— Хотела сказать, что Ваня проснулся, — оповестила экономка спокойным голосом. — Спрашивал… где вы и Павел Андреевич. И ещё звонила Регина Родионовна.

Алёна кашлянула в лёгком смущении.

— Хорошо, спасибо, Альбина Петровна. Мы… Сейчас спустимся.

— Ваня внизу, пьёт молоко с печеньем, — добавила домоправительница, развернулась на каблуках и поспешила прочь по коридору. А Алёна закрыла дверь комнаты, обернулась на Кострова, который только появился из ванной, с полотенцем на шее после душа. Она же дверь закрыла и в досаде проговорила:

— Ну, вот, теперь меня однозначно записали в проститутки.

Павел усмехнулся.

— Не бери в голову. Альбине не положено судить и что-то думать.

— И, по-твоему, её или кого-то другого в этом доме это останавливает? Я просто не понимаю, чем так её раздражаю.

— Альбину пригласили в этот дом, чтобы она не кухней управляла, а за Ваней присматривала. Пока в этом необходимости нет, он занимает всё твоё время.

— Ах, вот в чём дело. Она ревнует.

Павел кинул на неё удивлённый взгляд.

— Она боится лишиться работы.

Алёна растеряно моргнула.

— Глупость какая. А кто будет домом заниматься?

Костров пожал плечами, по его лицу было заметно, что ему, по сути, всё равно, кто будет заниматься домом — Альбина или кто-то ещё, лишь бы всё шло, как положено и делалось в срок.

— Я пойду, переоденусь, — сказала ему Алёна, решив закончить непонятную для них обоих тему. Подошла, дотронулась до него, потом в голое плечо поцеловала. — Ваня внизу уже.

— Хорошо.

Дверь в свою спальню Алёна намеренно прикрыла. Снова сняла юбку, открыла шкаф, но потом, позабыв об одежде, присела на кровать, взяла в руки телефон. На сердце стало тяжело. Пять пропущенных вызовов, и самое плохое то, что два от Дуси. Конечно, тётке можно было перезвонить, Алёна, кстати, звонила ей три дня назад, поболтала ни о чём, выслушала семейные новости, а вот о себе ничего не сказала. С Дусей они договорились созвониться в субботу, и тот факт, что тётка вдруг её хватилась посреди недели, ничего хорошего не сулил. Особенно, если принять во внимание то, что до этого она два дня не желала отвечать на звонки Рыбникова. Она сказала об этом Павлу вчера, точнее, осторожно поинтересовалась, что он там «решил». Он в очередной раз успокоил, что всё устроил, но Рыбников сегодня звонил снова.

Он точно Дусе обо всём доложил. Алёне захотелось кулаком по подушке стукнуть. Самое плохое, что могло было случиться, по всей видимости, случилось. Конечно, Павел ведь знать не знает, что Рыбников является не просто её непосредственным начальником, который вечно ею недоволен и подгоняет, у него ещё и моральное, так сказать, право на это есть, индульгенция, выданная самой Дусей. Дело в том, что когда-то, очень давно, когда Дуся была молода и наивна, как она сама описывает те времена, она умудрилась выскочить за Рыбникова замуж. Брак этот был скоропалительный, по страстной и безумной любви, и закончился также внезапно, как вдруг и приключился. Всего через год после свадьбы. Но они остались в хороших отношениях, что и помогло однажды Алёне устроиться сначала на практику, а потом и на работу в главное новостное издание области. Хотя, сама Алёна родственником Петра Алексеевича не считала, даже дальним. В те времена она и понятия не имела о жизни Дуси, даже о её существовании знала по скудным рассказам отца. А уж тем более Дусины мужья её никак не касались. Но Рыбников, помня о прошлом, терпел её, Алёны, неудачи, фокусы, как он говорил. И даже ответственность чувствовал, иногда. Как в данной ситуации, надо полагать. И не смотря на то, что Павел, как считал, «всё уладил», Пётр Алексеевич не успокоился, и сдал Алёну тётке со всеми потрохами. И теперь Дуся звонит и пишет грозные смски. Как раз угрозой можно было посчитать сообщение о том, что она срочно приезжает и требует, чтобы Алёна ждала её дома. Иначе…

Так и было написано: «Иначе…», и уже становилось страшно.

Алёна повалилась на постель, закрыла глаза и так лежала некоторое время. Кажется, сон всё-таки заканчивается.

Весь вечер Алёна об этом думала. Старалась, чтобы её невесёлая задумчивость в глаза не бросалась, Ване улыбалась, ко всем словам Павла прислушивалась, и даже молоденькую домработницу из столовой за ужином буквально выгнала, решив, что они вполне способны поесть сами, без того, чтобы им подносили тарелки. В конце концов, это странно и сильно напрягает. Хотя, видимо, только её.

Позже, когда Ваня вдоволь набегался с Роско наперегонки по дому, из-за невозможности выйти на улицу, чтобы как-то мальчика успокоить, Павел усадил его в детской за письменный стол и предложил заняться прописями, которые выдали в садике на лето. Чёрточки, кружочки, закорючки… Ванька долго вздыхал, канючил и даже трагично ронял голову на сложенные на столе руки. Алёна сидела рядом, всё это от ребёнка выслушала, потом предложила быстренько сделать, что просил папа, и продолжить играть.

— Всего одна страничка. Давай, ты быстро справишься, я уверена. Пиши.

Ваня наморщил нос, но взял ручку и открыл тетрадь.

— Только старайся, — попросила Алёна, — потом мне покажешь.

Он кивнул, нос потёр, а Алёна из детской вышла, решив ребёнка своим присутствием не отвлекать. Из комнаты, в которой находились спортивные тренажёры, слышались характерные звуки. Алёна знала, что Павел там, он каждый вечер около часа занимался, упорно, без лишних эмоций и раздумий, просто тягал тяжеленные диски на силовом тренажёре. Он даже больную ногу качал, и когда Алёна в первый раз это увидела, с трудом в себя пришла. Но её просто развернули в сторону выхода и сказали, что она ничего не понимает. Спорить она не стала, на самом деле не понимает, и уж точно не может видеть, как он, морщась от боли, выжимает ногой достаточно большой вес. Поэтому на этот час она оставляла Павла в покое. Но сегодня её потянуло к нему со страшной силой. Павел был один, сосредоточен, а у неё кончилась выдержка, необходимо было с ним поговорить.

Она в комнату вошла, остановилась в дверях и с минуту наблюдала. Костров в её сторону не смотрел, был занят тем, что следил за дыханием и правильностью выполнения упражнения. Дыхание было тяжёлым, он громко выдыхал, вены на шее вздулись. Алёна смотрела на него, потом присела на пуфик у двери. А как только Павел руки опустил, поднялась и подала ему полотенце, он лицо вытер.

— Ну, и что ты хочешь мне сказать? — спросил он, усмехнувшись.

Она оглядела страшный тренажёр, даже дотронулась до него.

— Паша, мне нужно вернуться в город.

— Серьёзно? — его тон был полон сарказма.

Алёна губу закусила.

— Очень серьёзно. То есть, очень надо.

— С ума сойти.

— Паш, ну, перестань. То, что ты язвишь, ничего не решает.

— А я не язвлю. Поезжай. — Он открыто и до противного спокойно посмотрел на неё. — Ты ведь не успокоишься? А бегать за тобой по лесу я больше не буду. Поезжай в город.

И что надо было ему сказать? Что это последнее, чего она в эту минуту хочет? Не хочет в город, не хочет думать о работе, она влюбилась в эту усадьбу, по щелчку пальцев влюбилась, как только увидела этот дом, через пелену дождя, заснувший и тихий. Сказать, что она просто влюбилась… и её отъезд — это конец самого фантастического её сна? И сейчас кажется, что за забором пустота, ничего нет.

— Рыбников Дусе всё рассказал. Она звонила сегодня, а я не ответила. И она написала, что срочно приезжает. И если я не появлюсь… Мне нужно вернуться в город, понимаешь? Я не могу так с ней поступить, заставлять её волноваться. Просто не могу.

Павел молчал, молчал долго и оттого очень тревожно, затем поднялся.

— У Рыбникова длинный язык, как понимаю.

Алёна сокрушённо вздохнула.

— И длинные руки. На него, как на бывшего мужа, возложена обязанность за мной присматривать. Он не слишком ответственный контролёр, но… ситуация располагает на этот раз.

— Он был женат на твоей тёте?

— Это было очень давно, они тогда ещё оба учились. Студенческий брак. Но он всё равно обязан.

— Ясно. — Павел снял футболку, из комнаты вышел, зашёл в ванную, что была напротив. Умылся, а футболку кинул в корзину для грязного белья. Алёна за ним наблюдала. Потом осторожно позвала:

— Паша.

Он обернулся через плечо, наградил её тяжёлым взглядом.

— Я уже всё тебе сказал, поезжай. Завтра утром, пока Ванька спит. Прощания нам ни к чему.

Он отвернулся, а Алёна поспешила уйти в свою комнату, чтобы он не видел её предательски затрясшихся губ.

10

Вернуться в город показалось странным. Алёна подумала об этом в тот же момент, как со всех сторон её обступили высотные дома. Всю дорогу до города она была занята другими мыслями, ощущала нешуточную горечь и мысленно с Павлом разговаривала. Хотя бы мысленно, слушать-то он её не стал. Он просто её отпустил. И, наверное, тот факт, что её с утра пораньше не выставили за ворота усадьбы, можно счесть везением и доброй волей Кострова. Он ведь добрый? Добрый! Он проявил великодушие и просто отпустил её, даже пригрозить забыл. Мол, рот поменьше открывай. А убеждать его в том, что она и не собирается, было бессмысленно. Алёна вечером попыталась, а Павел только понимающе покивал, затем улыбнулся… Многозначительно так. И Алёна плюнула. И на него, и на попытку что-то до него донести, и, вообще, на всё взаимопонимание, которое между ними было в последние дни. Или это ей казалось, что оно было? Наверное, так и есть. Тот самый, единственный аргумент, который объясняет всё, и Павел, кстати, его не раз озвучивал: она дура.

Алёна думала об этом по дороге в город, смотрела в окно автомобиля, совершенно не обращая внимания на водителя, и, признаться, за полтора часа пути накрутила себя так, что почувствовала нешуточную злость. Он не дал ей проститься с ребёнком! Конечно, Алёна не знала, что бы Ване сказала на прощание, как бы объяснила свой отъезд, почему-то хотелось верить, что ему было бы жаль с ней расставаться. И, возможно, в этом моменте Павел был в чём-то прав, но просто исчезнуть из дома в одно прекрасное утро тоже было не слишком удачным решением. По её мнению. Но её мнение никого не интересует.

Деспот.

Тиран и деспот.

А потом они въехали в город, и Алёна поймала себя на мысли, насколько успела отвыкнуть и от шума, и от людей на улицах, от огромного количества машин. Люди жили в привычном им ритме, спешили по своим делам, на работу, им некогда было остановиться и оглядеться по сторонам, а она… она думала о том, что сегодня с Ванькой некому будет гулять после завтрака. Или Альбина Петровна, наконец, займётся своими прямыми обязанностями? И вскоре никому не станет дела до того, что она уехала.

— Вам помочь донести вещи до квартиры?

Автомобиль подъехал прямо к подъезду, водитель даже не спросил ни разу, по какому адресу ему ехать и где лучше свернуть. Чемодан с её вещами из багажника достал, и Алёна теперь смотрела на него, затем головой качнула.

— Нет, спасибо.

Забрала у мужчины свой чемодан, коротко улыбнулась в знак благодарности и направилась к подъезду. Дверью хлопнула, но всё равно услышала, как отъезжает автомобиль. Всё, усадебная история закончена.

Достала из сумки ключи от нового замка, но воспользоваться ими не пришлось, дверь оказалась открыта. Алёна её толкнула, переступила порог, а свою ношу тут же опустила на пол и даже ногой поддала. Она снова злилась. Но только до того момента, пока из комнаты не показалась Дуся, устремила на неё огненный взгляд и грозно упёрла руки в бока.

— Ты, блин, где была?!

Алёна замерла перед ней, понимая, что в этот раз встреча с объятиями ей не грозит. Дуся была вне себя, смотрела на неё убийственно, хмурилась и страшно поджимала губы. И всё это казалось очень серьёзным и страшным, да к тому же тётка, за то время, что они не виделись, успела из рыжей перекраситься в жгучую брюнетку, и теперь напоминала цыганку, причём цыганку в гневе. А ведь все знают, что это опасно, да? Темпераментом Дуся точно не уступит.

— А ты уже приехала? — Алёна сделала шаг и споткнулась о свой же чемодан, чертыхнулась в полголоса. А вот тётку постаралась задобрить: — А я собиралась на вокзал, тебя встречать.

— Меня не надо встречать! Меня надо вовремя предупреждать, куда ты направляешься, чтобы я не срывалась среди ночи за триста километров!

— Ну, прости. — Алёна совершенно искренне вздохнула, посмотрела на Дусю, извиняясь. — Я совершенно не думала, что так получится.

— Вот в это я как раз верю! Что ты не думала!

Алёна обернулась на дверь.

— А как ты вошла? Замки же… я поменяла.

— Я что, по-твоему, в свою квартиру не войду? Если понадобится, я эту дверь взорву! А вдруг ты тут лежишь?