— Если это правда, то ты поступила мудро. Иногда лучше знать меньше.

— Я клянусь…

— Не надо. Если ты думаешь, что я вот так возьму и поверю тебе, то зря. Я, вообще, не склонен доверять людям. Особенно, в вопросах, которые касаются моей безопасности и моего имени. Поэтому, красавица, ты останешься здесь. Столько, сколько я потребую от тебя. Причём заметь, на правах гостьи. И поверь, это откровенное везение.

Они снова замолчали, ждали пока им подадут горячее, расставят тарелки, а Алёна всё это время размышляла над услышанным. Потом всё же решила возразить, хотя бы попытаться. Дождалась, когда дверь в столовую снова прикроется, и сказала:

— Павел Андреевич…

Он поднял голову, взглянул с интересом.

— Это не решение проблемы. У меня работа, меня будут ждать… Меня хватятся завтра утром.

— Я же сказал, что договорюсь. Обещаю, тебя даже не уволят. — Он вдруг ухмыльнулся. — Слушай, а может, сказать Рыбникову, что ты берёшь у меня интервью? Такое личное, открытое, откровенное. Думаю, он не будет возражать.

— А вы мне его дадите? Личное и открытое…

— Откровенное могу дать. Я когда хочу, могу быть очень откровенным.

Алёна залпом выпила полбокала минеральной воды. Затем с нажимом повторила:

— Меня будут искать.

— Кто? Тётка? Так она в Ярославле. Позвонишь ей отсюда. А кто ещё?

Она в растерянности моргнула. Смотрела на него во все глаза.

— Вы меня проверяли?

— Конечно. Надо же было точно знать, кто ко мне через забор залез. Профессионально ты сработала или тебе по дурости подфартило.

— Вот спасибо.

— Да не за что. Ты ведь поняла, какой вывод я сделал, да? — Алёна угрюмо молчала, а Павел ей улыбнулся. — Именно поэтому мы с тобой сидим за этим столом и едим утку. Иначе разговор был бы другим, с другими последствиями для тебя. Так что, радуйся. Кстати, что у тебя с Тарасом?

Алёна кинула на него рассерженный взгляд и гордо отвернулась. А Костров сокрушённо мотнул головой.

— Ты завязывай с ним по машинам целоваться. Он гнилой мужик, всегда таким был, даже в молодости.

Она резко отодвинула от себя тарелку, от злости даже не сразу смогла собраться и что-то сказать, только дышала, переполненная негодованием.

— Это просто немыслимо. Ты ещё в постель ко мне залезешь?

Павел помолчал, жевал, после чего сказал:

— В постели он у тебя ещё не был, не ври.

— Ты просто невыносим! — выдохнула она, из-за стола поднялась и вышла из столовой, столкнувшись в дверях с домработницей. Та отскочила в сторону, спасая поднос с круглым пирогом на красивой фарфоровой тарелке. А вот Костров рассмеялся.

— Алёна, вернись! Смотри, какой пирог! Ты себе не простишь!

— Иди к чёрту, — пробормотала она себе под нос, бегом поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж.

Оставаться в комнате одной, когда за окном кипела жизнь, было странно. Люди работали, разговаривали, даже смеялись, Алёна слышала. Выглянула из окна, увидела молодых девушек в униформе, которые проходили через двор, весело болтая и смеясь. И никому не было дела до того, что она вроде как похищена. Ей об этом чётко заявили. Правда, не отобрали телефон и не заперли на ключ, но от этого ощущения плена не проходили.

После неудавшегося обеда просидела в комнате часа два. И злилась, и переживала, и выход искала. Не нашла, правда, зато перепугалась, когда услышала тяжёлые шаги за дверью. Знала, что это Павел. Но он не остановился за её дверью, не постучал, он вошёл в свою комнату, что была через стенку, и это добавляло большего смятения в сложившуюся ситуацию. Алёна постояла под дверью, прислушиваясь, потом вернулась к окну, присела на край подоконника.

Интересно, что же было в том телефоне? До чего она не добралась, на что не хватило ума разобраться или что-то опасное заметить? Да, в папке были какие-то документы, непонятные, парочку из них она даже открыла, из любопытства, куда от него денешься? Кострову в этом не призналась, просто потому, что ничего не поняла. Там были только цифры, наборы чисел, в столбик или в строчку. Никто бы не понял. Но он, наверное, переживает, что она могла их скопировать или переписать. Конечно, знай она точно, чей телефон попал ей в руки, скорее всего так и поступила бы, но она была занята совсем другими заботами и размышляла о другом. И за глупость её наказывают.

Когда надоело сидеть в комнате, рискнула выйти. Ни в коридоре, ни на лестнице ей никто не встретился, и поэтому Алёна решила осмотреться. Не так, как несколько дней назад, в полутьме, когда окна были плотно закрыты и занавешены, а мебель укрыта чехлами, хотелось увидеть дом ожившим. Что примечательно, лишь пара комнат оказалась запертыми, во всех остальных шла уборка и даже мелкий ремонт. На втором этаже располагались спальни, в этом крыле их было четыре, одна оказалась занята спортивными тренажёрами. Они ещё были в плёнке, не установлены, но их наличие немного удивило. Беговая дорожка и штанга «Марьянову» не шли, казались чуждыми и странными. А вот первый этаж приводили в порядок усиленными темпами. Два крыла дома были одноэтажными, наверху лишь хозяйские спальни, все остальные комнаты располагались внизу, причём левое крыло было полностью отдано персоналу. Там же располагалась кухня. Алёна было отправилась в ту сторону, любопытно было заглянуть и в комнату, где ночевала и посмотреть, что делается на кухне, но множество голосов её остановило. Она потопталась в коридоре, затем вышла и направилась в другую сторону. Гостиная, столовая, хозяйский кабинет. Ещё небольшая комната с камином и диванами. Кажется, раньше их называли малыми гостиными. За следующей дверью обнаружилась библиотека, книжные шкафы были заполнены книгами, корешки все старые, потускневшие, но не потрёпанные. Правда, в комнате пахло пылью, настолько, что в носу защекотало, и Алёна поторопилась дверь закрыть. За самой дальней дверью оказалась лестница, ведущая вниз. Освещения нет, но света из маленького окна рядом было вполне достаточно. Подумалось почему-то о сыром подвале, но немного посомневавшись, Алёна начала спускаться по ступенькам. Лишь один пролёт вниз, она толкнула тяжёлую дубовую дверь… и неожиданно оказалась на стройке. Правда, под стеклянной крышей, голову подняла, чтобы посмотреть, и едва не подскочила от страха, когда ей кто-то в ноги ткнулся. Оглянулась и отругала Роско.

— Напугал меня.

Пёс никак не отреагировал, пробежал мимо неё, принялся обнюхивать мешки с цементом и коробки с плиткой. Хвостом завилял. А если хвостом завилял, значит, рядом хозяин.

— Осматриваешься?

Алёна не повернула головы, на Кострова не посмотрела.

— Чем ещё мне заниматься?

— Правильно. В комнате не высидишь всё равно.

Она спустилась по двум цементированным ступеням, просто для того, чтобы быть подальше от Кострова, чтобы тот не стоял за спиной и не дышал ей в затылок. А ведь он дышал, и Алёна была уверена, что делает это намеренно.

— Что здесь будет? — спросила она, оглядываясь.

— Бассейн.

Она ещё посмотрела по сторонам, потом на стеклянную крышу над головой, оценила масштаб и усмехнулась. Павел заметил.

— Что ты смеёшься?

— Вы собираетесь здесь обосноваться, Павел Андреевич?

Он тоже спустился, потрепал Роско по голове, а Алёне сказал:

— Мне здесь нравится. Если хочешь, меня сюда тянет.

— Зов крови?

— А почему нет? Как бы там ни было, мои предки отсюда. И совсем неважно, кем они были.

Алёна кинула на него заинтересованный взгляд.

— А кем они были?

Он равнодушно пожал плечами.

— Отец говорил, что из дворян. Я могу думать по-другому. Времена были смутные, кто поручится за достоверность?

— Если бы вы хотели, вы бы всё узнали. С вашими-то деньгами.

Павел, не скрываясь, хохотнул.

— Как это пренебрежительно прозвучало. Но если ты хочешь знать, меня это особо никогда не волновало. Мне это безразлично. Главное, что я вовремя родился. Роско, не грызи коробку! Нельзя. — Он взял пса за ошейник и направил к открытой двери на улицу. — Гулять.

Алёна тоже туда прошла, перешагивая через песок и цемент, а когда оказалась на улице, даже ногами потопала.

— Вы не жили здесь много лет. Я имею в виду область. И город. А теперь решили перебраться сюда из Москвы?

— Я не люблю Москву, — сказал он. — Там деньги хорошо зарабатывать. Жить там — не фонтан.

— И вы готовы оставить бизнес…

Павел остановился рядом с ней, всмотрелся в лицо Алёны, она под его взглядом занервничала и отвернулась.

— Ты меня на интервью раскручиваешь?

— Нет. Но должны же мы о чём-то говорить!

— А, нейтральная тема.

— Вроде того.

— Тогда совет: не спрашивай о бизнесе.

Она сделала осторожный вдох, надеясь заглушить в себе возмущение.

— Хорошо. О чём мне можно спрашивать?

— Нащупывай почву, — усмехнулся он. Прошёл вперёд, поднял с земли палку и кинул, она полетела далеко и на приличной высоте, а Роско, заскулив от восторга, стрелой метнулся в ту сторону. Павел приложил ладонь ко лбу, козырьком, защищаясь от солнца и наблюдая за собакой. Потом на Алёну обернулся. — А ты говоришь. Роско здесь приволье. В Москве, даже в доме, он изнывает.

Алёна присматривалась к нему.

— А вы не хромаете. Почти.

Павел не посмотрел на неё, лишь плечом дёрнул.

— Тогда ты застала меня не в самой лучшей форме.

Она окинула быстрым взглядом его фигуру.

— Вы в аварию попали?

Костров помолчал, было заметно, что раздумывает, но затем он коротко усмехнулся.

— Когда-то я попал в тюрьму. — Всё же обернулся, на Алёну глянул и даже подмигнул. — Страшная-страшная история.

— А лицо?

На его губах расцвела улыбка.

— А что лицо? Не такая благообразная физиономия, какая полагается дворянам?

Алёна отвернулась от него.

— Я просто спросила. Извините.

Он разглядывал её, после чего сказал:

— Ты много извиняешься. Мне почему-то это нравится.

Роско принёс палку, отдал Павлу прямо в руки и преданно на него уставился, крутя хвостом, даже подпрыгнул. Костров его похвалил и снова кинул. Палка полетела в сторону леса, задела ветку на сосне, а Роско вновь умчался, довольный и счастливый.

— Алёна, а тебе здесь нравится?

Она несколько странно отреагировала на своё имя из его уст, отчего-то покраснела, щёки защипало, и Алёна поторопилась отвернуться в сторону, сделала вид, что осматривается.

— Здесь очень красиво. Говорят, лет пятнадцать назад здесь была помойка, и жили бомжи.

— И такое было.

— Я была в архиве, — зачем-то призналась она, — разговаривала с профессором.

— Меня вычисляла?

— Вообще-то, ваших предков.

— Разумно.

— Павел Андреевич, а вы не думали допустить сюда историков или музейщиков? Думаю, им было бы очень интересно узнать, какой усадьба стала.

Он с прищуром смотрел на неё.

— Я пошлю им фотографии, — в конце концов, сообщил он, и в его голосе была слышна насмешка. Это Алёну обидело.

— Вообще-то, это национальное достояние.

— Теперь это моё достояние. Нация его просрала.

Она лишь головой качнула.

— С вами невозможно разговаривать.

— Да ладно. Я весьма общительный человек. Вот, например, готов поговорить о тебе.

Алёна поневоле насторожилась.

— А что со мной? — Она нашла взглядом Роско. Тот, кажется, забыл про палку и что-то сосредоточенно рыл на полянке, с настойчивостью экскаватора.

— Ты странная, солнце.

— Странная? — повторила она и тут же недовольно поджала губы. — Спасибо за комплимент.

Костров рассмеялся. Он к этому моменту от Алёны отошёл, привалился спиной к берёзе, а после и вовсе на корточки присел. И теперь с весьма удобной позиции Алёну разглядывал. А вот она на него смотреть, в открытую, не спешила, осторожничала. То на Роско смотрела, то на дом, а то и вовсе на рабочих, которые недалеко от дома возводили какое-то строение — не то сарай, не то амбар. Что-то, что должно было быть покрыто крышей.

— Это не комплимент. Говорю, как есть.

— И почему же я странная?

— Ты живёшь одна.

Алёна вскинула брови.

— Это всё? Я живу одна?

— Ну, девушка в твоём возрасте, при твоих внешних данных, да и работе, оставшись без присмотра, не должна была бы надолго одна остаться. А ты так сколько живёшь? Год? И мало того, у тебя даже парня нет.

Алёна очень внимательно следила за своим дыханием. Надеялась, что приступ негодования на её лице не отражается, и говорить постаралась, как можно спокойнее.

— Вы считаете, Павел Андреевич, что рассказывая мне о том, что вы конкретно покопались в моей жизни, показываете себя с правильной стороны?