Памела Джонсон - Кристина

— Мне совсем немножко, — попросила Баба, впервые произнеся что-то по собственной инициативе: до сих пор она только отвечала на обычные светские вопросы. — Когда я выпью, я становлюсь просто несносной.

Она сказала это таким потешным чопорным тоном, что Нэд громко рассмеялся.

Я была рада, что он отвлекся. Он казался таким же веселым, каким бывал в прежние беззаботные времена в кругу своих друзей, и мне было приятно, что он не менее хорошо чувствует себя теперь с моими друзьями. Я заметила, что у него снова появился тот многозначительный, насмешливый взгляд, который когда-то покорил меня. Он разглядывал подружку Дики словно через театральный бинокль, и я подумала, что интересно будет потом узнать его мнение о ней.

— Да, да, именно несносной. Дики может подтвердить. — Сложив руки на коленях, обтянутых серым шелком, словно добродетельная мадонна с фламандских полотен, Баба улыбнулась мне нежной, иронической улыбкой.

Дики тоже улыбнулся, переменил позу, но ничего не ответил. Казалось, приведя ее к нам, он полностью снял с себя всякую ответственность за нее.

Девушка безучастно смотрела, как Нэд наливает ей почти столько джину, сколько налил бы себе.

— О, это очень много!

— Я знаю, сколько может выпить девушка, — сказал Нэд. Их глаза встретились. Баба рассмеялась.

— Что ж, — пробормотала она. — Вам же будет хуже.

Под предлогом, что мне надо взять еще лимонного сока, я вышла вслед за Нэдом на кухню.

— Бедняжка будет пьяна. Зачем ты это?

— Не вмешивайся, я знаю, что делаю, — сказал он. — Я знаю этот тип девиц.

Когда я проходила мимо, он обнял меня за талию и поцеловал.

Однако Баба не разрешила ему вторично наполнить ее стакан. Пока Нэд очень много пил (лицо его все больше краснело, а улыбка уже не сходила с губ), а Дики пил больше обычного, Баба развлекала нас маленькими забавными историями из жизни своей конторы. Со своеобразным мягким юмором и умением рассказывая о других, она безошибочно охарактеризовала и саму себя. Дики смотрел на нее с ленивой благосклонностью. Сам он не собирался развлекать нас разговорами, хотя при желании мог и попаясничать; однако сегодня он не хотел выглядеть смешным. Когда он выпивал, а это случалось с ним довольно редко, он очень следил за тем, чтобы не сказать лишнего. Он сидел немного поодаль у окна и, казалось, гордился тем, что мы, особенно Нэд, находим его подружку такой забавной.

Наконец Баба поблагодарила нас за чудесный вечер. Она снова превратилась в застенчивую, тихую и воспитанную девицу.

— Вы доберетесь домой? — спросил ее Нэд. — Вам далеко?

— Я провожу ее, — сказал Дики, ласково улыбнувшись Баба. Он встал со стула так осторожно, словно отсидел ногу или не был уверен в прочности пола. — Только удастся ли мне потом попасть на трамвай?

— О, трамваи ходят до поздней ночи, — успокоила его Баба. Как видно, она не привыкла отговаривать молодых людей от выполнения ими до конца своих обязанностей кавалеров.

Она задержала мою руку в своей.

— Мне так хотелось бы, чтобы и вы как-нибудь зашли ко мне. Хорошо? У меня маленькая квартирка — немного тесновато, но не так уж плохо.

— Надеюсь, вас никто по вечерам не ждет со стаканом горячего какао, как когда-то меня, — сказала я. — Я завидую вам.

— А знаете! — воскликнула она, и глаза ее широко раскрылись за стеклами очков. — Я обожаю какао! Но многие его просто не переносят.

Дики поторопил ее и заставил надеть пальто. Несмотря на то что он был доволен ею, ему не хотелось пешком возвращаться домой из дальнего пригорода.

Как только они ушли, настроение Нэда снова упало.

— О господи, как я устал!

Я спросила его торжествующим тоном хозяйки, званый вечер которой удался на славу, хорошо ли, по его мнению, все прошло.

По его лицу пробежала тень улыбки.

— Не плохо. Только Баба может оказаться орешком не по зубам для твоего друга Дики.

Эти слова, хотя и сказанные тоном превосходства, звучали вполне доброжелательно; раньше мне не приходилось слышать, чтобы Нэд в таком миролюбивом тоне отзывался о моих друзьях. От этого будущее мне снова показалось не таким мрачным. Я позволила себе небольшую свободу, и Нэду пришлось примириться с этим.

Я уже верила, что в конце концов мы поймем друг друга, будем великодушны, терпимы и нежны друг к другу и будем проще смотреть на жизнь.

Да, насколько было бы лучше, если бы мы как можно проще смотрели на жизнь, ибо я уже знала, что какое-то время она будет нам суровой мачехой.

Мы так долго и много негодовали и огорчались по поводу предстоящего возвращения Нэда под родительский надзор, что когда наконец этот момент настал, все показалось не таким уж страшным. Нэд почти ничего не рассказывал мне о первых днях своей работы в конторе отца, а я не расспрашивала. В отношениях между людьми одним из наиболее зловещих признаков отчужденности является неожиданное нежелание и неспособность задавать друг другу вопросы. Счастливые влюбленные не скупятся на расспросы. Я не знала, замечает ли Нэд, как мы все больше отдаляемся друг от друга, ибо внешне мы держались дружески и непринужденно. Я, однако, отмечала каждый новый симптом этого отдаления. Жизнь замерла в ожидании, как туча, которой не суждено разразиться дождем. Но само это ожидание было уже утешением. В этот период, мне думается, меня ничего особенно не беспокоило, кроме постоянной нехватки денег. Без споров и размышлений, казалось, было невозможно купить новую чашку взамен разбитой.

Дики не подавал о себе вестей, но наконец в начале мая он позвонил и сообщил (среди прочих новостей, которые казались ему более интересными), что его роман с Баба уже в прошлом. Когда я спросила, что произошло, он ответил:

— О, мы просто разошлись. Ты же знаешь меня.

Пришлось этим удовлетвориться. Все равно эта новость едва ли смогла бы надолго занять мои мысли, ибо к этому времени у меня были свои неприятности, и к тому же очень серьезные. Я была слишком поглощена делами Нэда и не заметила, как минули все сроки. Лишь Каролина случайно помогла мне понять, что произошло. Однажды утром, собравшись навестить свою мать, она по дороге забежала ко мне. Мне показалось, что я никогда не видела ее такой нарядной и элегантной и вместе с тем неестественно оживленной.

— Я не отказалась бы от чашечки кофе, — сказала она. — Горячего, крепкого черного кофе. — Она бросилась на диван, положила голову на подушку, а ноги на ручку дивана. — Милочка, ну вот и свершилось. Я не могу молчать, тем более что ты в курсе дела. — Закурив сигарету, она выпустила несколько красивых аккуратных колец дыма. — Престижу моего дорогого муженька нанесен сокрушительный удар. Мне надоело с утра до вечера слышать о моем «бесплодии», я решила рискнуть и заявила, что пойду к врачу при условии, что он тоже пойдет. «Глупости, — надменно заявил он. — Иди ты, а мне-то зачем?» Я настаивала на своем и твердила, что пойду, только если пойдет он. Мы ссорились, ссорились, ссорились. Ты не представляешь, что это было. Но в конце концов мы все же пошли. С моей стороны потребовалась железная выдержка, представляешь?

Она вскочила с дивана и пересела на стул.

— Валяться вредно для фигуры. Все равно не могу усидеть на одном месте больше пяти минут. Но дай мне раньше кофе, и я расскажу тебе о совершенно невероятном результате.

Однако мне пришлось порядком подождать, прежде чем она рассказала. Ей стоило усилий быть откровенной в эти трудные для нее дни. Но наконец я поняла, что произошло. Каролина была совершенно здорова и могла иметь детей; бесплодным оказался ее муж.

Вначале он не хотел верить этому. Он кричал на врача, хвастливо доказывая ему, что всегда успешно справлялся со своими супружескими обязанностями. («Словно кто-то оспаривал это», — устало заметила Каролина), растерянно пытался острить, когда ему сказали, что часто одно к другому не имеет отношения, и наконец заявил, что пойдет к другому врачу, ибо не намерен верить первому попавшемуся эскулапу. — Он был так груб, дорогая, что мне хотелось сквозь землю провалиться. Ты ведь знаешь, как я ненавижу скандалы.

И он действительно пошел вместе с Каролиной к другому врачу, а затем к третьему. Но результаты только подтвердились.

— А теперь, — сказала Каролина, — началось самое нелепое. Поскольку он неспособен иметь малюток, он отказывается быть мне мужем. Просто не хочет и все. Честное слово, я сойду с ума. Мы живем теперь как брат и сестра. — Она отвернулась. — А для меня это нелегко. Как я уже говорила, я отношусь к тем, кто решительно за. — И она добавила: — Жестокая насмешка судьбы, не правда ли? Разумеется, теперь ему ни к чему считать мои лунные месяцы. Хоть в этом у меня утешение.

Тут-то я и вспомнила о себе. Страх охватил меня с такой силой, что я какое-то время не могла вымолвить ни слова. Я позабыла о Каролине, только что рассказавшей мне то, о чем она не рассказала бы никому другому. Я даже не могла пожалеть ее или хотя бы отдать должное ее мужеству, проложившему линии зрелости на этом почти детском лице и гладком, как у младенца, лбу.

Наконец мне удалось произнести несколько сочувственных слов. Они прозвучали банально. Но даже эти банальные слова обрадовали Каролину, которая не любила громких фраз и чрезмерного проявления эмоций.

— Итак, — сказала она, вставая, — теперь ты все знаешь. А сейчас мне надо идти к мамочке, казаться веселой и беззаботной и ни в коем случае не проговориться ни о чем. Ведь для нее, бедняжки, все будет так непонятно. Она так простодушна, бедная овечка, и никогда не поймет этого.

Я проводила ее до крыльца. Она посмотрела через улицу на зеленый весенний парк. У ограды резвились дети, они влезали на нее, а затем свешивались головами вниз, показывая рваные штанишки и худое детское тело. Мороженщик с расписной тележкой расхваливал свой товар. Одинокий майский куст на краю большого пустыря ярко пестрел ранними, сладко пахнущими цветами.

— Когда-то нам было здесь хорошо, правда? — грустно промолвила Каролина. — Помнишь наши первые туфли на высоких каблуках? Мы так гордились ими. А вот и мой автобус, дорогая.

Когда она уехала, я еще немного постояла у ворот, бесцельно глядя вдаль и чувствуя на лице горячие лучи солнца. Я могла перепутать числа — ведь даже с арифмометром я допускала ошибки, а с подсчетами в уме и подавно. Но я знала, что ошибки здесь нет.

Я ждала, пока Нэд сам заметит. Но он ничего не замечал; он был равнодушен ко всему и поглощен лишь одной мыслью — работать так, чтобы его родители пожалели, что были так несправедливы к нему. В конце концов мне самой пришлось сказать ему.

Момент для этого я выбрала явно неудачный. Я пыталась позабавить Нэда рассказом о том, как закончился роман Дики с Баба и как Дики отнесся к этому. Нэд рассеянно слушал и изредка вежливо улыбался, словно зажигал и гасил лампочку, и вдруг с моих губ непроизвольно слетели торопливые и пугающие слова. Нэд уставился на меня, и его мозаичные глаза потеряли всякое выражение. Затем румянец, вспыхнувший на его скулах, стремительно пополз вниз по шее.

— Ты удачно выбрала время, черт побери! Как раз когда дела обстоят из рук вон плохо, — наконец сказал он.

Он был уверен, что я все подстроила нарочно. Напрасно я пыталась убедить его, что не виновата, что просто мы где-то допустили оплошность. Но он напомнил мне все случаи, когда я действительно говорила, что хочу ребенка. Отчаяние, охватившее меня, не помешало мне с удивлением отметить, что он помнит каждое слово, которое я когда-либо ему говорила.

— Не лги, — заявил он. — Ты всегда умела очень ловко лгать, но я думал, что наконец отучил тебя от этого.

— Неужели ты думаешь, что я рада тому, что случилось? — возмущалась я.

— Конечно, рада. Ведь тебе безразлично, что отдуваться будет кто-то другой.

— Как-нибудь проживем.

— Вздор! (Это было любимое словцо его матери.) Как?

— Живут же люди.

— Как могла ты так подвести меня, не понимаю! Ты эгоистка до мозга костей и думаешь только о себе.

Мне необходимо было поговорить с ним, я хотела, чтобы он выслушал меня. Мне уже было знакомо то неприятное чувство гнева, разочарования и оскорбленной гордости, которое сейчас охватило меня. Мне хотелось, чтобы мой голос звучал, как голос чужого человека, и чтобы это заставило Нэда выслушать меня с необходимым вниманием. Но я решила подождать. Нэд, подпрыгивая, ходил взад и вперед по комнате. Шаги его, однако, замедлились, когда мое молчание затянулось.

— Ну? — наконец сказал он.

— Ты ведешь себя так, что мне кажется, будто все это дурной сон. Я жду ребенка, и этот ребенок твой.