Он вздохнул.

— Вот что вы, бабы, за народ? Из каждого слова вытащите проблему.

— Серьёзно? Хотя, знаешь, мне весьма любопытно, как на эти слова твоя Алёна отреагирует.

— Ты меня не шантажируй.

Павел придвинулся к столу, руки на нём сложил, и тише проговорил:

— Думаешь, я не понимаю? Что не вовремя всё, и ситуация из-под контроля выходит. Раздуют всё до такого размера, что не охватишь. Одна Ирка расстарается, особенно после этой фотографии в газете.

— Вот в этом я с тобой согласна. Поэтому и спрашиваю. Что ты собираешься дальше делать.

— Ты знаешь. Поэтому и приехала. Воевать будем. И ни один суд не заставит меня показать ей ребёнка. Плевать я хотел на её желания, у меня ребёнок растёт в покое, и никаких судов и органов опеки рядом с ним не будет.

Регина отвела глаза в сторону и вздохнула, после чего сказала:

— Паша, мне вчера вечером Геворкян звонил.

Павел прищурился.

— Почему тебе?

— Наверное, чтобы высказать, что хотел. Ты ведь его слушать не стал бы.

— Конечно, не стал. Эту брехливую сволочь, как он злорадствует, слушать?

— Ты можешь злиться сколько угодно! От этого ничего не меняется. Они сейчас все свои грехи на Андрея спишут, а потом на тебя свалить попытаются. А эта история с Иркой твоей…

— Она не моя.

— Да, — согласилась Регина. — Она общая!

Павел брезгливо поморщился.

— Ты хоть не начинай.

— Я этот разговор давно начала. Или ты забыл, что я тебе говорила?

— Помню. Чтоб не связывался с этой шлюхой.

— Нет, милый мой, до этого я тебя просила не связываться со шлюхами в принципе. А ты весь в папу своего.

— Вот сейчас взяла и обидела.

— Имею право, я тебе мать. Почти. В крайнем случае, старшая сестра.

— Младшая, — любезно поправил её Костров, а Регина ему пальцем погрозила.

— Нашёл время шуточки отпускать. Она этой историей из тебя подлеца и чудовище сделала. Каждое её слово, как выстрел нам в спину. Они ждут не дождутся, когда её на допрос вызовут, боюсь подумать, что она там расскажет. И кто тебе поверит после того, как она тебя опозорила на всю страну?

— Мне не нужно, чтобы мне верили, — угрюмо проговорил он. — Пусть доказывают. Пусть каждое своё обвинение в мой адрес доказывают.

— А если докажут, Паша?

Он судорожно втянул в себя воздух.

— Я над этим думаю. Но ты, чтобы не случилось, Регина, должна держать нейтралитет. Ради девчонок. Ты, вообще, не причём.

Она в сердцах развела руками.

— Конечно, я не причём. У нас получается очень интересная семья. Мы с тобой, папа твой с твоей бывшей, и все как бы не причём.

— Высокоморальная семья, — поддакнул Павел. — Кто поспорит.

Регина поводила ладонью по гладкому подлокотнику.

— Наш народ до ужаса такие истории любит. Особенно, про богатых и знаменитых. Ещё больше про тех, кого долго в пример ставили. Так что, дорогой, нам с тобой от этой славы никогда не отмыться. Даже если истина наружу выйдет, помнить будут, сколько твой отец украл и целый час ток-шоу, звёздный час этой… — Регина многозначительно кашлянула, она никогда не ругалась. — Ей есть, что рассказать на допросе? — спросила она напрямую.

— Про меня или про него?

— Паша, не говори «он»! Ты знаешь, что я этого не люблю. Как бы то ни было, он твой отец и называй его так. И Андрей… его больше нет. В чём бы его не обвиняли, ему это никак не навредит. Меня беспокоишь ты. Именно поэтому я приехала. Я не могу говорить с тобой по телефону, я хочу при этом смотреть тебе в глаза.

— И ты приехала на глазах толпы журналистов.

— О нас и так говорят чёрте что. Что может быть хуже? А мы семья. Я должна всё знать. Всё, что происходит.

— Семья, — повторил он. Поднялся, стол обошёл, к Регине наклонился. Но в щёку не поцеловал, взял за руку и поднёс её к губам. — Ты же знаешь, что я это ценю.

— Знаю, дорогой, — ответила она и потрепала его по щеке. — И когда ты хочешь, ты можешь быть милым и галантным.

— Ты научила. — И добавил с тихим смешком: — Мама.

*********

Алёна выглянула в открытое окно кухни, свесилась вниз и подала Ване стакан воды. Ребёнок дышал тяжело, жадно пил, потом указал рукой на поляну.

— Ты видела, как я кидал?

— Конечно, видела. Очень хорошо.

— Роско любит играть в тарелку, всегда её отдаёт, чтобы ещё кидали. А папа далеко кидает, у меня так не получается.

— Вырастишь и получится. Хочешь морковку?

— Хочу. А ты со мной поиграешь?

Алёна достала из блюда мытую морковку и мальчику дала.

— Я помогу Альбине Петровне ужин готовить, а потом поиграем, хорошо?

Ванька кивнул, от моркови откусил и вприпрыжку отправился обратно на детскую площадку. Алёна на подоконник облокотилась, наблюдая за ним, на солнце щурилась. Потом охнула, когда ей на спину навалились, а щеки коснулась щетина.

— Наговорились? — спросила она, улыбнувшись.

Павел неопределённо угукнул, губами потёрся, потянул её от окна. Алёна у него в руках развернулась, обняла за шею и на поцелуй ответила. Таким порывам следовало радоваться, случались они редко, зато были по-особенному сладкими. Алёна на цыпочках приподнялась, к Павлу прижалась, от его поцелуя захотелось растаять. Он целовал её со вкусом, не торопясь, от его поцелуя становилось жарко и приятно, а губы у Павла были мягкие и податливые. И она таяла, таяла от его ласк, от прикосновений и поцелуев, и когда Павел её отпустил, первые секунды не могла прийти в себя, чувствуя, что у неё горят щёки, губы, и явные проблемы с дыханием. А Костров смотрел на неё смеющимися глазами и улыбался, довольный собой. Алёна руку протянула, за футболку его схватила и опять к себе притянула. Волосы ему взъерошила, когда он её поцеловал. На этот раз поцелуй был игривый, дразнящий, Павел подхватил её, заставляя приподняться ему навстречу. Алёна улыбнулась ему в губы.

— Паша…

Но сказать ему ничего не успела, только глазами с ним встретилась, инстинктивно вцепилась в его руки, пальцы крепко обхватывали её бёдра, а на кухню совершенно некстати зашла Альбина Петровна и остановилась, как вкопанная. Глаза вытаращила на них, кажется, покраснела, резко отвернулась.

— Извините.

Алёна от Павла шарахнулась, руки его оттолкнула, губы рукой прикрыла. А Костров так и стоял к домоправительнице спиной, Алёну глазами ел. Потом ухмыльнулся.

— Всё в порядке, Альбина Петровна, — ровным тоном произнёс он. А Алёна, когда поняла, что от него извинений не дождёшься, извинилась сама:

— Это вы нас простите, Альбина Петровна. — Толкнула Павла в бок и одними губами проговорила: — Уходи. — Он кивнул ей на дверь, но Алёна головой покачала. — Мне нужно помочь с ужином.

Экономка бочком прошмыгнула к плите, по-прежнему стараясь на них не смотреть. А от предложения Алёны попыталась отказаться.

— Это совсем не обязательно. Я справлюсь сама.

— Вдвоём мы справимся быстрее, — заверила её Алёна. Снова толкнула Павла, который продолжал стоять, как скала, и делал это намеренно, чтобы она мимо него так просто не прошла, обязательно коснулась. — Иди, поиграй с Ваней. Он будет рад.

Он кивнул, но прежде чем выйти на улицу, сказал:

— Регина у меня в кабинете. Не надо её беспокоить.

— Ни в коем случае, Павел Андреевич.

Домоправительница едва ли честь ему не отдала и, наконец, улыбнулась. А вот Алёна повернулась ко всем спиной и негромко повторила:

— Ни в коем случае.

Павел шлёпнул её по попе и сообщил:

— Я всё слышу.

Может, это и есть ревность? Кто её знает… Алёна не злилась, не впадала в отчаяние, даже не возмущалась. Но присутствие Регины Ковалец в доме её определённо стесняло. Алёна присматривалась к ней, и если одна её половина (наверное, лучшая) по-прежнему была готова восхищаться этой женщиной — её красотой, выдержкой, умом, то другая половина готова была признать своё поражение и из-за этого страдала и печалилась. Регина приехала и отняла большую часть внимания, по крайней мере, внимания Павла. Он мачеху и в самом деле очень уважал, он так говорил, но на самом деле, наверное, любил. Он всегда её слушал, откликался на каждое слово и предложение, и во многом соглашался с нею. Алёне же всегда приходилось усилие прикладывать, чтобы занять его внимание надолго. С ней Павел смеялся, зачастую над ней, над её затеями и словами подшучивал и Алёну поддразнивал, а вот с Региной всегда был серьёзен и практически с каждым её словом соглашался. Это было странно и незнакомо. И отчего-то злило. Ну, почему к ней он относится не так серьёзно?

Алёна весь день ловила его взгляды, обращённые к мачехе. Пыталась их прочитать, проанализировать, что-то понять для себя. И сама же называла себя фантазёркой. Она просто не находила себе места, своего места, рядом с ними. На кухне Павел её целовал, он с ней заигрывал, и вроде бы не было их ночного разговора, а когда она украдкой смотрела на него серьёзного, шепчущегося с Региной, ей чудилось разное… Опасное, к чему её не допускали, и вряд ли допустят. Да, того, о чём говорила его бывшая, тех скандальных отношений и чувств между ними нет, но есть что-то другое, сильная связь, и допуска к ней у Алёны не было. Хотя, скорее всего, ни у кого не было. Они не любовники, они союзники, которые очень давно играют на одном поле и по одним правилам, которые сами же и установили. А её даже в известность не поставили об их наличии.

И поэтому Алёна чувствовала себя лишней, а оттого оскорблённой. Чуть-чуть.

— Этот дом тебя разорит. — Регина ела салат из руколы и запивала его минеральной водой. Ела медленно, и будто бы с удовольствием, словно это была отбивная или пирожное. Алёна также украдкой и за Региной наблюдала, изучая её привычки и пытаясь понять её характер, и, может быть, заметить что-то, что приоткроет завесу тайны.

Павел вздохнул, окинул задумчивым взглядом столовую. Алёна следом за ним осмотрелась.

— Он того стоит, Регина, — сказал Костров, в конце концов.

Та несогласно качнула головой.

— Совсем не уверена. Тем более в нашей ситуации. Время ли затевать стройку века?

— Так уже начал.

Регина сделала резкий жест рукой.

— Ещё даже не начинал. Не успокаивай себя. Капля в море.

Алёна ела котлету, взяла ещё кусок хлеба. Жевала сосредоточено, стараясь занять своё внимание, и в разговор их ни в коем случае не вмешиваться. На Ваню посмотрела. Он сидел рядом, мечтал о чём-то непонятном, а котлету вилкой ковырял. Алёна наклонилась к нему, салфетку на груди поправила.

— Вкусно? — шёпотом спросила она.

Мальчик от мыслей своих отвлёкся, на Алёну посмотрел и кивнул. Потом протянул к ней руку, собираясь обнять за шею, но Алёна это действие пресекла и кивком указала на тарелку.

— Кушай.

— У нас есть ещё конфеты?

— У нас есть варенье, — успокоила его Алёна. — Яблочное и клубничное.

— С чем мы будем его есть?

— С хлебом и молоком, очень вкусно. Доедай котлету.

Ванька вздохнул, откинул на тарелке кусочек огурца. Ребёнок капризничал и дулся весь вечер, причину Алёна знала, Ваня днём не спал. Распорядок дня, который она с трудом наладила в последние две недели, сегодня был нарушен, после обеда Ваня не спал, и поэтому уже к ужину принялся капризничать. То хотел ужинать, то не хотел; то хотел гулять, то не хотел, а спать было рано, и поэтому Алёна старательно его теребила. Но Ванька дул губы и жаловался на всё, что видел.

— Ваня, сядь, пожалуйста, прямо. — Регина ободряюще ему улыбнулась и расправила плечи, показывая ему на своём примере.

Павел кинул на сына многозначительный взгляд.

— Давай, давай. За столом же сидишь.

— Он спать хочет, — сказала Алёна.

— Не хочу, — тут же разобиделся мальчик, но плечи так и не расправил.

А Регина снова на Павла взглянула, с явным намёком.

— Здесь в округе есть хотя бы одна приличная школа?

— Понятия не имею.

— Вот именно. Вы оба болеете этой усадьбой, что ты, что твой отец. А если вы чего-то хотите в этой жизни, то всё остальное перестаёт существовать. Но ты же не сможешь здесь жить.

— Почему? — Павел не поднимал глаз от тарелки, ел, потом сказал: — Когда-нибудь придёт время… надо будет где-то остановиться… Старость встретить, Регина.

— Боже, Паша. Что ты говоришь?

Он улыбнулся. Не слишком весело, но улыбнулся. А потом кинул взгляд исподлобья на Алёну. Она хмурилась, и ела, в отличие от обеда, с аппетитом. Павел ещё днём заметил, что Алёна за обедом только на Регину смотрела, и, видимо, неосознанно подражая гостье, съела только тарелку супа, и то, больше думала, чем ела. Это было странно. Павел уже успел привыкнуть к её аппетиту. Если Алёна ела, значит, всё хорошо, значит, она в настроении и полна сил и идей. А вот сейчас, в противовес обеду, кажется, заедала свой протест. Правда, снова молчала больше, только Ване постоянно что-то на ухо шептала, тот куксился, но сидел за столом. А Алёна в разговор между Павлом и Региной старалась не влезать. И, вроде бы, из-за этого злилась. Но больше из-за того, что слышала от гостьи в отношении усадьбы. И словно в подтверждение его догадок, Алёна сказала: