Долго лежала, слушала. Детское дыхание, вздохи собаки. Потом с кровати свесилась, на Роско посмотрела. Он лежал, устроив тяжёлую голову на скрещенных лапах, а как только Алёна к нему наклонилась, глаза открыл. А она его погладила.

— Роско, — шёпотом позвала Алёна. У него уши шевельнулись, но головы пёс не поднял и не повернул. Алёна ещё его погладила. — Ты должен есть, слышишь? Так нельзя. — На глаза снова слёзы навернулись, а горло перехватило спазмом. Пришлось сглотнуть. — Мы все его ждём, и он вернётся. Но что тогда я ему скажу? Что не уследила за тобой? А ты сам? Ты должен Ваню охранять, ты за него отвечаешь… А ты не ешь и не спишь. — И повторила: — Так нельзя.

Пёс не шевельнулся, глаза закрыл, а Алёна, после секундного раздумья вернулась на свою подушку. Вот что делать с этим упрямцем?

Зато утром её Коля порадовал. Подошёл и показал пустую миску. Алёна ахнула.

— Поел?

Коля с довольным видом кивнул.

— И миску вылизал. — Он подошедшего Роско по загривку похлопал. Тот никак не отреагировал, Алёна давно поняла, что если Роско против, он никого к себе не подпустит, если настроен благосклонно, то от чужих похвалу или ласку воспримет ровно, никак не реагируя. Но у ног Алёны сейчас сел, правда, смотрел в ту сторону, где Ваня с Петей играли. Алёна собаку тоже похвалила, потом погладила.

— Ты молодец. — Потом чуть наклонилась к нему, понюхала. От собаки начало пахнуть псиной, как от любой деревенской дворняги. Пришлось успокоить и себя, и Роско. — Ничего, домой вернёмся, папа тебя с лавандовым шампунем намоет. Будешь чистым и душистым. Да?

Роско смотрел в другую сторону, но Алёна заметила, что хвостом пару раз дёрнул. Можно вздохнуть с облегчением. А вот Коля откровенно ухмыльнулся.

— Лавандовый шампунь?

Алёна легко от брата отмахнулась.

— Ты ничего не понимаешь.

Самое трудное в жизни — это ждать. Кто угодно подтвердит. Особенно, если не знаешь, чего ждать. День проходил за днём, они сложились в неделю, начали другую, и пугало то, что перейдут и в третью. А Алёна сделать с этим ничего не сможет. С Региной по телефону пришлось пообщаться только раз, и этот разговор оставил на душе неприятный осадок. Не тем, что Регина Родионовна сказала что-то не то или обвинила Алёну в неправильном поступке и неадекватной, слишком острой реакции. Напротив, Регина порадовалась тому, что Алёна схватила Ваньку в охапку и увезла подальше. Это как раз и напугало. И трудно было предположить, сколько это осадное положение может продлиться.

— Они его арестовали? — спросила Алёна, замирая от ужаса.

— Они его задержали. Ограничили всяческие контакты с миром, проверяют… копаются в наших активах. — Регина не сдержала тягостного вздоха. — Это неприятно. Я даже не думала, что будет настолько неприятно.

— А… эта Ирина?

— Воевать с ней приходится мне. Но Ваню ищут, правда, неофициально. Подать заявление о пропаже ребёнка она не может. Хоть в этом нам повезло. Но, возможно, она наняла частную структуру. Такое возможно.

— У неё есть на это деньги?

— У неё нет. Но есть у других. Этим Вадим занимается. Как Ваня?

Алёна машинально нашла мальчика взглядом. Ваня с Петей наблюдали, как Коля с Максимом обстругивают доски, подбирали самые длинные стружки, и друг другу ими хвалились.

— Хорошо, — сказала Алёна. — Бегает, играет. Здесь детей много. Только по Паше скучает сильно.

— Передай своим родителям, что мы им очень благодарны. За помощь и поддержку в трудной для нас ситуации.

Прозвучало весьма официально, и Алёна знала, что Регина говорит это со всей серьёзностью, наверное, в последние недели все эти слова и тон, набили у неё на языке оскомину, и по-другому уже не получалось, только формально и отстранённо. Да и её родителям вряд ли нужны благодарности, Алёна сомневалась, что они хорошо помнят, кто такая Регина Ковалец. Но пообещала, конечно же, пообещала. А перед тем, как закончить разговор, не удержалась и спросила:

— Регина Родионовна… его ведь отпустят?

Повисла пауза, и Алёна успела пожалеть о своём вопросе. Вот не спросила бы, и можно было и дальше тешить себя надеждой, а теперь…

От беспокойства, что её съедало, напросилась с Максимом в город. Поближе к свежей прессе, телевидению и интернету. Хотя бы, узнать, что люди говорят. Как протекает скандал.

— Ты останешься с Роско, — мягко сказала она Ване. Он смотрел на неё с беспокойством, поэтому Алёна притянула его к себе и поцеловала. — Я вернусь через несколько часов. Привезу ирисок.

— А Роско?

— А Роско печенья. Он же его любит, ты знаешь.

— Которое, как косточка. Папа такое ему покупает.

Алёна ответственно кивнула.

— Я помню. — Пригладила Ване отросшие на макушке волосы. И снова пообещала: — Я вернусь быстро, не переживай.

Он отпустил её, но нехотя. И поэтому Алёна долго махала Ване и Роско рукой из кабины «Газели». Рядом сидела Аня, собравшаяся в город за покупками по списку, составленному матерью, а за рулём Максим, который что-то бубнил про то, что не нанимался возить девчонок по магазинам.

— Ты так с женой разговаривать будешь, — не выдержала в какой-то момент Алёна. — И мы тебя с собой в магазин не приглашаем, иди за своим насосом.

Старший брат головой качнул.

— Какая ты стала разговорчивая. Тебя муж-то не выдержит.

— Выдержит. — Алёна послала ему в ответ язвительную улыбку. — У него нервы, как канаты. В отличие от некоторых. Мнительных.

Аня рядом с ней постаралась спрятать улыбку. Потом сказала:

— Ты всё-таки хочешь выйти замуж.

— Конечно, хочу. В своё время.

— Нюху тоже надо замуж выдавать, — сказал Максим. — У меня жена в этом возрасте второго родила.

Алёна заметила, что сестра насупилась, понятно, что расстроилась от этого замечания, и встала на её защиту.

— Вот тебя спросить забыли, кому когда жениться и детей рожать. Смотри, давай, на дорогу. — Алёна взяла сестру под руку. — И было бы за кого выходить в этой глуши. Ты да Колька, вот и все мужики. А вот лично нам от этого ничуть не легче.

— Тебе-то без сомнения.

Алёна на брата гневно взглянула, а тот рассмеялся, явно довольный собой. И чтобы как-то его язвительность сгладить, сестре сказала:

— Ничего, вот Паша вернётся, я тебя в город заберу. Мы к Дусе съездим вместе, устроим девичник.

— Ага, — хмыкнул Максим, — так её отец и отпустил.

— Макс, мы обе совершеннолетние.

— Да, да. Мы ещё на твоего жениха посмотрим, когда явится.

Алёна только головой качнула.

— Какой же ты бываешь ехидный. Под отца подстраиваешься?

Максим покосился на неё.

— Ты заноза мелкая.

— А ты большая. Ты нас у торгового центра высадишь?

— Какого торгового центра? Это же не Нижний. — Брат сокрушённо качнул головой. — Ты от жизни вообще отстала.

— Мы едем на оптовую базу, — сказала Аня. — Мы всегда там закупаемся.

Алёна только сокрушённо качнула головой.

— С вами каши не сваришь.

Но самое главное — это информация. Неподалёку от того места, где они остановились, Алёна купила несколько журналов и газет, и пока ждала возвращения брата, читала и одновременно кипела от негодования. Писали об аресте Павла, писали о Кострове-старшем и его деятельности, экономическое издание рассуждало о последствиях и уровне коррупции. А на страницах «жёлтого» издания опубликовали интервью Ирины. Правда, ничего нового в нём Алёна не обнаружила, кроме фотографий из усадьбы, точнее, от ворот, через которые Ирина пыталась перелезть. От Регины Алёна знала, что на территорию её вместе с адвокатом и представителем органов опеки всё же допустили, но съёмку вести, понятное дело, не разрешили. И теперь Ирина взывала к общественности и просила помочь ей найти сына. А Алёна, не смотря на внутреннюю борьбу, прислушалась к себе, и поняла, что больше напугана этой перспективой, чем чувствует хоть какую-то вину за содеянное. А ещё пугала неизвестность. Что будет, если Павла не отпустят? Если не получится разобраться и всё уладить, как он её успокаивал? Что будет, Регина приедет и заберёт мальчика? А что тогда делать ей?

— Всё в порядке? — Аня подошла к ней, поставила сумку с покупками на скамейку рядом с Алёной. — Та выглядишь расстроенной.

— Есть от чего расстроиться, — созналась Алёна. Поднялась, а все газеты выбросила в мусорную корзину неподалёку. На сестру взглянула. — Всё необходимое купила? Теперь пойдём, порадуем чем-нибудь себя. Да и Ваню нужно приодеть. Кроссовки вдрызг разбил.

А в деревне было тихо, особенно вечерами. И именно вечерами тревожные мысли и одолевали. В доме принято было ложиться не позже десяти, становилось тихо и темно, в том числе и на улице, даже собаки не лаяли. В деревне всего пара десятков домов, и преимущественно проживали пенсионеры. Они тоже ночами не бодрствовали и электричество понапрасну не жгли. И когда Алёна, уложив Ваню спать, выходила на улицу, никого кроме сверчков слышно не было. Она садилась на бревно за домом, куталась в кофту матери, и именно в эти моменты хотелось выть и устроить истерику. При Ване было нельзя, и при родителях нельзя, и днём приходилось сдерживать себя, отвлекать чем-то, наверное, поэтому с таким воодушевлением помогала матери по дому. Даже щи варить научилась, и чрезвычайно гордилась собой. А вечером, оставшись наедине со своими мыслями, опять же ревела. Кому она их варить собирается?

Днём иногда забирала Ваню и Роско, и они шли гулять. По полям, поднимались на опушку леса, спускались к реке и даже доходили до цепочки маленьких озёр, прозванных кем-то в незапамятные времена Светлыми. А это было далеко, от деревни километров семь, а они проходили их, а домой возвращались усталыми, но довольными. Долгие прогулки выматывали, и физически и морально. Кажется, даже Роско уставал. Он эти километры зачастую удваивал, носясь по полям взад-вперёд, сбрасывая адреналин и энергию.

В один из вечеров к ней отец подсел. Алёна была уверена, что все уже спят, а он бесшумно подошёл и присел, можно сказать, что рядом. Тоже в темнеющий горизонт всмотрелся.

— Что тебе не спится? — хмуро поинтересовался он.

Алёна плечами пожала, натянула на плечи кофту.

— Никак не привыкну.

— В городе под утро ложатся?

Алёна расслышала в его голосе намёк на издёвку, и голову повернула.

— Папа, ты прекрасно знаешь всё про город. Ты там половину жизни прожил.

— Это была первая половина. И не самая лучшая.

— Ах, вот оно что. — Алёна усмехнулась и покивала.

— Мать говорит, ты ревёшь.

Алёна отвернулась от него. После короткой паузы созналась:

— Иногда реву. Мы здесь уже десять дней. Ванька пока вопросы не задаёт, но скоро начнёт. Он ребёнок. А вот вы с мамой уже начали. Время идёт, а ничего не происходит.

— А чего ты ждёшь?

— Что Паша приедет! Всё остальное со временем, я уверена, решится.

— Уверенность — это хорошо.

Алёна на отца посмотрела.

— Ты опять недоволен мною?

— А чем мне быть довольным? Ты сидишь здесь, льёшь слёзы. А тот, из-за кого льёшь, в тюрьме сидит.

Алёна помолчала, потом кашлянула.

— Откуда ты знаешь?

— Алёна, я не наивный деревенский простак. И читать умею, и выводы делать.

— Понятно. Макс или Аня?

— А тебе не всё равно?

И, правда, было всё равно. Дмитрий Сергеевич тем временем недовольно хмыкнул.

— Я Кострова помню, он в девяностых как раз в депутаты подался.

— А я не помню. И мне всё равно. Я знаю одно: они всеми силами пытаются Пашу к делам отца притянуть. Чтобы он ответил и возместил. Разве это честно?

— Там не бывает честно или нечестно. Там бывает выгода.

— Выгода везде есть, даже здесь.

— Серьёзно?

— Да. Главное, с какой стороны посмотреть.

— Ты это Нюсе рассказываешь?

— Её зовут Аня, папа. И она терпеть не может, когда её называют Нюсей или Нютой. Ты знаешь об этом?

Дмитрий Сергеевич крякнул и отвернулся от неё. А Алёна печально улыбнулась.

— Извини, но я считала и считаю, что ты не хочешь слышать ничего, что тебе не нравится.

— Ты сейчас про себя?

— Не только. Папа, ей двадцать три года, что она видела? Макс и тот над ней смеётся. А за кого ей замуж выходить? Тут кроме деда Андрея ни одного холостяка на пять километров вокруг, по крайней мере, подходящего. А дальше ты её не пускаешь! Она и так боится тебе слово сказать поперёк. Да и не умеет. Я, конечно, понимаю, что ты её любишь, наверняка больше, чем меня, идиотку строптивую, но, папа, нельзя держать её на привязи вечно.

Отец нехорошо усмехнулся.

— И что ты предлагаешь? Отдать её на перевоспитание твоей тётке?