Сьюзен Виггз - Круги на воде

– Я справлюсь с ней, – ответил Стивен. – Она не кусается. Хотя, возможно, и кусается, но я еще ее на этом не ловил.

Когда они вышли через заднюю дверь дома, Павло разразился оглушительным лаем. Юлиана подала команду борзой, но когда она подняла голову, то увидела, что пес привязан к балке.

Плечо Стивена сдавливало ей грудь. Шаги его гулко стучали по земле, он что-то бормотал себе под нос. Ухватившись одной рукой за его спину, Юлиана приподняла голову и увидела, куда они идут, – к реке с быстрым течением.

– Вы не посмеете, – проговорила девушка сквозь зубы.

– Ваши прелести придают мне уверенности, милая. – Замахнувшись ею, как мешком с котятами, которых хотят утопить, он швырнул девушку в поток.

Со ртом, полным воды, Юлиана уже не могла кричать. Холодная вода обожгла ее, но больше всего ее возмутила жестокость человека, за которого она вышла замуж. Юлиана коснулась ногами дна реки, голова ее вынырнула из воды, – в руках она держала кинжал, готовая сражаться.

Стивен не дал ей такой возможности. Прямо в одежде он бросился в воду, вооружившись куском мыла.

Следующие полчаса Юлиана выла, как Павло, когда его сажали на цепь. Она билась о мускулистое тело мужа, сопротивляясь ему изо всех сил, но все было бесполезно, она только наставила себе синяков. Стивен де Лассе был безжалостен. Он намыливал ей волосы, натирал их пахучей жидкостью из каких-то отвратительных трав, скреб и намыливал ее всю, затем опускал в воду, полоща, как полощут белье.

Закончив и даже не взглянув на Юлиану, он повернулся и направился к берегу.

– Полотенце там, – кивнул Стивен головой. – Ужин будет подан ровно в шесть. Поужинаем вместе.

– Я уверена, что мои вши перешли к вам, – прокричала она вслед.

Старая Нэнси почесала пальцем голову под чепцом. Затем тяжело вздохнула, еще раз подумав про себя, что – ее можно считать святой, и сказала:

– Я привела спальню госпожи в порядок, – она подняла покрасневшие от работы руки. – Должна сказать, что это было непросто.

Сдерживая улыбку, Стивен предложил Нэнси сесть на стул с прямой спинкой, и та опустилась на него с важным видом, шелестя пышными юбками. Стивен уже переоделся в сухую одежду и поправлял мокрые волосы.

– Я уж не буду надоедать вам лишними вопросами, мой господин. Пусть сплетники интересуются причинами, с чего это вдруг барон Уимберлей женился на дикарке, – сказала старая женщина с надеждой на то, что имеет право на доверительность со стороны хозяина.

– Благодарю, – Стивен придвинул к себе второй стул и положил руки на его спинку. Он был благодарен, что Нэнси не требовала от него объяснений. И все же понимал, что только она одна знает истинную причину его женитьбы, одна она знает, что меч короля Генриха занесен над шеей Стивена.

– Да, это не мое дело размышлять, почему и отчего вы женились. Это одному Богу известно, а моя бедная голова не в силах понять, как вы попали в такую беду. – Нэнси сжала огрубевшие руки. – А теперь, когда вы помогли ее вымыть, мой господин, нужно подумать об одежде для цыганки. Но это будет несложно: что ей, дикарке, особенное нужно?

– Она, действительно, кажется тебе дикой, Нэнси? – Спросил Стивен, стараясь не вспоминать, как сражалась с ним Юлиана в реке. – Иногда я замечаю что-то необычное в ее манерах, в разговоре. И это удивляет меня.

– Она – цыганка, мой господин, а всем известно, что цыгане очень хорошие артисты и умеют отлично подражать. – Добрая женщина презрительно усмехнулась. – Как обезьяна, которую я видела однажды. Один моряк привез в Бристоль обезьянку…

Стивен задумался. Нэнси рассказывала свою историю. Он, упершись руками в подбородок, кивал головой, но мысли его были далеко. Стивену вдруг пришло в голову, что он уже восемь лет не заходил на ту половину дома, где находились спальня, примыкающие к ней гостиная и туалетная комнаты. Все это были владения Мэг.

Хотя комнаты спешно проветрили и убрали для новой баронессы, они все еще хранили следы присутствия Мэг: украшенная затейливыми фестонами драпировка над кроватью из бледно-розового дамаска. Кукла с грустными глазами на подоконнике, подсвечник у зеркала, который сделал сам Стивен. На туалетном столике лежала костяная щетка для волос.

Испугавшись нахлынувших чувств, Стивен хмуро уставился в пол. И вдруг он заметил свисающий из-под покрывала кусок яркой веревки. Удивившись, что предмет лежит не на своем месте, он встал, прошел по комнате и поднял веревку.

– Что это такое?

У Нэнси перехватило дыхание.

– Миледи играла с веревочной лестницей в ту ночь...

Стивен резко обернулся к Нэнси. Его ледяной взгляд заставил ее замолчать. Нэнси прижала руку к груди.

– Милая девочка. Она была совсем ребенком.

Воспоминание больно обожгло Стивена, обостряя чувство вины. Он подумал об этой бродяжке, своей невесте, которая вторглась в эти комнаты, будет спать в постели Мэг, пользоваться ее вещами. И как сорная трава, заполонит содержащуюся в идеальном порядке спальню.

Прости меня, Мэг. Прости за все. Чувство раскаяния овладело Стивеном.

– ... сожгу ее одежду, конечно, – говорила тем временем старая Нэнси, как о само собой разумеющемся.

Стивен покачал головой, пытаясь отвлечься от горьких воспоминаний, встал и начал ходить взад и вперед перед окнами.

– О чем ты говоришь?

– О цыганке, мой господин. Ее одежда, несомненно, завшивлена. Самое лучшее – все сжечь.

– Да, но тогда ей нечего будет надеть. О... – он стукнул кулаком по оконной раме. – Я думаю, она примерно одного роста с Мэг.

– Только она не такая пухленькая, как ваша первая жена, мой господин. Но я смогу ушить несколько платьев, если только вы не возражаете...

– Я не возражаю, – Стивен заставил себя не думать о прошлом. – Я не вижу причин, почему цыг... баронесса не может носить платья. Мэг.

– А как насчет горничной для леди, мой господин?

– Ей скорее нужен охранник, а не горничная.

– Я тоже так думаю. Пока вы были заняты со своей женой, я послала в деревню за Джилли Игэн, дочерью красильщика.

– Джилли Игэн? – Стивен насмешливо посмотрел на Нэнси. – О, ты шутница, однако. Дочка Игэна размером с быка, и у нее такой же упрямый характер.

Нэнси расплылась в улыбке.

– Уж она-то не потерпит, чтобы какая-то цыганка колотила ее в живот.

Внезапно Стивену надоели все эти разговоры. Отчаяние охватило его при мысли об этой цыганке, его невесте. Решительным шагом он направился к двери.

– Делай все, что считаешь нужным в отношении платьев, горничной и прочего. У меня есть дела поважнее.

Нэнси Харбут понимающе кивнула.

– Мой господин, а что вы скажете вашей новой жене по поводу...

– Абсолютно ничего, – оборвал он резким голосом. – Ни единого намека.

– Я думаю, что этот оттенок голубого цвета называется вайда[11], – раздался слегка насмешливый голос.

– Ой! – Юлиана чуть не выскочила из своей замерзшей, покрывшейся пупырышками кожи. Она отскочила от полированного металлического зеркала и наткнулась на незнакомку. – Ой! – снова вскрикнула она, подняв голову, чтобы рассмотреть женщину. – О Боже, – прошептала девушка по-русски, – моя тюремщица – великанша.

Взгляд Юлианы скользнул от огромных, словно лодки, ступней, обутых в крепкие башмаки на деревянной подошве, до красноватого лица, обрамленного жесткими рыжеватыми волосами. Ростом незнакомка была, наверное, со взрослую тягловую лошадь.

– Я не говорю по-египетски, миледи, – великанша уперлась огромными руками в бока и наклонилась вперед, откровенно разглядывая Юлиану. – Я поняла, вы рассматривали в зеркале оттенок ваших губ после купания в холодной реке. Вот я и сказала, что этот оттенок называется вайда.

– Вайда, – глухо повторила Юлиана.

– Да. Я хорошо разбираюсь в красках. Мой отец – красильщик. Сейчас вы, миледи, вся такого же голубого цвета.

Юлиана запахнула полотенце вокруг замерзшего тела, изумленно моргая глазами. Дело в том, что она совсем посинела от купания в ледяной воде около мельницы. После того как Стивен в последний раз окунул ее в холодную воду, она быстро примчалась в дом, проклиная его на чем свет стоит по-английски, по-цыгански и по-русски. Великанша-людоедка появилась как раз тогда, когда Юлиана рассматривала себя в зеркале, размышляя, станет ли цвет ее кожи когда-нибудь нормальным.

– Кто ты такая? – стуча от холода зубами, наконец спросила Юлиана.

– Джилли Игэн, – женщина неуклюже присела. – Нэнси Харбут говорит, что я буду вашей горничной.

Ее горничная. Юлиана прикрыла глаза, и воспоминания вернулись к ней. Когда она была девочкой, за ней ухаживали не менее четырех горничных, все хорошенькие, как маргаритки, безупречно вышколенные и почти такие же совершенные, как их хозяйка.

– Миледи, – великанша-людоедка прервала ее мысли, – вам нужно быть готовой к ужину. Нэнси приготовила вам одежду.

Джилли подвела Юлиану ближе к горящему камину и раскрутила полотенце на ее голове. Мокрые пряди источали запах целебных трав, которые Стивен использовал, чтобы вывести вшей. Юлиана сняла с себя полотенце и надела длинное, прекрасно сшитое платье. Прозрачная ткань была тонкой, как паутинка, и нежно касалась тела Юлианы. Это восхитительное одеяние ни капли не напоминало грубую домотканую цыганскую одежду.

– Это платье принадлежало первой баронессе, – заметила Джилли, поправляя подол платья.

– Матери лорда Уимберлея? – поинтересовалась Юлиана.

– О Боже, нет. Его мать умерла более двенадцати лет назад. Первой жене лорда Уимберлея.

Юлиана замерла. Ей в голову не приходило, что Стивен де Лассе был женат раньше. У него уже была жена. А сейчас Стивен вдовец. И это известие кое-что объяснило ей: грусть, таящуюся в его глазах, враждебное отношение к Юлиане, мрачную молчаливость, вспышки раздражения.

Тем временем Джилли помогала ей надевать шелестящую нижнюю юбку. Задумчивость охватила Юлиану. Какая красивая юбка, какая тонкая и изящная. И все же сомнения вернулись к ней. Если она станет носить красивые платья, Стивен может заметить, что она женщина.

– Где моя одежда? – с вызовом спросила девушка.

– Старая Нэнси сказала, что ее невозможно отстирать, что там кишмя кишат всякие насекомые, поэтому она и приказала сжечь вашу старую одежду.

– Нет! – Вырвался крик у Юлианы, ее охватила паника. – Я должна найти одежду. Там моя...

– Безделушка, миледи? – Джилли подошла к столу, взяла брошь и подала девушке. – Я заметила, что она была приколота к поясу с внутренней стороны юбки. Я подумала, что, возможно, эта вещица вам дорога.

Юлиана облегченно вздохнула. Надежда согрела ее. Кто знает, возможно, этой великанше-людоедке она станет доверять. Может быть, она будет единственным человеком, пока... Она вспомнила, как оставляла по дороге сюда следы...

Цыганская вурма – кусочками ткани, ниток помечала она свой путь в Уилтшир. Поторопись, Ласло.

Благословляя эту женщину, спасшую ее от собственной глупости, Юлиана взяла брошь.

– Спасибо, – ей начинала нравиться эта огромная женщина. Юлиана успокоилась и решила отказаться от своих цыганских привычек. Ее план – обратиться к королю Генриху за помощью – рухнул, но, возможно, Стивен де Лассе поможет ей. Хватит ли ему смелости, и что он предпримет, чтобы избавиться от нее?

– Джилли, – задумчиво спросила она, – ты можешь причесывать волосы?

Горничная усмехнулась.

– Да я рождена для этого, миледи. Я вас так причешу, что молодой муж не узнает вас.

* * *

– Ну, Уимберлей, – сказал Джонатан Янгблад, – хватит таинственности. Как она выглядит? Что из себя представляет?

Стивен прикрыл глаза, молча проклиная болтливого Хэвлока, затем открыл их и посмотрел на своего лучшего друга. Джонатан развалился в резном деревянном кресле на противоположном конце длинного стола. Он был старше Стивена на десять лет. Он располнел от спокойной жизни. Жесткие седеющие волосы обрамляли лицо, изборожденное шрамами, оставшимися со времени войны с Шотландией. Одет он был как простой крестьянин, так как никогда не следил за модой. Поклонник старины, Джонатан Янгблад терпеть не мог надушенных, манерных джентльменов, кои преобладали при дворе Генриха.

Его карие глаза излучали доброту. Бог послал ему дюжину крепких сыновей, и Джонатан отправил одного из них – Кита – жить со Стивеном, полагая, что парень сможет скрасить бездетную жизнь барона Уимберлея.

Если бы он знал правду... Стивен отбросил эту мысль.

– Я не хочу ничего сейчас тебе рассказывать, увидишь сам.

– Ну хоть намекни.

Стивен вздохнул, отпил глоток мальвазии[12] из бокала и снова поставил его на стол. Звон бокала эхом разнесся по высокому залу с задрапированными окнами. Стол был прекрасно сервирован. На фаянсовой посуде лежали изысканные закуски. В серебряных, до блеска начищенных подсвечниках стояли тонкие свечи. Легкий ветерок из высоких узких окон слегка колебал их пламя.