Памела Джонсон - Кристина

С застывшим лицом и комком обиды в горле я вернулась в зал.

Пришли Кейт и Виктор — Кейт с непроницаемым лицом, Виктор с вкрадчивой мужской улыбкой, полувиноватой, полусамодовольной.

— Просим прощения. С трудом удалось протиснуться в буфет. — От Виктора разило пивом, и этот запах вдруг напомнил мне Лесли и запах джема, которым от него пахло. Мое сердце сжалось от совершенно неуместного чувства раскаяния.

— Где Айрис?

— Ее пригласили танцевать.

Музыка умолкла. Блистательная и гордая — Мария-Антуанетта, входящая в Бычий глаз, — вернулась Айрис. За ней следовал ее партнер. Он торопливо поклонился ей и тут же отошел, словно спешил по неотложному делу.

— О Вик, боюсь, я была бякой. Но вы задержались и не могли же мы с Кристи подпирать стену!

— Я подпирала ее, — сказала я и сама удивилась, что могу говорить об этом так спокойно и без всякой обиды. Я не верила, что на сей раз Айрис одержала победу.

Кейт с улыбкой посмотрел на меня.

— Уверен, что вы не танцевали только потому, что сами того не захотели.

Оркестр заиграл «Поля Джонса».

— Все в круг! — закричала Айрис, поднявшись на носки; она вскинула над головой руки и щелкнула пальцами. — И пусть победит самая достойная из нас.

Я взглянула на Кейта.

— Этот танец не для меня, — ответил он все с той же дружеской улыбкой, — хотя кто-то сказал, что «Поль Джонс» невозможен без шута. Так или иначе я уступаю эту роль Виктору.

Схватив меня за руку, Айрис потащила меня в круг, который уже образовали дамы. Раскрасневшиеся, возбужденно поглядывая по сторонам, мы плавно плыли по кругу сначала вправо, потом влево. Во внешнем круге тесно сжатый с боков Виктор тщетно пытался высвободить руки и избавиться от своих соседей, он во что бы то ни стало хотел, чтобы Айрис досталась ему в партнерши. Но его толкали из стороны в сторону, руки его были плотно прижаты к бокам, а улыбка так же отчаянно рвалась вперед, как тщетно пыталось высвободиться его тело.

— Те-тум-те-тиддл-ай-та-та! — громко подпевали музыканты и вдруг умолкли.

Я подняла глаза. Передо мной стоял человек, в которого я была влюблена.

Мы закружились в одном из тех медленных сомнамбулических вальсов, от которых ноют икры ног.

— Рассчитал я, кажется, неплохо, — сказал он, глядя куда-то поверх моей головы.

Вблизи его лицо было изрезано мелкими морщинками, словно от длительного пребывания на солнце, нос не казался таким надменным, а выглядел довольно обычно, напоминая лезвие ножа. Маленькие зрачки были окружены странной мозаикой из серых и голубых сегментов, каждый из которых был обведен тонким черным ободком.

— Когда я пригласил вас танцевать, почему ваша подруга приняла это на свой счет?

Я была слишком молода и простодушна и поэтому сказала:

— Но ведь вы смотрели на нее!

— Положим, я ни на кого из вас не смотрел. Это мой первый бал после трехлетнего перерыва, и я, возможно, был несколько неловок. Однако мне казалось, что намерения мои были достаточно ясны.

— Нет, не были! — воскликнула я и рассмеялась, потому что он тоже засмеялся. Меня заливала волна счастья. — Как вы попали сюда сегодня? — спросила я.

— Моя кузина — одна из клубных шишек. Она и притащила меня сюда.

— Вы довольны, что пришли?

— Да. Однако в следующий раз, когда я вас приглашу на танец, извольте сами отвечать за себя.

Это было грубо, заносчиво с его стороны; кроме того, это было несправедливо — он должен был понимать, что перед ним девчонка. Однако для меня все это было безразлично. Небрежная грубость его тона казалась мне неотразимой. Рядом с ним молодые люди, вроде Виктора, были жалкими мальчишками. Мне было жаль Айрис, искренне жаль. Бедная Айрис.

— А, черт! — вдруг воскликнул он.

Мы снова были в кругу. На этот раз я тоже прилагала все усилия, чтобы мы оказались вместе. Айрис в дальнем конце зала с шутливым недоумением подняла брови и осуждающе приложила палец к губам. Однако нам удалось снова быть партнерами лишь в последнем туре танца, когда уставшие музыканты играли уже в бешеном темпе. Когда, запыхавшиеся, мы наконец остановились, он сказал:

— Следующий — танец с ужином. Вы сохраните его для меня?

В эту минуту я увидела Кейта. Он сидел за столиком и изучал программу мероприятий клуба. Он с таким вниманием делал это, что мне стало жаль его, и это придало мне уверенности в себе.

— К сожалению, этот танец я уже обещала, — сказала я.

— Возьмите обратно ваше обещание.

— Не могу.

— Кто он? Этот слащавый юнец?

— Нет.

И кивнула в сторону столика.

Какую-то долю секунды он молчал, раздумывая, а затем сказал:

— Ну что ж, вам виднее, дорогая, — и отошел от меня так же внезапно, как покинул тогда Айрис.

Я была в отчаянии.

Кейт поднял на меня глаза.

— Вам было весело?

— Ничего.

— Мне кажется, вы пользовались большим успехом.

— Не говорите глупостей, — с неприличным раздражением ответила я.

Айрис набросилась на меня.

— Кристи, хитрюга! Самый интересный мужчина в зале буквально гоняется за тобой! Это заговор.

— Против кого же? — спросил Кейт.

— Ах, не все ли равно? Заговор против всех! Вы не знаете Кристи. Она скрытная.

— Кто он? — спросила я.

— Я могу узнать, — ответил Виктор. — Я немного знаком с миссис Паттон. А он, кажется, пришел вместе с ней.

— Он пригласил тебя на танец с ужином! Я все слышала, Кристи, ты пользуешься успехом! — Айрис сказала это с таким удивлением, как если бы вдруг узнала о неожиданном успехе у дам Сирано де Бержерака.

— Я отказалась, — быстро ответила я.

— Ах, какая глупая! — воскликнула Айрис. Бывая великодушной, она сейчас искренне хотела, чтобы я не упустила случая, поскольку сама она не собиралась воспользоваться им. — Но почему ты отказалась?

— Я обещала этот танец Кейту.

Кейт пристально посмотрел на меня, и я испугалась — сейчас он скажет, что никакого обещания не было, но он тихо произнес:

— Я не обиделся бы на вас, если бы вы нарушили свое обещание.

— Но мне хочется танцевать и ужинать с вами, — ответила я.

Тогда мне было легко самой поверить в это, легко было казаться доброй и великодушной. Однако во время долгого, чрезмерно обильного и сладкого ужина в молчаливом обществе Кейта, по мере того, как Айрис и Виктор все более шумно и откровенно флиртовали, шутливо толкая друг друга, громко перешептываясь и заливаясь тем особым смехом, когда каждому кажется, что смеются над ним, раздражение мое росло, и мне все труднее становилось черпать удовлетворение в собственном благородстве. За столом, когда его больные ноги не были видны, Кейт не вызывал прежней жалости. Я старалась видеть лишь его красивое лицо, на которое страдание наложило печать спокойствия. Ну, конечно, он вполне доволен всем. Не слишком ли я все преувеличиваю? Может быть, я пожертвовала всей своей жизнью (опять жизнью!), чтобы предложить ему сочувствие, в котором он вовсе не нуждается. Эти мысли мучили меня и заставляли вновь переживать обиду, как вдруг Кейт сказал:

— Не думайте, Кристина, что я не вижу, как вы добры ко мне. Я никогда не забуду этого ужина.

Я запротестовала, я сказала, что вовсе не так уж добра, и я была вполне искренна, хотя постаралась придать своим словам оттенок известной нарочитости.

Но он не обратил внимания на мои слова.

— Я не буду пытаться снова встретиться с вами. Я никогда этого не делаю. Но если вам когда-нибудь захочется поужинать или пообедать со мной в городе, дайте знать Виктору. Я все устрою.

Я видела, как в ответ на знаки Виктора к нам шла через зал миссис Паттон. За нею небрежной походкой, сунув руки в карманы, с равнодушным видом следовал «он». Виктор представил нас миссис Паттон.

— Я так рада, что вы пришли. Очень милый вечер, не правда ли? Все так просты друг с другом. Это мой кузен Нэд Скелтон. — Она подтолкнула «его» вперед. Он кивнул каждому из нас. — Его буквально насильно приходится вытаскивать на подобные легкомысленные танцульки, — заметила она, весело взглянув на Нэда, и похлопала его по плечу. — Он привык к солдатской жизни — бррр! Поона[8] и прочее. Ха-ха-ха? — У нее был странный смех, похожий на риторический вопрос.

— Неужели Поона? — воскликнула Айрис, сильно наклонившись вперед, отчего голубой корсаж ее платья слегка отстал и был теперь похож на лепестки цветка вокруг нежно обрисовывавшейся маленькой груди. — Как ужасно интересно!

Только Айрис могла быть одновременно такой глупой и такой обворожительной; но на мистера Скелтона это не произвело впечатления.

Он объяснил нам, что очень недолго служил в регулярных войсках и провел несколько месяцев в Индии.

— О, вы могли бы привезти мне маленького слоненка для моей коллекции. Ах, если бы я знала раньше!

Он вежливо ответил, что на ввоз слонов существует большая пошлина, а затем, взглянув на часы, повернулся к миссис Паттон и сказал, что должен успеть на последний поезд метро.

— Нет, нет, вы должны поужинать с нами! — тоном приказа воскликнула Айрис. — Кейт отвезет вас на своей машине. Вы не возражаете, Кейт? Еще так рано.

— Однако мне завтра на работу, — ответил Нэд. Все это время он ни разу не взглянул на меня. Мне было тоскливо и холодно. — Прошу меня извинить…

Он пожелал нам доброй ночи, а затем, словно вспомнив, повернулся ко мне:

— Надеюсь, я еще увижусь с вами. Вернее, я уверен в этом.

— Кристи! — не выдержала Айрис, как только он ушел. — Я тебе говорила, что это победа! Я ничего подобного не видела. Клянусь, ты заставила Кейта ревновать!

Но даже она сообразила, что сказала бестактность, и покраснела, — очень легонько и очень быстро, словно прошла мимо пронизанного солнцем окна с розовыми стеклами. — Ну, ладно! — вдруг добавила она, не вкладывая в эти слова никакого смысла, а лишь заканчивая ими разговор.

— Конечно, я ревную. Каждый бы ревновал на моем месте, — сказал Кейт.

Мы снова пошли танцевать, хотя все вокруг мне казалось теперь пустыней. Кейт сделал после этого лишь одно замечание, которое, однако, не укладывалось в рамки обычных светских замечаний. Не называя имени, он сказал:

— Его, пожалуй, можно отнести к числу воспитанных грубиянов, как вы считаете?

В двенадцать часов он отвез нас домой. Сначала мы высадили Айрис у дверей ее дома, где она наградила Виктора обычным прощальным поцелуем, жеманясь и хихикая, словно делала это впервые. Затем она нежно коснулась душистыми полуоткрытыми губками моей щеки и шепнула мне на ухо:

— Видишь, все получилось не так уж плохо, правда?

— Не говори глупостей. Это еще ничего не значит.

— Я имею в виду Нэда Скелтона.

— И я тоже.

— Ты простила меня?..

— Кажется, да.

— За то, другое? Право, я невиновата.

— О чем это вы шепчетесь? — с деланным добродушием прервал нас Виктор. — Мы народ трудовой, нам спать пора. — Он получил свой поцелуй, и вечер больше не представлял для него интереса.

Попрощавшись с Айрис и помахав ей рукой, мы уехали. У моего дома — в окне тети Эмили горел свет и меня ждало горячее какао. Кейт вышел из машины и поднялся со мной на крыльцо. Он поблагодарил меня за вечер.

— Мне было очень приятно познакомиться с вами. Другой на его месте обязательно поцеловал бы меня, считая это непременным ритуалом, но Кейт лишь пожал мне руку. Поэтому, наклонившись вперед, я сама поцеловала его, без тени смущения или самолюбования — он был добрый, он мне нравился, и мне захотелось поцеловать его просто как друга. Больше мы с ним не виделись.

Последовавшие затем недели остались в памяти не как цепь конкретных событий, связанных воедино, подобно кадрам кинофильма, а как некое тусклое пятно: серая паутина оплела все надежды, желания, разочарования и сумасбродные мечты. Я выбегала в переднюю в поисках письма, которое не надеялась получить; любой стук в дверь рождал надежды. Каждый день я одевалась с тщательностью невесты, ждущей жениха, — если он придет, я должна выглядеть безукоризненно. Каждый вечер я ложилась спать, надеясь и не надеясь, что завтра что-нибудь произойдет.

Я была по-настоящему влюблена.

Но в очень юном возрасте трудно долго хранить чувство, не получая поощрения. Между тем для поддержки его достаточно ничтожно малого: увидеть любимого из окна автобуса, услышать его имя из уст случайного знакомого, прочесть его фамилию на афише или вывеске магазина. Если бы я в то время знала о существовании поэта Джона Скелтона[9], я бы с жадностью прочла все, что он написал. Но я ничего не знала о нем. У меня по существу не было ничего. Я даже не виделась с Айрис, ибо просто избегала ее. Однажды на Пикадилли я встретила Виктора и в разговоре с ним упомянула имя Нэда Скелтона; но он ничего не слыхал о нем и о миссис Паттон тоже, кроме того, что она уехала на весну в Швейцарию.