— Аню уже не перевоспитаешь, не волнуйся. Но дай ей шанс… просто посмотреть на мир. Если она захочет, она вернётся и никуда больше не уедет. Но у неё должен быть выбор. Как у меня и как у тебя. Иначе просто нечестно.

— Ты мне о честности говоришь? Ты хоть раз честно спросила у матери, что она пережила, когда нашла твою записку? Или та же Нютка?

Алёна сглотнула, отвернулась от него, а ногтями вцепилась в сырую древесину.

— Ты бы меня не отпустил, — проговорила она глухо.

— Это не значит, что нужно было сбегать из дома. Это позор, дочь.

Она руками всплеснула.

— Может быть. Но кто его, кроме нас, заметил? И я тысячу раз просила прощения. Но ты не дал мне ни единого шанса! Но, наверное, именно это было честно. По-твоему. И я, на самом деле, чувствую вину. Но куда больше перед мамой и перед Аней. Потому что из-за меня ты ужесточил контроль, и у неё не осталось не единого шанса.

— Шанса сбежать?

— Хотя бы что-то сказать в свою защиту.

— Ей не от кого защищаться. Она, слава богу, в мать пошла, а не в тебя.

— Ты путаешь, папа. Не в меня, а в тебя.

Дмитрий Сергеевич остановил на Алёне пристальный взгляд, после чего неожиданно хмыкнул.

— Что ж, может ты и права. А ты?

— Что?

— Всем довольна?

— Нет, конечно. Я же не сумасшедшая, чтобы быть всем довольной. Да и не бывает ничего гладко. Ты сам прекрасно знаешь. Но это моя жизнь, и большинство решений я принимала сама. Именно этого я хотела, а не развлечений и свободной жизни, как ты думаешь. Я несу ответственность за каждое своё решение. Даже за то, что я сейчас нахожусь здесь. — Алёна дыхание перевела и тише добавила: — Несмотря ни на что, мне есть куда возвращаться. И я это ценю. Ты меня не выгнал.

— Куда я тебя выгоню, с ребёнком?

Алёна улыбнулась сквозь слёзы, кивнула.

После Алёна долго обдумывала их разговор. Да, он не закончился объятиями и обоюдными просьбами о прощении, отец в какой-то момент просто поднялся и посоветовал ей идти спать. Но Алёна всё равно чувствовала облегчение, это был первый их разговор за десять лет. Без споров, криков и обид. Уж какие выводы для себя сделал отец, Алёне остаётся лишь догадываться, она отлично знала, насколько он упрям бывает и непримирим, но почему-то она была уверена, что пусть маленький, но шаг к примирению сделан.

Павел появился неожиданно. Это было подобно грому, тому самому, среди ясного неба. Когда человек вздрагивает от неожиданности и замирает. Замирает в растерянности, не зная, что делать. Алёна две недели его ждала. Изо дня в день, просыпалась утром и говорила себе: сегодня он вернётся. А вечером, перед сном, чтобы как-то справиться с разочарованием, успокаивала: не сегодня, так завтра обязательно. Но время шло, к ожиданию привыкалось, с ним приходилось жить, как-то смиряться с ним, и поэтому когда оно закончилось, в одну минуту, на Алёну обрушилось непонимание. Вот только что она занималась своими делами, нарезала зелень, мама сушила её в огромных количествах, чтобы использовать зимой, а сейчас только смотрит на остановившийся за оградой автомобиль, на Павла, который вышел из машины и теперь идёт к ней. А у неё пустота в душе, будто воздушный шарик, наполненный тягостным ожиданием и тревогой сдулся, а что придёт на смену, пока не ясно. Загадывать страшно. И поэтому Алёне понадобилась целая минута, она руки опустила и просто смотрела на него. Потом задохнулась, и в тот же момент всё стало хорошо.

— Паша.

Из-за стола вскочила, укроп попадал на землю, нож, кажется, тоже, но это было совсем неважно. Кинулась к Кострову, даже не заметив его улыбки и призывно раскинутых рук. Алёна подбежала и повисла у него на шее. Павел немного покачнулся, но обнял её в ответ.

— Паша, Паша…

— Хватит уже повторять моё имя, я чувствую себя неловко. — Он посмеивался над ней, но вся его насмешка выливалась только в слова. Сам Павел её обнял, потёрся колючей щекой, и даже застонал негромко. После чего сказал: — Солнышко, от тебя укропом пахнет.

Алёна быстро вытерла слёзы, потом принялась руки отряхивать, и снова в Павла вцепилась. Поцеловала и тут же отстранилась, принялась всматриваться в его лицо.

— Тебя отпустили? Совсем? Что они делали? Как нога, болит?

Костров откровенно закатил глаза, за плечи Алёну обнял. И попросил:

— Не тараторь. И я же не в застенках НКВД был, Алён. Что, по-твоему, они могли со мной делать?

— Не знаю, — в тревоге проговорила она. Потом прижалась к нему, руками обхватила. — Как же мы по тебе скучали!

— Где Ванька?

Алёна в растерянности закрутилась на месте.

— Где… На огороде, с детьми. Я позову его. — Но прежде чем бежать за ребёнком, обернулась, услышав жалобный скулёж. Роско нёсся через двор, то ли лаял, то ли скулил, налетел на Павла, тому пришлось даже отступить под таким натиском, а пёс принялся скакать рядом. Павел рассмеялся, а когда Роско поднялся на задние лапы, прижал его к себе.

— Моя собака, здоровяк мой. — Павел его гладил, теребил, даже за уши потянул, а Роско всё норовил его лизнуть в нос. Прыгал, как щенок, поскуливал и крутил хвостом. Павел на корточки присел, обнял собаку за шею.

— Соскучился? И я по тебе соскучился, парень.

Алёна всё смотрела на них, а сама пятилась по направлению к тропинке, что вела за дом. А когда всё же повернулась, заметила на крыльце отца. Они на мгновение встретились взглядами, но она тут же побежала по тропинке.

Ванька с детьми дёргал морковь. Если для кого-то это и было работой, то только не для детей. Они тянули за ботву, падали назад, смеялись и спорили, кто вытянет самую большую. А Алёна прибежала и каким-то не своим голосом закричала:

— Ваня, Ваня! Иди быстрее! Папа приехал.

Ванька замер в первый момент, бросил морковку с ботвой на землю и вытаращил глаза.

— Папа? Папа приехал!

Он мимо Алёны промчался так, что только пятки засверкали. А она только улыбаться могла, и то устало, бурные эмоции её оставили, хотелось просто сесть и поплакать, на этот раз от облегчения.

Когда во двор вернулась, захотелось шаг сбавить. Павел разговаривал с её отцом, отвлёкся, только когда сына увидел. Лицо озарила улыбка, он Ваньку практически на лету подхватил и к себе прижал. Поцеловал в щёку, а мальчик его за шею обнял.

— Папа, наконец ты приехал! Мы тебя ждём, ждём!

— Правда? — Павел ещё его поцеловал, на руках подкинул. — Это хорошо, что ждёте. Я торопился к вам. А ты как, хулиганил без меня?

— Нет! Я хорошо себя вёл. — Ваня на руках у отца крутнулся. — Деда Митя, скажи, что я хорошо себя вёл.

— Хорошо, хорошо. Помогал вовсю.

— Ну, ты просто молодец.

Алёна как раз подошла, на отца взглянула, а тот ей сказал:

— Матери передай, что я на пасеку уехал. К ужину буду.

Она кивнула. А когда отец отошёл, сделала ещё шаг, прижалась щекой к плечу Павла. И пока Ванька, захлёбываясь от восторга, пересказывал отцу новости, он Алёне шепнул:

— Не реви. Всё хорошо.

Она кивнула и осторожно вытерла слёзы.

Павел же отошёл и поставил сына ногами на скамейку, отступил на шаг. Ухмыльнулся.

— Господи, видела бы тебя Регина.

Ванька утёр нос тыльной стороной грязной ладошки, снова к отцу потянулся.

— Папа, тут так интересно. Мы дёргаем морковку. Знаешь, какая она большая бывает? — Ванька в ажиотаже раскинул руки. — Вот такая!

— Да что ты? А щёки у тебя такие тоже с морковки?

Алёна улыбнулась.

— С парного молока.

— И стриженный под машинку. — Павел откровенно рассмеялся. — Ребёнок, мой ли ты? — Взял снова сына руки и с ним сел. А Алёна Ваню по коротким волосам погладила.

— Он так оброс. Мама всех мальчишек стригла, и его заодно.

Ваня показал как.

— Вот так, папа, вжик — и всё. Быстро.

Павел кивнул.

— Да, вжик — и всё, и у Регины инфаркт.

— Ничего, быстро отрастут, — сказала Алёна. Заметила маму, да и Павел поспешил подняться. Руку женщине, что приглядывалась к нему с интересом и ожиданием, протянул.

— Здравствуйте. Я Павел.

— Здравствуйте, давно вас ждали. Я Нина Фёдоровна. — Она ещё окинула Павла изучающим взглядом, потом к Ване руку протянула. — Пойдём умываться, Аня воду нагрела. А потом цыплят кормить пойдёшь?

Ваня моргнул, явно разрываясь. На отца посмотрел.

— Папа, можно я пойду цыплят кормить? Я так люблю их кормить!

— Иди, конечно.

— А ты не уедешь? — бдительно поинтересовался мальчик.

Павел головой покачал.

А Нина Фёдоровна кинула на дочь долгий взгляд.

— И ты не стой, там ещё суп горячий, покорми.

— Сейчас, мама.

Дождалась, пока мама отведёт ребёнка на достаточное расстояние, и тогда уже сделала шаг, и Павел её обнял. Уткнулся лицом ей в грудь, руками обхватил, а Алёна наклонилась к нему. Прижалась губами к его макушке.

— Паша, я так переживала.

Он её погладил.

— Но я же здесь.

— Всё хорошо?

Он с ответом помедлил, после чего кивнул.

— Всё нормально.

Алёна положила ладони на его щёки, и в этот момент ей было всё равно, что он скажет, вспомнив о своих шрамах. Она наклонилась к нему и приняла долгожданный поцелуй. Опустилась на его здоровое колено и за шею обняла.

— Ты быстро нас нашёл?

— Поплутал немного по лесам и полям. Но нас с тобой этим разве напугаешь?

Она улыбнулась.

— Без охраны?

— Вряд ли твой батя обрадовался бы команде с оружием.

— Это точно.

— Вадим нас в райцентре ждёт.

— Когда?

— Сколько надо, столько и будет ждать. Лучше скажи мне: как дела?

Алёна задумалась, после чего кивнула.

— Наверное, хорошо. Мы даже с отцом поговорили. По крайней мере, попытались. Мне кажется, прогресс есть.

— Это замечательная новость.

Роско снова сунулся к ним, зажмурился, чувствуя руку хозяина. А Павел его по боку похлопал.

— Чем ты их кормила? Ты посмотри, какие бока.

— Всё тем же, Паша. Парное молоко, парное мясо. Мой младший брат просто голову потерял от Роско. Я его ругала, а он всё кусочки послаще ему таскал.

Павел головой качнул, а псу сказал:

— Тебя ждёт диета, приятель.

— Он и так первые дни отказывался есть, так что, не ругай его. Он молодец, от Вани не отходил. Только вымыть его не мешает. С шампунем от блох.

Роско как раз усадил себя и почесал лапой за ухом.

А Алёна снова к Павлу прижалась, но тут же поднялась.

— Пойдём, я тебя покормлю. Ты голодный?

В доме Павел осматривался с неподдельным удивлением. Было заметно, что дом перестраивали, достраивали, ремонтировали. Ни о какой красоте при этом не задумываясь. Главным было выгадать побольше места. Даже общей комнаты — зала или гостиной, можно назвать, как угодно, — в доме не оказалось. Местом общего сбора была кухня. И телевизора, правда, в доме не обнаружилось. Только старенькое радио у печки. Треть кухни занимала русская печь, такое сейчас редко встретишь, даже в деревнях, а вот у родителей Алёны печь была. Правда, в другом углу обычная электрическая плита. У неё Павел и увидел девушку, русоволосую, правда, черты лица у них с Алёной были схожи. Но в глазах откровенное смущение, девушка негромко поздоровалась, а когда Павел протянул ей руку, жутко покраснела. Алёна же дёрнула его за рукав, пояснила:

— Это Аня, моя сестра. — А к ней обратилась: — Посмотришь, где Ваня? Я пока дорогого гостя накормлю.

Аня, кажется, этому обрадовалась, тут же из кухни убежала. А Павел в задумчивости хмыкнул, потом осмотрел кухню, к печке подошёл, приложил к ней ладони, ощутив тепло, и только потом присел за длинный стол. В кухню заглянули две девочки с косичками, его увидели, смущённо хихикнули и убежали.

— Сколько ты, говоришь, детей?

Алёна поставила перед ним тарелку с супом, поспешила хлеб нарезать. А в ответ негромко проговорила:

— Младших четверо. Пете, самому младшему, седьмой год. Они с Ваней подружились.

— Он выглядит довольным. И щёки во, — Костров даже щёки надул. Алёна улыбнулась, по волосам его погладила, наблюдая, как он ест.

— Я тебе про парное молоко ещё в усадьбе говорила, а ты мимо ушей пропустил. Вкусно, Паш?

Он кивнул, хлеба ещё взял.

— Оголодал?

— Ну, кормили не фонтан, малыш. Но терпимо.

— Всё закончилось? — тихо спросила она.

— Самое главное, чтобы на меня перестали всех собак вешать. А с остальным разберёмся.

— А Ирина?

Павел съел ещё пару ложек, прежде чем ответить.

— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе это здесь, на кухне твоих родителей?