно замужем, — сказала я.

— Достаточно давно, чтобы задуматься над этим. Не то, чтобы мне очень хотелось иметь малыша, но мужу хочется. Он спит и видит кучу ребятишек, которые лезут к нему на колени и мажут его вареньем. Он уже упрекнул меня в том, что я бесплодна. Очень благородно с его стороны, правда?

Она еще никогда не была со мной так откровенна; потребность высказаться, услышать слова утешения и сочувственного негодования была в ней столь велика, что поборола ее природную сдержанность. Ее муж, как я поняла, только об этом думал и говорил.

— Должна признаться, порой мне кажется, что это его вина. Но, честное слово, милочка, зная его, никто бы не поверил в это.

Никто из нас толком не разбирался в этом вопросе.

— Это стало у него навязчивой идеей. Я говорю ему: дай мне время, ведь мне нет еще и двадцати одного года. Но он утверждает, что возраст здесь ни при чем, если бы у меня было все нормально. Я начинаю чувствовать себя ярмарочным уродом, — сказала Каролина уже с нотками прежней бравады в голосе и тут же, переменив тему, стала расспрашивать меня об успехах Нэда.

Я сказала, что дела его идут хорошо. (В этот день у меня были все основания думать так.)

— Он разрешает тебе приглашать друзей?

— Он бы ничего не имел против, — ответила я, стараясь быть лояльной по отношению к Нэду, — но мне самой кажется, что мы все уже выросли из этих забав. — Я пожаловалась, что очень тоскую, когда Нэд в отъезде.

— Как бы мне хотелось сказать это о своем муже! Но только представлю, как он входит, как пристально оглядывает меня и начинает тут же расспрашивать и считать дни, в такие минуты мое сердце колотится отнюдь не от радости.

Несмотря на то что она решила не говорить о муже, она то и дело снова заговаривала о нем. Она рассказала мне о многом, чего я прежде не знала, о том, как он великодушен и добр со своими друзьями и как совсем по-иному относится к ее друзьям; о непостижимости его характера и странных приступах чувственности, о болезненной и беспричинной скрытности.

— Когда по утрам приходит почта, он хватает свои письма, прячется куда-нибудь в угол и, лишь повернувшись ко мне спиной, открывает их. Он похож в это время на белку, укравшую орех. Будто мне интересны его письма! Тем более, я уверена, большинство из них касается его коллекции марок. Скажи, Нэд позволяет тебе читать его письма?

Я с гордостью ответила утвердительно. Когда он уезжает, он даже просит меня вскрывать его почту и пересылать ему все наиболее важное.

— Как он доверяет тебе! — воскликнула Каролина. — Счастливая. — А затем сказала мрачно: — Проклятая белка со своими проклятыми орехами.

Именно одно из таких писем, адресованных Нэду, я вскрыла утром того дня, и оно вселило в меня спокойствие и уверенность.

У меня никогда еще не было текущего счета в банке, и, поскольку всеми денежными делами обычно ведала Эмили, я не представляла, как может выглядеть банковское извещение о вкладах. Поэтому, вскрыв письмо и пробежав его без особого интереса глазами, я хотела было отложить его в сторону, как вдруг мой взгляд остановился на цифрах, которые, как мне показалось, должны были иметь какое-то отношение к финансовому положению Нэда: три жирно выведенные красными чернилами цифры. Итак, решила я с удовлетворением, миссис Скелтон ошиблась, дела у Нэда идут отлично.

Когда он вернулся домой, я от радости ног под собой не чуяла. У меня появился даже тот несколько игривый тон, который, я чувствовала, мне совсем не шел, но который иногда забавлял Нэда.

— Я хочу, чтобы ты мне сделал подарок, — сказала я, усаживаясь на ручку его кресла. — Обещай мне.

— Никаких неосторожных обещаний, — ответил Нэд. — Что это?

— Я подумала, что было бы неплохо купить мне меховую шубку. Я так боюсь холода. Конечно, не очень дорогую, — поспешно добавила я.

Он посмотрел на меня.

— Я с удовольствием купил бы тебе шубку, Крис, если бы мы могли себе это позволить. Подожди, когда мы выкарабкаемся.

— Но мы уже выкарабкались! — торжествующе воскликнула я. — Милый, вот я тебя и поймала! Я считаю, что дела у нас идут просто великолепно.

Лицо Нэда приняло довольно странное выражение. Он спросил, как понимать мои слова и в чем я поймала его. Все так же шаловливо (когда я вспоминаю об этом, я до сих пор ежусь от стыда, ибо легче видеть себя смешной сейчас, чем в годы юности) я подошла к его столу, вынула из ящика банковское извещение и, торжественно положив его на диванную подушку, с видом королевского герольда, вручающего Золушке ее хрустальный башмачок, преподнесла его Нэду.

— Вот! — воскликнула я. — У нас в банке 842 фунта, 7 шиллингов и 5 пенсов. И после этого ты смеешь говорить, что не можешь купить мне шубку?

Нэд взял в руки извещение. Какой-то миг его лицо не выражало ничего, словно он спал с открытыми глазами. А затем оно все залилось краской и как-то даже вздулось. Губы его плотно сжались.

Я все еще держала в руках подушку, но он сильным ударом выбил ее у меня из рук.

— Дура! — воскликнул он. — Так вот как ты решила пошутить!

Я была напугана и растеряна.

— Право, я всего лишь немного подурачилась. — Я решила, что его разозлила моя шутка с подушкой. — Я думала ты обрадуешься.

— Чему, черт побери, я должен радоваться?

— Что у нас есть деньги. Разве плохо, что у нас в банке лежит такая сумма?

— Ты действительно воображаешь… — начал было он, но тут же замолчал. — Да, очевидно, ты действительно так думаешь. Ты и вправду дура. Ничего подобного я еще не встречал.

Я умоляла его объяснить мне, что все это значит. Это была наша первая серьезная размолвка после свадьбы.

— Эти цифры совсем не означают наш капитал и банке. Это наш долг банку.

Я все еще не понимала. Терпеливо, тихим, но дрожащим от ярости голосом Нэд объяснил мне значение этих красных цифр.

— Теперь ты видишь, — закончил он, — как было бы дико, если бы я радовался.

Да, теперь я поняла. Однако, пока он растолковывал мне все это, в моей душе зрело чувство протеста. Я успела обдумать и взвесить его реакцию на мой невинный поступок, ту грубость, с какой он разговаривал со мной. Я больше не девчонка, которой лестно внимание взрослого мужчины. Я жена и не хочу, чтобы со мной так обращались.

— Что ж, — сказала я, — очень жаль, если по твоей вине мы очутились в таком печальном положении. — Я отошла вглубь комнаты, так как там чувствовала себя в большей безопасности.

— Не суйся не в свое дело! — выкрикнул он даже с каким-то удивлением и вскочил с кресла. — Твое дело — это дом. А понадобятся мне твои советы, тогда я тебе об этом скажу.

Я попросила его не разговаривать со мной таким тоном. Я не потерплю этого.

Я думала, что он рассердится еще больше. Но уже более спокойным голосом он сказал:

— Тебе не понять этого, Крис. Просто мне не повезло. Тут ничего не поделаешь.

— Ты мог бы, во всяком случае, принять какие-то меры, если бы бывал в конторе каждый день. Но ты предпочитаешь оставлять дела на таких ничтожеств, как Хайнет.

— Нужно же человеку иногда развлечься после работы.

— Разве ты после работы играешь в свой дурацкий теннис?

Он снова сел и опустил руки между колен. Я ждала, что он скажет. Наконец с каким-то странным мальчишеским отчаянием в голосе он сказал:

— Мне никогда не хотелось браться за это проклятое дело. Я хотел быть солдатом.

Возможно, ему повезет, сказала я, и специально для него затеют какую-нибудь войну. Сказав это, я тут же пожалела, ибо впервые говорила таким сварливым тоном.

— Извини, я не хотела этого сказать.

Но он словно бы не слышал меня.