Наталка знала к чему Анжелочка клонит. Так и хотелось крикнуть вслух что-нибудь нехорошее, очень нехорошее. Только не в ее собственный день рождения! Вот принесла нелегкая на ее голову в универ крысину.

— Да, ну? — процедила она сквозь зубы.

— Конечно, тебе не понять. У тебя свой защитник. Везет, а мне с парнями все никак, знаешь, ведь так хочется любви.

Наташа ускорила и без того быстрый шаг. Еще одно такое признание, и она сорвется. Вот честное слово. Впереди на крыльце за стеклянным входом мелькнула до боли знакомая черная тень, настроение тут же скакнуло вверх.

— Сашка, — пискнула она и побежала. Он отткрыл перед ней двери и поймал на своей шее, улыбнулся.

— Ну и где повязка? Уши замерзнут, отвалятся.

— Да, ну тебя!

— Привет, — прозвучал за спиной нежный голос. Наташа в очередной раз закатила глаза и состроила кривую рожицу. Парень рассмеялся, наблюдая за ее привычной реакцией на флирт с ним.

— Привет, Анжел.

Наклонился и потерся носом о Наталкин нос, она сморщилась.

— Как дела? Как работа? — прощебетала “гадина”, приближаясь. Санька не успел дать ответ, из дверей, едва не сбив активно флиртующую девушку с ног, вылетел еще один одногрупник Наташи — Костик.

— А! Привет! — обрадовался парень и с протянутой ладонью пошел на Сашку.

— Костя! Ты мне ногу отдавил, — возмутилась Анжела.

— Ой, прости, не заметил!

Наталка обняла Саньку, уткнулась ему в грудь и постаралась подавить вспышку неуместного смеха. Костя таки дошел и поздоровался, за ним следом вышли остальные, и Анжела осталась где-то там не у дел, так и не напросившись с ними в машину.

В восьмерке девушка потерла замерзшие ладони друг о друга. Саша вывернул со стоянки, протянул руку, взял ее пальцы и, поднеся к лицу, подышал, отогревая.

— Завтра перчатки оденешь.

Наташа сморщилась.

— Оденешь, — еще раз утвердительно произнес он.

Она сердито вздохнула.

— Моя любимая девочка.

Теперь вздох вышел довольным. Как же с ней просто.

Наташа знала, что сдалась вот просто так, за копейки, но почему-то сопротивляться никогда не получалось, тем более он прав. Он, вообще, с ужасающим постоянством оказывался прав. Она чувствовала себя любимым единственным ребенком и женщиной одновременно. Странное ощущение, особенно остро она это ощущала последние месяцы, когда папка наконец-то отпустил ее, согласившись, что к восемнадцатому дню рождения она может переехать к Саше. А Сашка, он был еще хуже отца, он всегда наперед догадывался, что она может выкинуть, и пресекал попытки. Поначалу она дулась и даже обижалась, ругалась, а потом в какой-то момент поняла одну страшную для себя вещь — спорами и ссорами она причиняет ему боль. Нет. Он никогда не говорил и не показывал ни в коем случае, просто это было как прозрение, Наталка будто увидела свои прежние обиды со стороны. Он просил сделать что-то разумное, логичное, а она словно ребенок избалованный уперто не хотела подчиняться.

Подчиняться. Краеугольное слово для женской психики, а точнее его значение, стоит уловить намек, и гордость приходит на смену разуму. Девушке тогда вдруг стало стыдно за себя. Он ведь все терпел, молча и умудрялся просить у нее прощения за ее же глупость. Бред. Больше года назад пришло такое странное осознание, теперь они не ссорились вообще, никогда. Наверное, так не бывает, но у них было.

— О чем задумалась?

— Люблю тебя.

Саша улыбнулся.

— И я тебя.

— А еще я убью Анжелочку! Блин, буду! — решилась высказаться Наталка и сердито фыркнула, вспомнив как на прошлой неделе, договорившись с руководителем курсовой о сроках, застала гадину за неприкрытым флиртом с ожидающим ее в коридоре Сашкой.

Парень улыбнулся, отвернувшись к окну, вернул лицу серьезное выражение и взглянул на свою кровожадную девочку. Если бы она знала, то решилась как минимум на тройное убийство. К ее сокурснице в гроб отправились еще две девушки с его офиса.

— Кончай улыбаться, я все вижу!

Санька рассмеялся.

— Нравится ему, — сердито проворчала Наталка, уткнувшись носом в холодное стекло и подперев щеку кулаком.

Перевел взгляд на дорогу. Если бы он каждый раз показывал свою ревность, только не стоит, с учетом того, что она все равно не замечает влюбленных в нее. Она, к его радости, вообще, никого не замечает. Так потрясающе точно знать, что ее мысли всегда заняты им, что ей плевать на других, плевать на внешность, деньги. Черт, на что еще там ведутся? Черные глаза с восхищением смотрели на него и только на него. Он видел это каждый раз. И неважно, что три года вместе, она лишь сильнее любить стала, Сашка кожей чувствовал. Только сомнения завсегда точат даже самую несгибаемую уверенность.

Порой он боялся, что на ее пути встретилтся кто-то, кого она полюбит сильнее. И тогда тот факт, что ей плевать на внешность и на состояние кошелька, играл против него. Будь он десяти пядей во лбу, если она полюбит другого, все.

Сашка отогнал идиотские мысли подальше.

— Сашенька, — еле слышно прошептала девушка рядом.

— Да, любимая?

— Саш, можно я попрошу, — еще тише произнесла она. Парень испугался. Что не так?

— Конечно.

— Вот если ты разлюбишь, пожалуйста, скажи мне, хорошо? Я уйду.

Едва не застонал. Дурочка! Протяжно сердито вздохнул, черные глаза испуганно и несчастно смотрели на него. Она и ответ ведь ждет…

— Хорошо, — кивнул парень, стараясь задушить злость, не показать ей.

— Не сердись.

Почувствовала, всегда точно чувствует его настроение, как зеркало.

— Я не сержусь. На тебя — никогда.

Она перебралась поближе к нему, оперлась щекой о его плечо.

— Прости.

Злость окончательно поселилась в душе, смыв все попытки ее утихомирить. Она опять извиняется. За что? Хоть бы раз понять ее в этом.

— А там подарок, — улыбнулся парень и указал головой назад.

Она подскочила.

— Да? — тут же сунулась между сидений, перетянула пакет себе на колени и с выражением детского любопытства принялась вытаскивать вещи по одной. Сашка вздохнул. Отвлечь проще некуда, он же теперь еще долго будет мучиться ее словами. Нет. Кровь определенно материнская, это ее наследие переосмысливать и делать выводы.

***

5 ноября

Понедельник


Нина прижала ладонь к губам, вздохнула и, собрав волю в кулак, позвонила в обитую кожей железную дверь сорок восьмой квартиры. Еще раз на всякий случай перечитала в блокноте адрес. Все верно.

— Кто? — раздался приглушенный женский голос из-за двери.

Нина замешкалась. Все вроде продумала, а что ответить на такой простой вопрос придется и не сообразила.

— Анна Витальевна?

— Да.

— Здравствуйте. Я жена вашего сына, — Нина поморщилась, не совсем жена, гражданская, ну и не важно.

— А ну встань, чтоб видела.

Женщина повела бровью. Пожилые люди всегда одинаковы, может, что и выйдет, сделала шаг в поле видимости дверного глазка.

Щелкнул замок и взору предстала совсем высохшая миниатюрная старушка. Она строго придирчиво оглядела гостью, чуть сдвинув очки на кончик носа, и спустя минуту удовлетворенно кивнула.

— Та самая. Проходи. Значит, жена уже?

— Гражданская, — решила не начинать с вранья знакомство Нина, следуя за бабушкой, и благоразумно отложив на потом вопрос о значении фразы “та самая”.

— Тогда не жена, а любовница.

Разговор определенно намечался сложный.

— Хорошо.

Анна Витальевна бросила в ее сторону любопытный взгляд.

— С чем пожаловала?

Все заготовленные слова вдруг показались Нине ненужными и неправильными, не помогут они, не подействуют, только хуже сделает. Не той породы человек перед ней, лучше уж чистая правда.

— Да и сама толком не знаю. Думаю, Сереже плохо без вас.

— Эвон как? — сухо прокомментировала старушка, однако в глубине глаз ее сына мелькнула вспышка радости.

— Да, — Нина остановилась на пороге кухни. В голову вдруг пришла спонтанная идея. — Анна Витальевна.

— Ну?

— Вы на мою маму похожи.

— Я радоваться должна? — опешила она.

— Нет. Не надо, — Нина набрала в грудь побольше воздуха. После следующего вопроса ее либо выгонят, либо… Короче, была — не была! — Анна Витальевна, а вы коньяк любите?

…

— Вот все я знаю про тебя. Я поначалу терпеть тебя не могла! Ходила за этим своим, — Анна Витальевна скорчила смешную гримасу, — а мой парень без внимания!

Спустя два часа и полбутылки коньяка, которую на крайний случай прихватила с собой, Нина уже перестала удивляться заявлениям этой женщины, и только глаза порой против воли все еще расширялись от изумления. Оказывается, Сергей — ее парень. Мамой она быть за эти годы так и не перестала. Мозг начинал тихо вскипать, затуманенный алкоголем и бесчисленными попытками понять, как можно так любить сына и не общаться с ним годами.

Перед ней на стол легла еще одна стопка фотографий.

— Вот. А когда твой сынок начал Наташей интересоваться… Безобразие! Девчонке шестнадцать было!

— Витальевна! Ты откуда все это взяла?

— Тихо! — скомандовала женщина. — Это мое дело. Думаешь сложно что ли? Так вот, помяни мое слово, добром оно не кончится, — сухой палец ткнул в счастливую влюбленную парочку детей.

Нина нахмурилась.

— Я боялась, ты Наталку не любишь.

— С чего это? — на пожилом лице мелькнуло воспоминание, женщина тут же сникла, став вдруг неимоверно уставшей и одинокой (иного определения подобрать Нина не смогла). — Он так и не выяснил, да?

— Что?

— Алкоголь вреден. Чтоб больше ни капли в рот не брала!

— Хорошо. Так ты о чем?

— Поди со мной.

Женщина поднялась и шаркающей неуверенной походкой вышла в зал, прихватив с собой со стола одну из Наташиных фотографий, Нина не отставала ни на шаг. Открыв старый сервант цвета охры Анна Витальевна покопалась, вынула потрепанный временем альбом и, сев на диван, похлопала рядом с собой. Гостья послушно расположилась на указанном месте.

Пожилая женщина безошибочно нашла нужную страницу и рядом с выцветшей пожелтевшей карточкой положила Наташино изображение. Нина тихо выдохнула. На нее смотрели почти одинаковые миниатюрные девчонки с невероятно большими черными раскосыми глазами, прямым носом и идеальной формы губами.

— Прабабка моя. Дарьей звали. Красавица была несравненная, прадед мой за ней до самой могилы ходил как привязанный, все для нее делал. Так что старая я, безмозглая. Сына с внучкой из дома выгнала, а кобелина этот все равно потом мне все нервы вымотал, — она вдруг съежилась и всхлипнула, — и не простит он меня. Да и как я могу явиться? Вот, мол, принимайте, одумалась, поумнела…

Нина захлопнула альбом, отложила его в сторону и обняла женщину.

— Нет. Не так!

— Так. Так. Кто я ему? Что я для него сделала? Он-то как мог мне помогал…

— Знаю я про якобы доплату к пенсии, я адрес так узнала, у него нашла…

— Во-от, — теперь вышел совершенный вой. Нина не вытерпела и тоже разревелась.

— Ничего подобного!

Ей почему-то не верилось, что Сережа, ее Сережа не простит собственную мать. Ну не может же так быть, правда? Или может? Она окончательно запуталась и тоже перешла на вой. Нельзя женщинам пить и делиться горем, чревато.

***

7 ноября

Среда


— Нина, сядь!

Женщина вздрогнула от грозного оклика Анны Витальевны.

— Мне и так дурно, еще ты мельтешишь.

Дурно ей! Бабуська неугомонная, точно на ее мамку похожа. Это, между прочим, не она сейчас от мужа может по голове получить за самодеятельность в крупных масштабах. Нина с ужасом представила Сережку, рвущегося к ней домой с аэропорта, а тут вместо обеда и секса мама, с коей восемнадцать лет не имел вообще никакого общения. Четыре дня в городе не был и вот — получите, распишитесь. Усилием воли она удержала себя на месте. Паника захлестнула с головой.

— Жалеешь?

— Нет! — возмущенно отмахнулась Нина. — Боюсь я.

— Да, брось. Нашла, кого бояться? Мухи не обидит.

— Не обидит, но рассердится-то точно.

— Да-а, — задумчиво протянула женщина, — тут ты просчиталась. За спиной, не предупредив…

— Спасибо, Анна Витальевна!

— Так правда же, — махнула она рукой. — Называй меня “мамой”, даже если сейчас скандал будет.

— Мамочки, — истерично пискнула Нина, снова вскочила и принялась нарезать круги по гостиной.

— Так! Тебе сорок лет! А ну ся…