Но не выполнить приказ короля означало подвергнуть риску свою жизнь. Он решил хранить свою тайну, даже если у него вырвут сердце и его гордость будет публично уязвлена.

Предчувствие, что король не оставит его в покое, подтвердилось часом позже, когда надменный мажордом вызвал его в Приемный зал.

Высокий зал был увенчан стеклянным потолком. Весенний солнечный свет струился сквозь двойные окна. Витражи отбрасывали разноцветные блики на стены и пол. Кто-то невидимый наигрывал на лютне, звуки музыки смешивались с негромким шумом голосов.

Члены Тайного Совета окружили трон, плечи их сгибались под тяжелыми длинными одеждами.

Стивен прошел по гладким плитам к золотисто-пурпурному помосту и остановился перед троном. Отбросив атласный плащ с одного плеча, он склонился в низком почтительном поклоне. Даже не глядя на короля, барон чувствовал, что Генрих доволен его покорностью и смирением, Генриху доставляло удовольствие все, что каким-либо образом унижало Стивена.

Стивен поднялся с колена, протягивая подарок. В глазах его отражались ненависть и непокорность.

Генрих сидел в массивном резном кресле, наподобие бога Бахуса, одетый в серебро и золото.

– Что это? – спросил король, давая знак пажу. Мальчик взял небольшую деревянную шкатулку у Стивена и подал королю. С детской поспешностью Генрих открыл шкатулку и извлек оттуда крошечные часы на золотой цепочке.

– Боже мой, ты постоянно удивляешь меня.

– Всего лишь безделушка, – ответил Стивен бесстрастным голосом. У Генриха было много страстей. Страсть к необычным подаркам была одной из них.

Генрих прикрепил цепочку на перевязь, опоясывающую его плотную талию.

– Предполагаю, это одно из твоих изобретений.

Стивен кивнул.

– У тебя редкий талант к различным изобретениям, Уимберлей. Жаль только, что тебе не хватает хороших манер, – из-за толстых щек короля еле видны щелки глаз, тонкие губы крепко сжаты, – ты покинул королевскую спальню даже не попросив разрешения, дорогой барон.

– Да, это так, сир.

Генрих стукнул пухлой рукой по ручке кресла. Пальцы, унизанные сверкающими кольцами, вцепились в резную ручку кресла.

– Черт бы тебя побрал, Уимберлей, почему ты всегда нарушаешь этикет?

– Только когда меня к этому вынуждают, сир.

Выражение лица короля не изменилось, но глаза зажглись гневом.

– Неужели тебе не приходит в голову, – спросил он тихим зловещим голосом, – что лучше тебе танцевать со своей невестой, чем играть на моем терпении? Леди Гвинит прекрасна, хорошо воспитана и достаточно богата.

– Она опозорена, сир.

– Я оказал честь девушке, – резко ответил Генрих. – В Англии только один король, как одно солнце на небе. Я не каждому дарю свое расположение.

Стивен прикусил язык, чтобы удержаться от ответа. Бесполезно спорить с человеком, приравнивающим себя к Богу. Он мог легко удовлетворить любую свою прихоть, любой каприз, и какой благоразумный мужчина или женщина осмелится отказать ему?

– Боже мой, Стивен, – заорал Генрих, – твоя строптивость бесит меня. В прошлом году я подыскал тебе четырех благопристойных женщин, и ты всех их отверг. Ты считаешь их недостойными тебя?

– Просто я не могу жениться, – заявил Стивен. – Мне никто не нравится, даже эта пустышка, эта Валлийская конфетка, которую я увидел в вашей постели.

– Конфетки очень сладки и приятны на вкус, – заметил Генрих.

– Но когда побывают в руках у многих, они теряют вкус. А когда их слишком долго хранят, они портятся.

Не отводя глаз от Стивена, король протянул, руку. Слуга шагнул вперед и вручил ему бокал белого сухого вина с Канарских островов. Генрих сделал несколько больших глотков.

– Ты все еще тоскуешь по Маргарет, хотя прошло уже семь лет.

Стивен еле сдерживал желание ударить монарха. Как легко король говорит о Мэг, так, будто никогда ее не знал.

– Неужели она так тебе была дорога, – продолжил король, играя ножом, – что не можешь полюбить другую женщину?

Стивен ничего не ответил, воспоминания о Мэг наполнили его. Как робко она смотрела на него из-под вуали в день их свадьбы. Как плакала от боли и страха. У нее были свои тайны от мужа, который обожал ее. Мэг умерла, истекая кровью и горько проклиная свою жизнь.

– Маргарет была, – Стивен прочистил горло, – ребенком. Очень доверчивым, легко ранимым. – Он испытывал ужасное чувство вины, понимая, что вынудил эту девочку стать женщиной, а затем матерью. И что самое непростительное – привел ее к смерти.

– Я очень хорошо знаю, что значит тосковать по умершей жене, – неожиданное сочувствие прозвучало в голосе короля. Стивен понимал, что Генрих вспомнил о тихой и покорной Джейн Сеймур, которая умерла, подарив ему самое дорогое – наследника трона.

– Однако, – продолжил Генрих властно, – у мужчины должна быть женщина. Не годится, чтобы старые воспоминания отвлекали тебя от исполнения долга. А теперь поговорим еще об этой леди из Уэльса...

– Сир, смиренно прошу вашего прощения, – Стивен понизил голос так, что король едва мог его слышать, – я никогда не соглашусь подбирать чьи бы то ни было остатки, даже если это король Англии. Я не хочу служить целебной мазью для вашей совести.

– Моей совести? – Губы Генриха скривились в усмешке. Он перешел на шепот, предназначая свои слова только для Стивена. – Мой дорогой. Уимберлей, откуда ты взял, что она у меня есть?

Стивен напрягся. Слова короля напомнили ему, что король Генрих VIII развелся с первой женой и казнил вторую. Он провозгласил себя главой англиканской церкви, разорвав, отношения с Римом, отобрал собственность у монастырей, лишил бедняков земли. А опозорить девственницу не составляло труда для Генриха Тюдора.

– Значит, я ошибся, – тихо ответил Стивен, – но я знаю, что леди Гвинит не захочет выйти за меня замуж.

– Это все из-за твоей запятнанной репутации, – Генрих махнул пустым бокалом. – Дикие попойки, игра в карты, похищения женщин. Сплетни доходят до дворца. О господи, да все девушки в королевстве дрожат при упоминании о твоем имени.

Стивена устраивали такие слухи. Он изо всех сил старался скрыть все, что было в нем положительного, создавая себе плохую репутацию.

– Я человек низких моральных принципов. Таков уж мой характер, и ничего с этим не могу поделать. А сейчас, если вы не против, Ваше Величество, я должен покинуть двор.

С быстротой, удивительной для его возраста и грузной фигуры, король вскочил с кресла. Его толстые пальцы схватили Стивена за ворот камзола.

– Нет, я против, – Генрих приблизил свое лицо вплотную к Стивену, который почувствовал даже запах только что выпитого сухого вина. – Найди себе жену, Уимберлей, и пусть она родит тебе здорового наследника, иначе все в Англии узнают, что ты прячешь в своем Уилтширском поместье.

У Стивена готов был вырваться из горла дикий рев, ему хотелось яростно все отрицать. Но за долгие годы он приобрел железную выдержку. Барон заставил себя промолчать. Как удалось Генриху узнать о его ужасной тайне, и как теперь король использует это?

Усилием воли Стивен совладал с собой и отступил назад. Король разжал пальцы, продолжая на него смотреть. Взгляд короля был полон негодования.

– На колени, Уимберлей.

Ярость кипела внутри, щеки пылали, но Стивен немедленно повиновался.

– А теперь поклянись. Клянись, что будешь во всем повиноваться мне. – Голос короля возвысился. – Поклянись, что ты женишься, если не на леди Гвинит, то на другой.

Приказ прозвучал, и в зале установилась напряженная тишина. Стоя на коленях, Стивен совершенно ясно оценивал ситуацию. Грудь короля тяжело вздымалась в припадке еле сдерживаемого гнева. Вдали замерли последние звуки лютни.

Все придворные застыли, затаив дыхание. Король бросил ему «перчатку», вызывая одного из тех немногих, кто осмелился возражать ему.

Стивен де Лассе был не настолько глуп, ему слишком дорога была собственная жизнь. Годы, проведенные при дворе, научили его избегать открытой конфронтации, отвечать двусмысленно, увиливать от прямого ответа.

– Ваша воля будет выполнена, сир, – четко, чтобы всем было слышно, произнес Стивен, зная, что если пробормочет свое обещание, король обязательно заставит повторить.

Все члены Тайного Совета одновременно испустили вздох облегчения. Они обожали смотреть, как унижают им подобных.

Генрих тяжело опустил в кресло свое большое тело.

– Я верю, что на этот раз ты выполнишь мою волю.

Стивен поднялся с колен. Король коротким кивком позволил ему удалиться. Почти одновременно Генрих начал отдавать распоряжения своим слугам.

– Оседлайте мою лошадь. Я отправляюсь на прогулку.

Стивен покинул Приемный зал, прошел через вестибюль. Затхлый запах держался даже здесь. Сандаловое дерево, горящее в камине, издавало тяжелый запах, от тростниковых ковриков исходил запах гниения, поскольку их не меняли месяцами.

Еще до аудиенции у короля Стивен попросил приготовить ему лошадь, чтобы сразу же уехать. Грумы из королевских конюшен пообещали подготовить неаполитанскую кобылу и подвести ее к западным воротам.

Стивен быстро прошел через двор мимо восьмиугольных башен. Он чуть задержался под входной решеткой, пики которой были направлены прямо в голову.

Как ему и обещали, оседланная лошадь стояла наготове, под развесистым дубом, недалеко от ворот.

Барон нахмурился, не увидев рядом с лошадью грума. Разве можно оставлять без присмотра такую ценную лошадь? И где, черт возьми, эсквайр Ким, сопровождавший его?

Подняв голову, Стивен вдруг заметил какое-то движение около лошади. Быстрая тень метнулась к ней.

Какая-то грязная цыганка пыталась украсть его лошадь.


Юлиана[6] не могла поверить своему счастью. Ей крайне нужна была лошадь для продажи на ярмарке в Раннимеде. Для этого она перебралась через реку на территорию дворца. Когда девушка ползла под буковыми деревьями, поглядывая на поблескивающие стены и золоченые башенки Ричмондского Дворца, неожиданно появился грум. Он вел такую великолепную кобылу, какую ей вряд ли приходилось ранее видеть. На лошади была серебряная сбруя, марокканское кожаное седло. Если продать эту лошадь, то на вырученные деньги весь табор сможет прожить дней десять.

Павло, ее гончая, напугала грума, и тот моментально скрылся. Юлиана часто пользовалась этим приемом. Англичане никогда не видели борзых и часто принимали огромную белую собаку за мифического зверя.

Девушка оглянулась – нет ли кого поблизости. Двое стражников, одетых в кентские зелено-белые ливреи, стояли у ворот в двухстах шагах от нее. Их взгляды были бессмысленно устремлены вдаль на холмы за Темзой, и они совершенно не обращали внимания на лошадь, спокойно стоящую в тени деревьев.

Юлиана дотронулась до своего амулета – брошь с кинжалом, которую она приколола к внутренней стороне пояса юбки, и осторожно вышла из-за буковых деревьев. Ее босые ноги ступали по влажной упругой траве, дешевые металлические браслеты тихо позванивали на ногах при каждом шаге, длинные юбки, сшитые из разноцветных кусков ткани, скользили по земле.

После пяти лет жизни среди цыган она стала походить на настоящую нищенку и вела себя соответственно, когда это было нужно. Юлиана внешне смирилась с судьбой, но тайная цель продолжала гореть в ее сердце.

Она никогда не забывала своего имени – Ульяна Романова, дочь знатного вельможи, помолвленная с русским боярином. И когда-нибудь, поклялась девушка, она вернется на свою родину и разыщет тех, кто убил ее семью. Она добьется, чтобы убийцы понесли наказание.

Это была неосуществимая мечта для девушки, оставшейся без гроша в кармане. Первые месяцы были особенно трудными для нее. По пути в Англию они с Ласло, который называл себя отцом Юлианы, продавали одежду и драгоценности. По прибытии в Англию у девушки не осталось ничего, кроме броши, украшенной драгоценными камнями, со скрытым внутри кинжалом и девизом семьи Романовых, выгравированном на задней стенке, – «Месть, верность и честь».

Эта брошь осталась единственным напоминанием о прежней жизни, и она никогда ее не продаст.

Со временем шок от потери близких превратился в тупую боль. Юлиана осваивала новую жизнь с той же решительностью и упорством, с которыми она когда-то обучалась верховой езде и танцам у своих учителей в Новгороде.

Она умела подлечить больную лошадь, скрыть ее дефекты и с выгодой продать гаджо. Девушка появлялась на базарах, умела выглядеть такой жалкой и грязной нищенкой, что люди давали ей деньги, только бы избавиться от нее. Юлиана научилась проделывать на лошади трюки, от которых захватывало дыхание, затем она с обольстительной улыбкой подбирала брошенные восхищенными зрителями деньги.

Так жизнь, возможно, протекала бы и дальше, если бы не Родион.

Мысль о нем заставила девушку вздрогнуть. Этот молодой, по-своему красивый цыган не спускал с нее глаз. Сидя у костра, он испепелял ее властным и жестоким взглядом.