В ожидании автобуса пришлось купить в буфете пирожков и сока, а для Роско воды. Отошли в сторонку, сели на пустую лавочку, в стороне от людей, Ваня жевал пирог с повидлом, ногами мотал, и расстроенным или уставшим не выглядел. Роско, за неимением другой еды, проглотил слойку с сыром и теперь пил воду из одолженной у буфетчицы миски. А потом лёг у ног мальчика. А Алёна, воспользовавшись моментом, отошла на несколько шагов, набрала номер Дуси. Но глаз с Вани не спускала. Он разговаривал негромко, то ли с собакой, то ли со своим солдатиком, но главное, что был занят.

Дуся на звонок ответила сразу и вместо приветствия спросила:

— Ты телевизор смотришь?

— Уже нет. Не вижу смысла.

— Алёна, это ужасно. Его арестовали, это правда?

Алёна с трудом подавила вздох.

— Не знаю. Паша звонил вчера, а сегодня… Кажется, его ещё допрашивают.

— А ты? Вас окружают! Всё, я еду к тебе. Я сейчас приеду, и раскидаю всю эту свору!

— Дуся, тише. Дуся, меня там нет.

— Нет?

— Послушай меня, пожалуйста, не перебивай. Ты должна кое-что сделать. Я тебе сейчас продиктую номер, это номер Регины Ковалец.

— Чей?

— Ты слышала! Ты должна ей позвонить, и сказать, что я увезла Ваню. Увезла из усадьбы. Скажи, что я его спрячу. Пусть она Паше передаст. Пусть он не волнуется.

— Куда ты его увезла? Где спрячешь?

Алёна глаза рукой закрыла, потом в кулак её сжала.

— А куда я могу поехать? Я везу его к родителям.

Дуся молчала, довольно долго. Потом осмелилась спросить:

— Ты уверена?

— Нет, я не уверена! — не выдержала она. Ваня тут же голову повернул, посмотрел на неё, удивлённо и обеспокоенно, пришлось ему улыбнуться, а тон сбавить. Практически зашептала в трубку: — Мне больше некуда идти.

— Приезжай ко мне!

— Не могу! У меня нет паспорта, Паша забрал все документы, мы на днях должны были вылететь в Испанию. Не успели. Куда я без документов? Даже на автобус билет не возьму. И на Ваню никаких документов. Дуся, если меня задержат с ним в городе, меня посадят за похищение.

— Я сойду с ума, — решила тётка.

Алёна дыхание перевела.

— Не надо, не время. И всё у нас в порядке. Сделаем пару пересадок и выберемся из области. К вечеру будем у родителей. Только, пожалуйста, сообщи Регине. Пусть она Паше передаст. Потому что ему точно есть от чего сойти с ума.

— Хорошо, хорошо, я передам. А завтра приеду в Кулчино.

Алёна разглядывала ряд автобусов на стоянке.

— Нет, не надо. Ты знаешь отца. Он только больше разозлится. Решит, что ты меня спасать приехала. — На выдохе проговорила: — Всё будет хорошо. Позвоню, как смогу. — Телефон выключила и подошла к мальчику, надела ему на голову кепку. — Доел пирог, вкусный?

— Да. Но Роско хочет котлету.

— Придётся потерпеть. — Алёна снова присела, принялась надевать на Роско намордник. И его попросила: — Потерпи. К вечеру доберёмся до места, и не придётся его носить. — Со стоянки тронулся автобус, и Алёна торопливо поднялась. Надела на плечи рюкзак, взяла Ваню за руку и потянула за собой собаку. — Пойдёмте, наш автобус.

В автобусе Ваня выспаться успел. Роско втиснулся в пространство у его ног, положил голову ему на колени и терпеливо сносил тяготы путешествия. Не спал, смотрел по сторонам, охранял ребёнка. Алёна время от времени Роско гладила по голове, а Ваню к себе прижимала. А пассажиры рядом косились на них, но в основном, когда слышали, как Роско сглатывает или клацает зубами.

Из последнего автобуса вышли уже после шести вечера. Пять часов добирались, а впереди ещё три километра пешком. Алёна спустила Роско с поводка, сняла намордник, пёс тут же головой помотал, зевнул и снова громко клацнул зубами. Алёна рассмеялась.

— Тут совсем никого нет, — удивился Ваня, оглядываясь по сторонам.

Они стояли на остановке, позади поле, впереди поле и только между ними дорога, сейчас даже машин видно не было.

— Да, придётся прогуляться. Роско, вперёд.

Она храбрилась, улыбалась, даже болтала с Ваней, отвлекая его от усталости. Но на самом деле холодела внутри. И чем ближе они подходили к деревне, в которой она провела своё детство, как только начала узнавать окрестности, у неё начало мутиться сознание. Родителей она не видела год, и последний её визит был не из разряда удачных и душевных. Отец тогда ни одного слова ей не сказал, не поинтересовался, как у неё дела, и, вообще, что происходит с её жизнью. А теперь она собирается появиться на пороге его дома… с ребёнком. И собакой.

— Мы сейчас придём домой?

— Домой?

— В усадьбу. Мы поездили на автобусе и сейчас придём домой?

— Почему ты так решил?

— Тут тоже лес и полянки кругом.

Алёна Ваню по волосам потрепала.

— Нет, родной. Мы скоро придём, но мы поживём в другом месте. — Алёна помедлила с продолжением: — Я познакомлю тебя со своими родителями. Правда, здорово?

— Родителями? — Глаза Вани округлились. — С твоим папой?

Алёна кивнула, улыбнуться не смогла.

— Да, с моим папой.

Они прошли через деревню, навстречу попались несколько человек, в основном, женщин, и все смотрели им вслед. Но Алёну, кажется, никто не узнал. До дома родителей оставалось немного. Выйти из деревни и подняться на пригорок. Показалась крыша дома и забор. У Алёны сердце заколотилось. Она сильнее сжала руку мальчика, а когда до калитки оставалось несколько метров, остановилась. Стояла и смотрела на дом. Тёмный, но добротный, с резными наличниками и коньком на крыше. Во дворе конура, стол со скамьями, на траве половики разложены для просушки. В стороне свежая поленница, а рядом ещё брёвна. И пахнет… пахнет сеном, древесиной и чем-то съестным. Знакомые с детства запахи. Но, не смотря на это, Алёна не осмеливалась сделать следующий шаг, не была уверена, что её здесь примут. Затряслись губы, похолодели руки, она стояла и чего-то ждала.

Как выяснилось, ждала отца. Он вышел на крыльцо, наверное, заметил её в окно, и теперь её разглядывал. Их разглядывал. Высокий, с тяжеловесной фигурой, он выглядел крепким и несгибаемым, таким Алёна его и помнила. И взгляд хмурый помнила, таким он её каждый раз провожал, и каждый раз встречал.

Алёна взволнованно сглотнула и выдавила из себя:

— Здравствуй, папа.

15

Ваня сидел на постели с панцирной сеткой, и время от времени мотал ногами. От этого кровать под ним поскрипывала, и этот звук казался ему удивительным, а уж точно был ему незнаком. Мальчик разглядывал тесную комнату деревенского дома, с любопытством, потом встал на постели на колени и потянулся рукой к часам с кукушкой. Часы давно не ходили, не тикали, а кукушка не подавала голос. Но они были такими красивыми, такими удивительными, с шишечками на цепочках, и потому хозяева не снимали их со стены. Алёна помнила эти часы с детства, они остались от бабушки, и, кажется, уже и в её детстве перестали показывать время. Кукушка застыла на взлёте, расправив крылышки, и теперь лишь молчаливо наблюдала за происходящим в комнате. Ваня попытался дотянуться до неё, до домика, даже подпрыгнул. Кровать снова скрипнула, и Алёна обернулась. Подошла, чтобы мальчика поддержать.

— Не упади.

— Зачем эти шишечки? — Ваня подёргал за них, разглядывая.

Алёна принялась ему рассказывать про самые лучшие часы, которые ей доводилась видеть. Про кукушку и позолоченные стрелки, старалась ребёнка отвлечь, потом попросила переодеться. Их ждали к завтраку.

И кто бы знал, как Алёна этого завтрака боялась. Оказаться за столом со всей семьёй, как когда-то. В этом доме поодиночке за стол не садились, никогда.

Каждая трапеза была семейной, за большим столом собирались все домочадцы и обсуждали то, что случилось за день. Отец всегда мечтал об этом, Алёна знала. И знала, что он не любит опозданий и не принимает в этом случае никаких оправданий. Поэтому стоило поторопиться.

На ночь их устроили в маленькой комнатке, которая когда-то служила тераской. Узкая, неотапливаемая, ей пользовались преимущественно летом. Но со временем дом перестроили, все комнаты отремонтировали и утеплили, и в этой ночевал старший брат Алёны, Максим, когда оставался в родительском доме на ночь или две. Кровать была старинная, с панцирной сеткой и пуховой периной. Где ещё такое увидишь, как не в родительском доме?

Ваня же ко всему присматривался с любопытством, но и явной настороженностью, и от Алёны старался не отходить. В доме были дети, самому младшему, Пете, недавно исполнилось шесть, родители усыновили его самым последним, два года назад. Перед ним девочки-погодки, родные сёстры, Маша и Кристина, им было по восемь лет. Ещё один приёмный ребёнок, мальчик тринадцати лет, Артём. Все они появились в этом доме уже после отъезда Алёны, плохо её знали, и, наверняка, считали гостьей в своём доме. Даже когда она появлялась, относились к ней с осторожностью, откровенничали мало, больше присматривались. И Алёна к ним присматривалась, хотя и не забывала приветливо улыбаться. Но что значат улыбки от малознакомого человека? Ничего. Но она видела, видела, что дети довольны своей жизнью здесь, и её родителей искренне любят. И, наверное, им повезло, они искренне так думают и чувствуют, и Алёна даже говорила себе не раз, что вот эти дети точно знают, что такое везение, и ценят свою удачу, а она не смогла. Не поняла и не оценила. Дуся говорила, что в этом нет её вины. Каждый человек сам строит свою жизнь, так, как он считает необходимым и для себя удобным, и она поступила по велению сердца. Так, как когда-то поступил её отец, увезя свою семью подальше от города и соблазнов. Поэтому её вины в этом нет. Но Алёна себя винила. Не за то, какой выбор однажды сделала, не за то, что уехала, а за то, что не смогла объяснить родителям, чего же она хочет от своей жизни. И случилось так, что они окончательно потеряли общий язык. Даже мама, вроде бы искренне радовавшаяся каждому её приезду, не понимала её и была всерьёз расстроена выбором Алёны. И поэтому все их встречи проходили без задушевных бесед и откровенных разговоров. Алёна приезжала просто для того, чтобы знать: её семья в порядке, все живы и здоровы. И о своих делах рассказывала также: всё хорошо, учусь, работаю. Делиться с родителями банальными радостями городского обывателя не следовало, это приводило только к одному — к ссоре. А Алёна раз в год, на день рождения матери, приезжала не для того, чтобы ссориться. Поэтому о своих делах больше молчала.

А вот вчера она появилась на пороге родительского дома, опустив голову и надеясь скрыться от неприятностей и людской молвы. От того, от чего её родители всегда и предостерегали. И не было необходимости что-то объяснять и описывать в деталях случившееся, родители, без сомнения, уже вынесли свой вердикт. И интересовать их будет только одно: чей это ребёнок.

— Ты голодный? — спросила она мальчика.

Ваня от часов отвлёкся, бухнулся на пружинистую кровать, ещё разок подпрыгнул.

— Да, — согласился он. И вспомнил о друге: — И Роско голодный.

— И Роско покормим.

— Алёна, мы здесь останемся? — спросил ребёнок после короткой паузы. Тон был осторожный, а взгляд задумчивый. Алёна подошла к нему, присела на край кровати, пригладила Ване волосы. Пришлось кивнуть.

— Да. На некоторое время.

— А домой не поедем? — Ванька начал расстроено хмуриться. — Я хочу домой.

— И я хочу, — призналась она. — И мы обязательно поедем домой. Но некоторое время нам придётся пожить здесь. Вместе с Роско. А потом… папа нас заберёт.

Ваня кусал губу.

— Папа уехал в командировку?

— Да.

— А когда он вернётся?

— Очень надеюсь, что скоро. А мы с тобой… мы будем его ждать, я ему обещала. Мы… смелые, взрослые, мы просто его подождём. Он не должен за нас волноваться, понимаешь?

Мальчик смотрел в сторону и кусал губу. Так прошло полминуты, может, больше, но, в конце концов, Ваня кивнул. Алёна притянула его к себе и поцеловала.

— Папа очень тебя любит, — сказала она, и поняла, что вот-вот расплачется. Пришлось сделать вдох и от ребёнка отодвинуться. Попросила его: — Слезай с кровати, пойдём завтракать.

Роско, как оказалось, сидел прямо за их дверью. Поднялся, посмотрел серьёзно, позволил Ване обнять себя за шею, но хвостом не закрутил, как бывало обычно. Просто ждал. Алёна тоже его погладила и сказала:

— Сиди здесь, я потом тебя покормлю.

— Кормили уже. Только он есть отказался.

Алёна на знакомый голос повернулась, улыбнулась младшему брату. Коля был младше её на пять лет, и, наверное, был единственным, кроме матери, человеком, который всегда радовался её приезду. И сейчас не стал противиться, когда Алёна подошла и обняла его. Старший брат нежничать был не приучен, и всячески избегал объятий и поцелуев. А вот Коля был парнем добродушным, характер имел лёгкий, и смущаться не умел. Алёна подозревала, что он первый парень не только на эту деревню, но и на десяток окрестных сёл и деревень. Правда, сам Николай в этом ни за что бы не признался, опасаясь получить выговор от отца.