Она медленно повернулась, сначала смотрела на ворот его футболки, не осмеливаясь поднять глаза к его лицу, потом руку подняла, коснулась его груди. А подумала… подумала снова об ошибке. О том, что она, по всей видимости, станет не меньшей, и с ней придётся жить. Когда её выдворят из этого дома. Обратно в город, на работу, в её маленькую, ничем не примечательную жизнь.

— Аргументы закончились? — Павел подбородок ей пальцем поднял, прикосновение мало было похоже на ласку, в нём было откровенное нетерпение.

Алёна по-прежнему старалась не встречаться с ним взглядом, разглядывала его подбородок, губы, сеточку шрамов на щеке, и чувствовала, как внутри что-то оживает. Буквально оттаивает, стремительно, и начинает мешать дышать. Твёрдые мышцы на мужской груди под её пальцами, жар чужого тела и запах… чуть цитрусовый, чуть пряный, невообразимый и нереальный, который сводил с ума и… был похож на запах этого дома. Они всё-таки стали единым целым. Хотя, возможно, она ошибается, и Павел не сроднился с домом, это дом подстроился под него, мгновенно, приняв нового хозяина. Передал в его руки свою силу, мудрость и даже величие. Чуть-чуть. Поэтому Костров порой кажется самодовольным. Чуть-чуть.

И вот как раз Павлу не хватает чуткости и волнения, хотя бы толики, потому что ему не пришло в голову для начала поцеловать её, осторожно и изучающе. Ласково. Поцелуй напомнил недавний, когда Павел прижал её к двери всем своим весом и загородил собой весь мир и солнечный свет. А сейчас, когда Алёне, как ей самой казалось, требовалось куда больше смелости, ей вновь не дали об этом даже задуматься. И Павлу не интересно было про аргументы. Он подхватил её под бёдра, приподнял от пола, губы накрыли её губы, и всё остальное стало неважно. И без того короткая футболка, которую Алёна надела после душа, задралась, обнажая живот, и под неё тут же нырнула мужская ладонь. Её кожа всё ещё была прохладной после душа, и тут же покрылась мурашками, почувствовав прикосновение. А Алёна с вздохом, то ли облегчения, то ли наоборот, обречённости, сдалась, именно в этот момент. За шею Павла обняла, и сама его поцеловала. Это был поступок, для неё, который он расценил довольно странно. После поцелуя отстранился, чтобы посмотреть на Алёну более внимательно, хмыкнул.

— Солнце моё, кто тебя учил целоваться?

Алёна заставила себя не разжать рук на его шее, не смотря на то, что такое желание на секунду её посетило.

— Не ты.

— Да, не я. — Павел улыбнулся, подхватил её поудобнее и шагнул к кровати. Алёна вдруг вспомнила про его ногу, хотела ему ношу облегчить, но, кажется, Павел Костров, в состоянии возбуждения, на такие мелочи не отвлекался. Он легко донёс её до постели, а в процессе ещё умудрился и футболку с Алёны стянуть. Её уже трясло не так сильно, по крайней мере, удушающее волнение оставило. Она вся была сосредоточена только на одном человеке, на его прямом взгляде, прикосновениях, на том, как двигается его кадык, когда он сглатывает. Павел смотрел на неё, жадно и нетерпеливо, и едва ли не облизывался в предвкушении. И Алёна на самом деле чувствовала себя его подарком, конечно, вряд ли долгожданным, который весьма ловко и умело разворачивали.

Такого с ней точно никогда не случалось. Никакой неловкости, первых несмелых прикосновений, ошибочных суждений, которые могли вызвать нелепые смешки, а после работу над ошибками. Её целовали, её ласкали, её окончательно лишили чувства реальности и способности мыслить. Каждый поцелуй длился и длился, больше не было сумасшедшего слияния губ, Костров будто душу из неё выпивал, глубокими, тягучими поцелуями. Алёна гладила его широким плечам, ногти впивались в его кожу, она выгибалась ему навстречу и даже что-то говорила ему… в ответ. Он просил, и она соглашалась на всё. Обнимала его, сама его целовала, чем, возможно, его смешила, потому что пару раз, но поймала себя на том, что делает всё как-то неловко, и это нельзя не заметить. От неё ничего не требовалось, он сам всё делал, пожирал её глазами и губами, делал, что хотел, но Алёне, где-то далеко, на краю сознания, казалось, что она вот-вот что-нибудь да испортит. Ей не надо было ни о чём задумываться, а она…

— Поцелуй меня.

Она глаза открыла, услышав его голос, вгляделась в его лицо, потом руки подняла, положила ладони на его щёки. А Павел к ней наклонился. Смотрел в глаза, губы коснулись губ, лишь коснулись, но поцеловать его Алёне пришлось самой. Она уже знала, чего он хочет. Чтобы она обняла его за шею, чтобы её губы были мягкими и податливыми, чтобы она коснулась языком его языка. Чтобы она полностью отдалась поцелую, чтобы ему отдалась.

Кто бы мог подумать, она здесь всего лишь два дня. Она готова была ругаться, готова была спорить, снова убежать в ночь. А сейчас их одежда разбросана по полу, их тела слились на постели, а разгорячённую кожу не остужает даже ветерок, который задорно раздувает занавеску на открытом окне. Больше ни просьб, ни шёпота, только тяжёлое дыхание и негромкие стоны. Алёна цеплялась за мужские плечи, ногти по-прежнему впивались в кожу, потом она откинулась на подушку, закинула голову назад и закрыла глаза. Кусала нижнюю губу, чтобы не стонать, а Павел принялся целовать её шею, правда, надолго его не хватило, и он уткнулся носом Алёне в ухо, и просто продолжал двигаться. Сильно, порывисто, поддерживал девушку под одно бедро, потом крепко поцеловал её в уголок губ. Алёна инстинктивно повернула голову, нашла его губы и поцеловала. Пальцы вцепились в его волосы и потянули. А Павел рывком подхватил её, сильнее вжал в постель, и вот тогда Алёна застонала, громко и прямо ему в губы.

Костров тяжело дышал, когда отодвинулся от неё. Откатился в сторону, растянулся рядом и с шумом выдохнул. Кажется, усмехнулся. Алёна даже не поняла, была ли это усмешка. Она повернулась на бок, к Павлу спиной, и ноги к животу поджала. Лежала, слушая его дыхание, не своё, пальцы смяли край покрывала, а в голове пустота. Пустота звенящая, и это было незнакомо, но чертовки любопытно и приятно. По телу всё ещё гуляла волна недавнего удовольствия, кровь в висках колотилась, а мужское дыхание за спиной, казалось, отсчитывает время. Пока она его слышит, ничего не изменится. Потом на её бедро легла тяжёлая ладонь, погладила. А Алёна взяла и сказала:

— Со мной такого никогда не было. — В том состоянии, практически невесомости, она даже не поняла, что сказала и кому. А её снова погладили, провокационно и нахально.

— Я так и понял.

Алёна зажмурилась. Дура.

9

Алёна смотрела на свою руку, на пальцы, которые скользили по мужской груди, медленно поднимались, добрались до ключицы, потом прошлись по плечу. А она наблюдала за своими же действиями будто со стороны, и наслаждалась также, со стороны. Потом улыбнулась. Знала, что Павел этого видеть не мог, и пользовалась моментом. За окном предрассветные сумерки, и ей спать было нельзя, необходимо уйти до того, как Ваня сможет проснуться и ему придёт в голову заглянуть в комнату к отцу. Он так часто поступал. Пару раз Алёна даже заставала его утром спящим в постели отца. И поэтому она последние три ночи старалась уходить раньше. Прежде чем сможет пригреться у Кострова под боком и уснуть. Смотрела на него долго, вздыхала, прижималась щекой к его плечу или груди и думала… думала о том, как вляпаться умудрилась. А вляпалась здорово, она это уже спустя три дня понимала. Всего каких-то три дня, которые ничего, по сути, не значили и никого ни к чему не обязывали, просто секс, приятная усталость после и общение, которое путало и смущало в основном только Алёну. Это она время от времени замирала, наблюдая то за Костровым, то за его сыном, и заново пытаясь осмыслить, что же она здесь делает. И куда делась, в чём растворилась её жизнь. Её настоящая жизнь, с реальными заботами, с мыслями о будущем, каким она его ещё совсем недавно представляла, где, казалось бы, всё ясно и определенно. Ей нужно было только стараться, трудиться, идти к своей цели. Вот только в последнее время эта самая цель как-то отдалилась и стала выглядеть смазано и не слишком привлекательно. А всё вот из-за таких моментов, как этим утром. Которые ей безумно нравятся, а с ними надо бороться. Потому что эти моменты для неё, а когда она смотрит на Павла, особой нежности и трогательности в выражении его глаз не замечает. Не ждёт, но… подсознательно…

В общем, он не слишком романтичен. И это не из-за неё, это Алёна понимала. Просто он такой. Он её хочет, он её целует так, как никто никогда не целовал. И даже обнимает после так, что у неё заходится сердце, но вряд ли это что-то значит. По крайней мере, для него. И Алёна даже посмеялась над собой, причём вслух, сказала, что, похоже, её здесь заперли для чьего-то развлечения и услады. Павел улыбнулся в ответ на это, и спорить не стал. А Алёна из-за этого расстроилась. Немного, но всё же.

Дуся бы сказала, что она сделала глупость. И дело не в том, что переспала с Костровым. Один раз. Это было вспышкой, с взрослыми людьми такое случается, как сказала бы Дуся: получила то, что хотела, и на этом остановись. А она не остановилась, не выгнала его первой ночью, не выгнала и второй. А потом уже стало поздно, да и глупо сопротивляться. Ей нравилось заниматься с ним любовью. И она даже умудрилась признаться ему в том, что никогда и ни с кем подобного не испытывала. И была уверена, что Павла это признание посмешило. Но он ничего не сказал, он, вообще, мало говорил. Предпочитал действовать. В отношении неё действия были неприличными, но ярко выраженными, и за это Алёна многое прощала. Неправильный подход зависимой женщины.

Становиться зависимой от Павла Кострова не хотелось. Но Алёна чувствовала, что её затягивает. Пока её предавало только тело, но сколько времени потребуется, чтобы потерять голову? Она себе не льстила. У неё никогда не было человека, которого можно было бы любить. Человека, которого можно было бы назвать своим. Она даже не знала, что это значит. Была большая семья, но… В общем, начиная об этом думать, Алёна предпочитала побыстрее переключиться на что-нибудь другое. В её жизни была Дуся, самое большое везение, как Алёна считала, а в остальном… Если бы у неё был человек, за которого следовало держаться, всегда, наверное, её жизнь была бы куда более насыщенной. По крайней мере, наполненной смыслом. Это был минус, её недостаток, у неё никак не получалось кого-то подпустить к себе достаточно близко, Алёна всегда в последний момент вытягивала руку и останавливала, в первую очередь, себя. И даже не жалела об этом после. И поэтому сейчас, понимая, что прикасается к Павлу как-то не так, с незнакомым трепетом, в досаде осознавала, что в этот раз у неё не получается вытянуть руку, и всё это остановить. Но она не собиралась разбираться в себе и в своих чувствах, всё это ненадолго, и её выставят из этого дома в тот момент, как это сочтёт нужным Павел. Он, действительно, заимел себе загородное увлечение, он об этом знает, она знает, все знают, даже Вадим. Недаром он вчера у неё со смешком интересовался, как ей отдыхается. Алёна не слишком гордилась тем, что вместо достойного ответа ограничилась неприличным жестом в его сторону, но Негожин, кажется, всерьёз не воспринял, потому что лишь рассмеялся. Зато тут же отвязался от неё и ушёл, даже завтракать с ними за стол не сел. Между прочим, Негожин садился за один стол с хозяином, и не редко, чего Алёна понять не могла. По её мнению, так с подчинёнными не общаются, но с вопросами не лезла. Пообещала себе, что будет поступать, как Павел и брать от их отношений то, что можно и в тот момент, который представится. Именно поэтому она и сейчас не спала, лежала, закинув на Кострова ногу, разглядывала его подбородок в полутьме, и водила пальцем по его груди. Ей казалось, что она делает это не ощутимо для него, кожи почти не касалась, и Павел вроде бы спал, но потом он вздохнул, закинул руку за голову, а другой крепче обнял её за плечи. Алёна улыбнулась, закусила губу, будто боясь быть на этой улыбке пойманной, а затем отвернулась от него. Села, спустила ноги с кровати, но вдруг пол показался ей слишком холодным. Алёна ещё посидела, опустив голову, потом волосы взъерошила. И снова улыбнулась, когда Павел на постели перекатился, и его рука обхватила её поперёк живота.

— Уходишь?

— Пойду. — Но поддалась его руке и назад откинулась, легла, устроив голову на его груди. А Павел её волосы принялся перебирать, потом зевнул. А она руку подняла, очертила пальцем его подбородок, откровенно играла с ним, но Костров засыпал и почти не реагировал. Алёна снова повернулась, приподнялась на руках и прижалась губами к его подбородку. — Я ухожу.

Костров угукнул, но глаз уже не открыл. Алёна с кровати поднялась, а пока надевала на себя хозяйский халат, который ей был жутко велик, самого хозяина и рассматривала. Снова пользовалась моментом. Но именно в этот момент в её изучающем взгляде не было места любопытству или понятному женскому любованию мужчиной, который совсем недавно занимался с ней любовью и делал это весьма умело. Она смотрела на него так, как Павел не позволил бы ей, будь он способен это прекратить. Алёна смотрела на его тело под простынёй, и уже знала, где находится каждый шрам на его теле. Их было немного, но они её пугали. Не своим видом, а тем, как они появились. Павел об этом говорить не желал, предпочитал отшучиваться, но его шутливый тон звучал предостерегающе, и Алёна уже дважды благоразумно замолкала. И даже опасалась прикасаться к нему в тех местах, будто знала, что её рука тут же будет остановлена. Его спина — у рёбер снизу, его бедро — длинный побелевший от времени рубец, и его лицо… Павлу не нравилось, даже когда она касалась сеточки шрамов на его щеке. Это казалось странным, немного смешным, глупым предрассудком, но Алёна всё это про себя проговаривала, потому что Костров обрывал эти разговоры на полуслове, и знать и слышать ничего не хотел. Только ухмылялся нехорошо. И она понимала почему. Он, из-за своей гордыни и самоуверенности, не терпел, когда его жалели, даже женщины. И ведь не объяснишь, что это совсем другая жалость. Жалость женщины, которая готова его принять таким, какой он есть, и ничего ужасного в нём не видит. В конце концов, она с ним спит, видит его раздетым, и её ничего в нём не пугает. Кроме, разве что, некоторой доли беспринципности, упрямства и достаточной жёсткости в поступках. Что из этого относится к его внешности?