— А всё-таки?

— Вызвала мастера. И хватит заговаривать мне зубы. Где ты была?

— За городом. — Алёна скинула босоножки, прошла в комнату, провожаемая горящим, возмущённым взглядом. — И волноваться было совершенно ни к чему.

— Серьёзно? — Дуся взмахнула руками и страшно рассмеялась, демонстрируя издёвку. Вот после этого Алёна взглянула на неё с откровенным укором.

— Перестань. Я понимаю, что виновата, что надо было тебе рассказать правду, но…

— Что «но»?

— Ничего. Тебе Рыбников проболтался, да?

— Он не проболтался! — в возмущении воскликнула Дуся. — Он вовремя сигнализировал!

— Конечно, — пробормотала Алёна, садясь на диван. Села и откинулась на диванные подушки. Тётка возмущалась, и, без сомнения, имела на это право, но Алёна чувствовала странную апатию, и оттого реагировала не столь эмоционально, как Дусе, наверное, того хотелось бы. Не принялась оправдываться и сыпать подробностями.

Дуся же руки опустила, на племянницу взглянула с претензией, но уже не с такой всепоглощающей, как несколько минут назад.

— А ты мне ещё и врала. Звонила и говорила, что у тебя всё в порядке, как всегда и ничего не происходит.

— Дуся, — Алёна умоляюще взглянула на неё. — Ну, не мучай ты меня. Я и сама знаю, что виновата. И прости, что тебе пришлось приехать, но, правда, ничего страшного и ужасного не происходило.

— Да что ты говоришь? — Дуся вспыхнула моментально. — Ты пропадаешь где-то, тебя нет дома, ты не появляешься на работе!..

— У меня отпуск!

— Что ты мне врёшь? Какой ещё отпуск? Знаю я всё про твой отпуск!

Алёна глаза в сторону отвела, головой качнула и пожаловалась:

— Ну, Рыбников…

— Оставь Петю в покое! Он всё сделал так, как должен был! Правда, поздно! Если бы он мне сразу всё сказал, я бы… я бы…

— Ну, что ты бы? — передразнила тётку Алёна, вступив на опасную дорожку. — Что бы ты сделала? — И спокойнее, примирительнее добавила: — Так сложились обстоятельства.

— Алёнка, скажи честно, ты во что-то влезла?

Алёна на Дусю молча смотрела, не отрицала и не соглашалась, если честно, сама сейчас уже не знала, во что же она влезла, главный повод как-то позабылся за последнюю неделю, а вот тётка глаза к потолку возвела.

— Я так и знала.

— Что ты знала?

— Что тебя нельзя одну оставлять! Что ты обязательно найдёшь приключение на свою задницу!

— Господи, сколько экспрессии.

— Ты пошути, пошути. — Дуся сжала кулак и примерилась к её лбу, но Алёна вовремя уклонилась, хотя и знала, что Дуся не стукнет, только грозится. Вот и сейчас лупить её передумала, вместо этого с усталым вздохом присела на диван рядом с ней. Покосилась. — Ну, — начала она со всей серьёзностью, — и где ты была?

Алёна руки на груди сложила, смотрела прямо перед собой.

— А что тебе Рыбников сказал?

— Какие-то небылицы насочинял. Про Артюхова, что тот тебя втянул в какую-то тёмную историю, чуть ли не с Костровыми этими. Но запугать сумел. Что я, Артюхова не знаю?

— А откуда ты его знаешь? — заинтересовалась Алёна.

Дуся удивлённо глянула.

— Как откуда? От тебя. Ты же в него влюблена, вечно про него болтала, обо всех его похождениях и статьях.

Алёна чуть слышно фыркнула, отвернулась.

— Вот ещё.

— Что? Скажешь не так?

Алёна помолчала, обдумывала, затем плечом дёрнула.

— Не знаю. Я сейчас вообще ничего не понимаю.

— Что это?

Алёна снова молчала, нос потёрла, а Дуся толкнула её локтем.

— Говори. Что он тебе сделал?

Алёна даже рассмеялась после её вопроса.

— Кто? Тарас? Ничего он мне не сделал.

— Вообще?

— Ну… Я с ним целовалась. И всё.

— Хоть что-то. А то даже странно. Столько лет вздыхать по мужику со стороны.

— Да не вздыхала я по нему, — заспорила Алёна. — То есть, вздыхала, но скорее по его работе, чем по нему самому. — На тётку посмотрела. — Знаешь, он не такой уж и интересный. Как человек. А вот как журналист… Как выяснилось, умеет из всего пользу извлечь.

— Та-ак. Значит, он тебя всё-таки во что-то втянул.

— Да нет, я сама втянулась. Так получилось.

— Только не говори, что полезла в политику. Это такое неблагодарное дело. Даст тебе ещё кто-нибудь по носу.

— Кто?

— Кто-нибудь, — весомо повторила Дуся и сделала страшные глаза. — Думаешь, некому? Мне вот Петя рассказывал, один знакомый его решил написать про гаишников, всю правду, так сказать, так те обиделись, и потом полгода штрафовали его на каждом углу. Так и пришлось ему на автобусе целый год ездить. Вот и ты, — Дуся постучала ей пальцем по лбу, — думай, прежде чем куда-то влезать. Сколько раз тебе говорили?

— Можно подумать, меня кто-то всерьёз воспринимает.

— И, слава Богу, я тебе скажу! — Дуся выдохнула, головой покачала. — Не бережёшь ты меня. Я с ума с тобой сойду. Есть будешь, несчастье моё?

— Буду, — Алёна мрачно кивнула. — Одна отдушина осталась.

— О, ну, это ты перебарщиваешь. Пельмени будешь?

Алёна хмыкнула.

— В десять утра? Конечно.

— Я, между прочим, со вчерашнего дня ни кусочка проглотить не могла, — вновь возмутилась Дуся. — Думала, что тебя убили! Похитили и убили. Как я могла есть?

— Действительно.

— Хватит там бубнить! — крикнула Дуся с кухни. — Иди сюда и рассказывай мне всё в подробностях.

Алёна поднялась и нехотя последовала за ней на кухню, села на диванчик у окна и ноги под себя поджала.

— Я уверена, что дядя Петя тебе всё в подробностях рассказал.

Дуся обернулась на неё от плиты, взглянула с ужасом.

— Я каменею, когда ты его так называешь.

Алёна рассмеялась.

— Поверь, он тоже. Я только пару раз этот номер проделала, он потом со мной неделю не разговаривал.

— Ужас, — подтвердила Дуся. — И толку от него особо не было, я ничего в его криках не поняла. Он всё повторял, что ты его головная боль, что ты вечно лезешь, куда тебя не просят, но в этот раз ещё и Артюхов помог, и вот — тебя умыкнули в неизвестном направлении. А всё из-за Кострова. Из-за той пресс-конференции. — Дуся снова на неё посмотрела. — Кстати, а ты молодец была. Так смело смотрела на этого Кострова.

— Правда? — Алёна этим словам удивилась. — Я внутри тряслась, как заяц.

— Незаметно было, — авторитетно заявила тётка. А Алёна подумала, что раз так, может, Павел поэтому и решил её в усадьбе на некоторое время запереть, уж слишком уверенно она выглядела, будто что-то знает? — И что у тебя с этим Тарасом?

— Ничего. Кажется, он на самом деле меня подставить пытался.

— Правда? — Дуся расстроено хмыкнула. — Попадаются же такие… — Рукой решительно взмахнула. — Не встречайся с ним больше.

— Вряд ли получится.

— Тогда не целуйся.

Алёна грустно улыбнулась.

— Не буду.

— И где ты пряталась?

Алёна посмотрела за окно.

— Я не пряталась. Меня на самом деле… умыкнули.

Дуся повернулась к ней, замерла с шумовкой в руке. Нахмурилась.

— Кто? — Потом рот открыла, ахнула. — Значит, Петя не соврал? Костров? Вот тот вот… опасный тип? Господи, почему ты мне по телефону не сказала?!

— И что бы ты сделала?

— Уж поверь, я что-нибудь бы да сделала! Я бы всю милицию, я бы… Мало его следователи ищут?! А он такое творит?

Алёна прикусила губу.

— Дусь, его никто не ищет. То есть, сейчас. Они прекрасно знают, где он и… Они ничего не докажут, — закончила Алёна в некоторой панике.

А Дуся брови нахмурила, сдула тёмную прядь волос со щеки.

— Что не докажут?

— Да ничего… Я так думаю. По крайней мере, Паша так говорит, и он уверен в своих словах.

— Паша?

Алёна примолкла, взгляд забегал по кухне, но тётка так пристально её разглядывала в этот момент, что она поневоле начала наливаться краснотой. Затем рукой взмахнула, попыталась найти правильные слова:

— Это совсем не то, что ты думаешь.

— Да ты даже не знаешь, что я думаю! — И Дуся тут же перешла на изумлённый крик. — Костров? Вот тот самый? С папочкой-ворюгой и сроком за плечами?

— Дуся, это одна из самых уважаемых семей в нашей стране. Была, по крайней мере.

— Вот именно, что была! Их сейчас на каждом углу обсуждают! И этого Павла в первую очередь! А ты являешься неизвестно откуда, через две недели, и называешь его Пашей?! Ты с ним спала?

Алёна рот открыла, после чего отчаянно замотала головой. А Дуся закатила глаза в манере благородных девиц из старых фильмов.

— Господи, какая же ты дура!

А у Алёны снова губы затряслись, совсем, как вчера.

— Да, я дура! Дура! И что мне теперь делать? — Слёзы, как назло, потекли, Алёна принялась их вытирать, а они всё текли, а Дуся смотрела на неё в полном молчании, потом на стол тяжело оперлась.

— Алюш, как тебя угораздило?

Алёна горько всхлипнула.

— Не знаю.

— Ему лет-то сколько?

Алёна молчала, царапала ногтём вышивку на набивной подушке. Потом глянула в сторону плиты.

— У тебя пельмени убегают.

Дуся кинулась выключать газ, полотенцем над кастрюлей замахала, разгоняя пар.

— Вот ведь несчастье.

— Это ты о чём?

— Обо всём! Садись за стол, горе.

Всё-таки организм её устроен странно, наверное, в тысячный раз за свою жизнь подумала Алёна. Нормальные женщины в расстройстве кусочка проглотить не могут, вот как Дуся, а она вздыхает, слёзы льёт, а ест. Пельмени с майонезом в начале одиннадцатого утра. Паша бы посмеялся. Мысленно произнесла его имя, и слёзы снова потекли, Алёна поторопилась их вытереть, сунула в рот ещё один пельмень. А потом, не прожевав толком, жаловаться принялась:

— Он меня из дома буквально выставил. Прямо с утра. Всё хорошо было, а потом я сказала, что мне нужно в город, и… и всё.

— Он что, неадекватный?

— Нет. Просто он ненавидит журналистов. Он так и говорит. А я… Мне же Рыбников звонил, и Тарас… Звонят, и звонят, — с тихой злостью проговорила Алёна. — Вот он и решил, что я из-за работы… Дуся, неужели он думает, что я Тарасу что-нибудь расскажу? Про него, про усадьбу, про Ваньку?

— Откуда я знаю, что думает Павел Костров? Он мне и по телевизору-то не слишком душевным показался. Мрачный тип.

— Он не мрачный.

— Конечно. Тебе лучше знать, — съязвила Дуся. — Блин, я опять аппетит потеряла. Я из-за тебя умру голодной смертью, так и знай!

— Извини.

— Ладно уж. Дальше рассказывай.

— Что?

— Что-нибудь! Рассказать нечего?

Алёна принялась рассказывать ей про усадьбу, про Роско, про Ваньку. Только имя самого Павла стороной обходила. Даже спотыкалась на нём. Как собиралась что-то о нём сказать, сразу обидно становилось, и слёзы подступали. Приходилось их заедать или запивать. Да, если Дуся из-за неё умрёт от голода, то она, судя по всему, из-за Павла Кострова растолстеет, как корова.

— Значит, у него ребёнок. Теперь понятно.

— Что тебе понятно?

— На какой почве вы сошлись.

— И вовсе нет.

— И вовсе да, — передразнила Дуся, поднимаясь из-за стола и убирая свою тарелку в раковину. — Даже самые монолитные и мрачные мужики тают, когда любят их чадо. Так устроен мир.

— Я не специально! Я же… от души. Ванька замечательный.

— Верю, верю.

Алёна лицо руками закрыла, потом головой помотала.

— Хотя, сейчас-то уж чего. Я в городе. Всё вернулось на круги своя.

— Ага, скрасила загородную жизнь барина. Молодец, девочка.

— Ну, зачем ты так?

— А как? А у него совести нет! Видит, что девчонка совсем, а он и рад стараться.

— Дуся, ты забыла, сколько мне лет?

— Толка от твоего возраста! Растаяла в один момент! — Дуся вновь расстроено качнула головой. — Прав был Олег, надо было тебя замуж выдать, а потом уже уезжать.

— За кого?

Дуся руку в бок упёрла, подумала, затем кивнула.

— Ты права. — И тут же ткнула в Алёну пальцем. — Переедешь ко мне в Ярославль. Хватит с меня твоей самостоятельности. Мне ещё инфаркта не хватало.

— Дуся…

— Переедешь, и не спорь. Устроишься там в газету, сменишь приоритеты, поменяешь настрой, и всё будет хорошо. Ярославль тоже город не маленький. Это даже полезно — переезжать.

Алёна щёку рукой подпёрла, отвернулась к окну. Тётка планы строила на её жизнь, а она молчала. Правда, потом спросила:

— Дусь, что мне делать?

— На работу съездить. Петя кричал что-то про заявление на отпуск, что тебе его подписать надо. Я так и не поняла, ты в отпуске или нет?