— Роско, сиди смирно, — приказал ему Павел. На корточки присел, принялся пса намыливать, а Ваня рядом прыгал босиком по налившейся луже. Брызги тоже летели в разные стороны, Алёна даже пальцем ему погрозила, но было уже поздно. Ребёнок был грязным, мокрым, но счастливым.

— Ваня. — Алёна не утерпела, подошла к нему с полотенцем, но так просто остановить мальчика было невозможно. Но хотя бы успокоилась тем, что вода оказалась не холодной, приятно тёплой.

Ей тоже досталась порция брызг, она отскочила, а Павел над ней посмеялся. Но Ваня, в конце концов, сам подошёл, и она смогла накинуть ему на плечи полотенце, волосы промокнула и лицо.

— Ты не замёрз?

— Алёна, на улице жара, — вместо сына отозвался смешком Павел. — Пусть хоть по траве босиком побегает.

Ванька снова от неё отскочил, побежал по траве, потом обернулся и позвал:

— Роско, Роско!

Пёс было дёрнулся к нему, но был остановлен твёрдой рукой. Весь в пене, высунув язык, стал ждать, когда ему позволят отойти. А Павел поднялся, взял шланг и принялся его поливать. Что-то приговаривал и хлопал собаку по бокам и животу. Потом сказал:

— Ты, кажется, даже цвет поменял, здоровяк.

— Да, — поддакнула Алёна, — стал белым и пушистым. — Роско посмотрел на неё, а она напомнила: — Пожиратель кротов.

Роско понуро опустил голову, а Павел рассмеялся.

Она снова отошла к скамейке за ещё одним полотенцем, на этот раз для Роско, но даже не успела к псу приблизиться. Тот выпрямился, как только Павел убрал руку с его спины, и принялся отряхиваться. Это была просто волна, никак не брызги. Алёна взвизгнула абсолютно по-девчачьи, закрылась рукой, отвернулась, но было уже поздно, одежда стала влажной, подол юбки даже пришлось встряхнуть. Роско же достался откровенно осуждающий взгляд.

— Молодец.

Павел продолжал смеяться, а Роско виновато закрутил хвостом, потом побежал за Ваней на лужайку. Снова остановился и отряхнулся. Ему полотенце было без надобности. А Алёна выдохнула, на Павла посмотрела. Встретила его весёлый, пристальный взгляд, и смущённо кашлянула.

— Теперь мне нужно полотенце. И тебе тоже.

Он сделал к ней пару шагов, смотрел в упор, Алёна не выдержала и взгляд в сторону отвела, хотя и понимала, что это бесполезно, щёки уже загорелись, выдавая её. И она была уверена, что расслышала смешок в исполнении Кострова. Выразительный, но тихий. Он прошёл мимо, загнул край своей футболки и вытер им лицо. Потом сына крикнул.

— Ваня, пойдём переодеваться!

— Папа, смотри, как я могу!

— Я вижу, молодец, но пойдём в дом.

— Не хочу!

— Роско надо в дом, иначе зачем мы его мыли? Его надо высушить, а то он испачкается прежде, чем высохнуть успеет. Пошли.

Ванька вздохнул напоказ, после чего побежал к отцу. Роско кинулся за ним.

Алёна забрала влажные полотенца и отправилась следом. Видела, как Павел сына перед крыльцом поднял, зажал под мышкой, чтобы мальчик грязными ногами не топал по паркету. Роско вбежал в дом первым и тут же направился вверх по лестнице.

— Альбина Петровна, где у нас фен?

— Уже несу, Павел Андреевич!

Алёна, поднимаясь по лестнице последней, лишь хмыкнула про себя. Не хотела быть вредной, но она не могла понять, как Альбине Петровне удаётся предугадывать все желания и требования Кострова. Где её этому учили?

Грязные полотенца она свалила в корзину в ванной комнате, потом в детскую заглянула, постояла в дверях. Павел как раз вышел из Ванькиной ванной, всё ещё держа сына на руках, но тот уже был с чистыми ногами и руками, и в одних трусиках. Павел на ноги его поставил и сказал:

— Одевайся и суши Роско. — Усмехнулся. — А то он ещё простудится.

Пёс, кстати, мокрый и прилизанный, сидел на мате у спортивного уголка, и смиренно ждал.

— Альбина Петровна, вы ему поможете? Я тоже пойду, переоденусь.

Алёна сначала посторонилась, а когда Павел пошёл прямо на неё, решила и вовсе с дороги уйти. Ей переодеться тоже не мешало, влажная юбка липла к ногам, и это было неприятно. Она как раз дошла до двери своей спальни, взялась за ручку, по её расчётам, Павел как раз следом за ней должен был пройти в свою комнату. Но вместо этого она почувствовала лёгкий толчок в спину, оказалась в своей спальне, и прежде чем успела что-то понять, дверь за её спиной уже хлопнула, закрываясь, а её саму потянули назад. Сильная рука обхватила поперёк живота, развернула, и Алёна оказалась прижата спиной к двери. Голову вскинула, глаза на Кострова вытаращила, если честно, наверное, в них был испуг вперемешку с непониманием, а встретив его взгляд, похолодела внутри. У Павла такой взгляд был, как у потерявшего всякое терпение человека, и, честно, так на неё ещё не смотрели. Было от чего и растеряться, и потерять голову. И, наверное, поэтому она никакого сопротивления не оказала. Её прижали к двери, ей ноги коленом развели, голову запрокинули, а она только смотрела на Павла и дышала с трудом, в груди даже что-то заболело. И поцелуй прекращению этой ноющей боли совсем не способствовал. Она сама в Павла вцепилась, и не сразу поймала себя на том, что на его жадный поцелуй отвечает. Он сбил её с толка, помутил её разум, и Алёна позабывала обо всём, что говорила себе после их последнего поцелуя. О благоразумии, необходимости держаться подальше, об опасности. А сейчас её буквально смяли, прижали к сильному телу, и сопротивляться стало невозможно. Павел целовал её, не давая опомниться, пальцы запутались в волосах Алёны, а другой рукой он весьма ловко подбирал подол её длинной юбки. Пальцы скользнули по бедру, потом подхватили под коленкой, погладили весьма откровенно, а Алёна выгнулась ему навстречу, когда пальцы Кострова сжали её бедро. Выгнулась, прервала сумасшедший поцелуй, просто потому, что дышать стало совершенно нечем, воздух в себя втянула и, наконец, открыла глаза. Дневной свет ослепил, она в плечи Павла вцепилась, боясь упасть, и как-то так получилось, что дотронулась до его волос, и пальцы сами в них нырнули. Он всё ещё целовал её, губы исследовали её шею, а вот пальцы уже тянули вниз хлопковые трусики, ладони обхватили бёдра, уже без всякой преграды.

За дверью шумел фен, слышались голоса, а они здесь… Потом и Ванька забегал.

— Папа! Смотри, какой Роско красивый! Папа, ты где?

Алёна рукой Павлу в грудь упёрлась, пыталась отдышаться. Он тоже голову поднял, посмотрел ей в глаза. Ни насмешки, ни самодовольства — бездонный, мутный взгляд, полный возбуждения. Даже головой мотнул, потом лбом к её лбу прижался, и, наконец, убрал руки с её бёдер. Алёна же в полном бессилии привалилась к двери. Поняла, что всё ещё цепляется за футболку Кострова, пальцы разжала. А он вдруг усмехнулся. Волосы её пригладил. От двери оттолкнул, в сторону зеркала, дверная ручка как раз дёрнулась, и Ванька заглянул. Алёна только услышала, как Павел сделал глубокий вдох, потом лицо ладонью потёр и к сыну повернулся.

— Папа, ты здесь?

— Здесь, Вань.

— Я высушил Роско! — тут же завопил гордый собой ребёнок.

— Пойдём, я посмотрю.

— А Алёна?

— Ей переодеться надо.

У неё не хватило сил, чтобы к мальчику повернуться. Стояла, вцепившись в край туалетного столика, и без всякого понимания таращилась на своё отражение. Кажется, именно так выглядят люди, лишившиеся разума в один момент. Полностью потерянными. А как только отец с сыном из её комнаты вышли, и дверь за ними закрылась, Алёна медленно стекла на стул. Руки опустила.

Вот только минуту назад в её Вселенной началось новое тысячелетие.

В её комнате личной ванной комнаты не было, и чтобы принять душ, необходимо было покинуть спальню и пройти по коридору. А для этого никак не хватало смелости. Алёна довольно долго стояла под дверью, у той самой двери, возле которой её совсем недавно целовали, и уговаривала себя эту самую дверь открыть и выйти. Как ни в чём не бывало. Пройти по коридору, и не упасть в обморок, даже если ей встреч попадётся Костров. Чёрт, она давно взрослая! Её что, не целовали никогда?

Так точно не целовали. Приходится это признать, с досады вздохнуть и, наверное, развести руками. Что ещё делать?

Дверь в детскую была прикрыта. Алёна постояла, прислушиваясь, ничего не могла с собой поделать, но кроме мультяшных телевизионных голосов, слышно ничего не было. И она далеко не сразу осознала, что это хорошо и следует укрыться в ванной, пока есть такая возможность.

Ей безумно хотелось укрыться, хоть где-нибудь, что казалось невозможным в этом доме. В огромном, полупустом доме спрятаться было невозможно. За очень короткое время усадьба будто впитала в себя харизматичность Павла Кострова, словно сроднилась с ним. Может, он и, правда, потомок? Уж слишком быстро и легко он вписался в атмосферу дворянского быта, это неспроста, это явно гены. Она вот который день ходит, открыв рот, и как дворняжка заглядывает в каждый угол, испытывая при этом что-то вроде благоговения. А вот Павел спокоен и уверен в себе, он возводит конюшню и подумывает о крытом бассейне. По мнению Алёны, это перебор, но кто поспорит с барином, правильно?

А Костров явно претендует на звание барина, наверное, решил конкурировать с Никитой Михалковым в этом вопросе.

Ну почему она о нём думает? Даже холодный душ не помогает. Только мысли старательно направляет в материальное русло, чтобы не вспоминать о том, как он целовал её полчаса назад.

Выйдя из ванной, Алёна не смогла пройти мимо двери детской. Оттуда всё также слышались мультяшные голоса, она осторожно дверь приоткрыла и заглянула. Поняла, что взрослых в комнате нет, телевизор работает, с экрана смотрит жующий плюшки Карлсон, но наблюдать за этим было некому, потому что Ваня спал. Прямо на ковре, раскинувшись на подушках и зажав в руке машинку. Алёна остановилась, глядя на него, потом приложила палец к губам, когда Роско, лежавший неподалёку, поднял голову и вроде бы собрался тявкнуть. Рукой ему махнула, прошла и выключила телевизор, а мальчика укрыла пледом, который лежал на диване. Правда, доля сомнения осталась, Алёна на ребёнка некоторое время смотрела, но, в итоге, пришла к выводу, что Ване вполне удобно. Ковёр ворсистый, приятный, достаточно мягкий, а небольших подушек вокруг мальчика с полдюжины. Вот только захотелось наклониться к нему и провести ладонью по его тёмным волосам. Она начинает к нему привязываться. Это неудивительно, но, наверное, некстати.

Роско снова голову поднял, навострил одно ухо, и Алёна уже знала, что это значит: Павел в дверях стоит. Повернулась, увидела, как тот сделал знак рукой, и Роско тут же улёгся на место, даже на бок завалился, глаза закрыл. А Павел на неё смотрел, потом дверь пошире открыл. Алёна сделала шаг, другой, глаза старательно отводила, и чувствовала, как жар затапливает её изнутри. С этим невозможно было бороться. Сердце заколотилось, ладони повлажнели, и, наверное, она покраснела, ведь куда-то этот жар должен был излиться? Боком протиснулась мимо Кострова, очень не хотела его касаться, знала, что это выльется в новую волну жара и дрожи, но одно дело, когда ты сама пытаешься этого избежать, а другое, когда тебе не дают этого сделать. Павел её за локоть ухватил, дверь в детскую плотно закрыл, и вошёл следом за Алёной в её комнату.

Она сглотнула, попыталась ему объяснить:

— Знаешь, это неправильно.

— Думаешь?

— Да. В той комнате спит твой ребёнок. Это, во-первых.

— Мы закрыли дверь. И эту сейчас закроем. — Его голос звучал весьма убедительно, а в замке на самом деле повернулся ключ. Этот звук заставил Алёну оторопеть. Она даже не нашла в себе сил обернуться и удостовериться в этом. А в следующую секунду уже почувствовала тяжёлые ладони на своих плечах. Они легли, сжались на её ключицах, а в затылок ей горячо задышали. Алёна зажмурилась. Вспомнила:

— У меня ещё есть во-вторых.

— Слушаю.

Пришлось сделать вдох, потом другой.

— Это всё равно неправильно.

Его руки прошлись по её плечам, спустились вниз, остановились на талии. Павел всё ещё мучил её своим дыханием, от которого у Алёны что-то задрожало в животе. На самом деле задрожало, завибрировало, и она была уверена, что Павел это чувствует. Он сдавливал её талию, гладил, потом ладони поднялись выше и остановились под грудью. Алёна затаила дыхание, и была рада, что Костров не может видеть её лица. С ним явно происходило что-то не то, эмоции невозможно было контролировать. И от этого было очень страшно. Если говорить совсем честно, вот как на духу, то Павел Костров первый взрослый мужчина, который вот так обнимает её, прикасается к ней, и на которого она, признаться, реагирует. Да, в её жизни были мужчины… Правда, Дуся называла их не иначе как пацанами. А Алёна с ней никогда не спорила, даже когда тётка сознательно принималась рассуждать о том, что она попросту боится настоящих отношений. Алёна встречалась с однокурсником в институте, недолго… Встречалась с сыном Дусиной приятельницы, парнем симпатичным, но несколько бестолковым, зато беспроблемным. В общем, все её отношения, которые можно было пересчитать по пальцам одной руки, ни к чему не вели и даже особой радости не приносили. Они просто были, потому что иначе было бы совсем странно. Чего-то серьёзного она избегала и даже сбегала прочь при любом намёке. Тарас Артюхов не в счёт. Они целовались в машине, он ей очень давно нравился, издалека, но когда появилась возможность, Алёна была настолько занята мыслями о придуманной ею же сенсации, что даже разобраться в себе до конца не успела, а может, не захотела. А вот сейчас, чувствуя за своей спиной крепкое горячее тело, думать могла не столько о возбуждении и удовольствии, сколько о том, кто именно её обнимает. Это странно, но заводил и возбуждал именно факт того, что это Костров. Непонятный, наверняка опасный, мужчина, которому ничего от неё не нужно, ну, кроме секса, по всей видимости, именно в этот момент. А так она для него непутёвая неудавшаяся журналистка, которая его злит, но что хуже — смешит своим нелепым поведением и непрофессионализмом. Но сейчас он её хочет, она это знает, мало того, прекрасно чувствует, и, не смотря на то, что прекрасно понимает, к краю какой пропасти он её толкает, Алёна никак не могла найти в себе сил его оттолкнуть. Просто потому, что не могла. Потому что никогда подобного не чувствовала. Может, и чёрт с тем, что это ошибка? Одна ужасная ошибка в её жизни уже есть, подумаешь, сделает ещё одну…