Алёна решительно кивнула.

— Да. Я просто хочу знать.

— Я куплю ей квартиру в Майами. Или в Лос-Анджелесе. Где она захочет. Но не потому, что я такой добрый, просто я уверен, что оттуда она не вернётся.

— Думаешь, этого хватит?

— Я думаю, — проговорил он каменным голосом, — что больше ей никто не предложит. Если откажется, значит, полная дура. Пусть попробует со мной повоевать.

Алёна ещё немного придвинулась к нему, положила голову ему на плечо.

— Главное, что ты вернулся.

— Это на самом деле главное. — Павел голову повернул, посмотрел на неё. — Я больше за вас переживал, чем за себя. Пока Регина не сказала, что ты Ваньку увезти успела. Ну, думаю, если Алёнка его увезла, то его теперь ни одна собака не найдёт. Особенно, из твоих бывших дружков.

— Не говори так. Они не все плохие. Вот Серёжка хороший. И даже Рыбников.

— Куда уж нам без Рыбникова.

На кухню вбежал Ваня, а за ним другие дети. Ваня влез на стул рядом с отцом, показал чистые ладошки.

— Папа, я умылся.

— Хорошо. — Павел улыбнулся сыну, потом остальным детям, а старшему из них, Артёму, даже по-мужски протянул руку. Тот на рукопожатие ответил, и тут же заважничал.

— Папа, ты суп ешь? А мы будем молоко с булочками.

— Время полдника, — пояснила Алёна, поднялась, чтобы помочь вернувшейся Ане. Расставила перед детьми чашки и разлила молоко. А Павел за сыном наблюдал, как тот подсел к детям, и они что-то принялись шёпотом обсуждать, прихлёбывая молоко и откусывая от румяных булочек. И его ребёнок, изнеженный заботой Регины, привыкший к швейцарскому сахарному печенью из железных банок, одетый и подстриженный по последней моде, сейчас с аппетитом ел и пил молоко из кружки со щербиной, и подпирал ладошкой румяную щёку. А ещё он дёргает морковь на огороде и кормит цыплят. Павел голову поднял, на Алёну посмотрел. Она стояла совсем рядом, в простеньком сарафане, с волосами, заплетёнными в косу, на него не смотрела, разговаривала с сестрой, а он руку протянул и обнял её за талию. Алёна его руку тут же скинула, глянула с намёком, а дети за столом захихикали. Да и Аню он, кажется, смутил окончательно.

— Здесь это не принято, — шикнула на него Алёна, когда они с кухни вышли.

— Я понял, дети.

— И это тоже.

Они зашли в тераску, Алёна закрыла дверь, и тогда уже позволила обнять себя. Сильные руки её смяли, прижали к мужскому телу, а горячие губы накрыли её губы.

— Я так ждала тебя, — шепнула она между поцелуями.

— А я о тебе думал. И скучал.

— Это я чувствую, — рассмеялась она, а когда Павел сделал попытку прижать её к двери, они вместе едва не вывалились наружу. Алёна рассмеялась и оттолкнула его. А Костров поинтересовался:

— Она что, не запирается?

— А зачем? — невинно переспросила Алёна.

Павлу пришлось выдохнуть. А Алёна повернулась к нему, провела ладонями по его плечам, разглаживая незаметные складки на рубашке-поло, и одновременно негромко проговорила:

— Веди себя прилично. А то папа выставит нас вон.

— Я веду себя прилично, — пробубнил Павел, разглядывая её. — Но тут даже двери не запираются.

— Здесь кругом дети.

Она улыбнулась ему и ускользнула. Павлу пришлось её отпустить.

Остаток дня Костров вёл себя, как Алёна и просила, прилично, и больше присматривался к происходящему. Вместе с отцом Алёны в доме появились её братья, снова пришлось знакомиться, жать парням руки, приглядываться к ним с тем же любопытством, которое и они к нему проявляли, но, правда, ни одного вопроса в лоб не прозвучало. Никто не спросил, кем он приходится их сестре, не спросили, где он был последние две недели. А если всё-таки были наслышаны о его проблемах, не поинтересовались, в какой стадии их решения он находится. Кажется, это никого не беспокоило.

В доме из-за детей было шумно, но при этом никто не мотался без дела. Все были чем-то заняты, кроме него. Женщины готовили ужин, дети дёргали траву в палисаднике, хотя больше дурачились, а мужчины что-то обсуждали, разглядывая просторный сарай. Кажется, его собирались перестраивать. К ним Павел присоединился, но только слушал и сарай разглядывал.

Коля, младший брат, был парнем задорным и фонтанирующим идеями, которые, по большей части, никуда не годились, но сдерживать он себя не умел. Эта черта у них с Алёной была схожа, значит, досталась от кого-то из родителей, и Павел поневоле стал присматриваться к старшим, пытаясь понять, от кого именно. Дмитрий Сергеевич казался человеком серьёзным, не склонным к авантюрам и лёгкому времяпрепровождению. А Нина Фёдоровна с Павлом задушевные беседы вести не спешила, и поэтому выводы сделать было сложно. Но в целом обстановка в доме была спокойная, и всё было нацелено на детей. Ими занимались постоянно, воспитывали неустанно, но те не выглядели затюканными или испуганными, носились по дому и двору, кричали, играли, и только при родителях мгновенно затихали и притворялись истинными паиньками. И его сын, кстати, полностью копировал их поведение. Как только видел кого-то из взрослых, замирал на месте и смотрел на всех абсолютно невинным взглядом. Это веселило.

— Это ваша машина? — спросил его Коля, когда ему надоело обсуждать сарай. Отошёл от отца и старшего брата, на Кострова уставился, всё же ему было любопытно. И Павел видел, какие взгляды он на него кидает. Николай, явно, не так представлял человека, который смог завоевать сердце его строптивой сестры. А судя по осторожности в голосе, Коля для себя решил, что предполагаемый зять весьма похож на его отца, да и по возрасту близок, и поэтому с ним лучше не шутить.

Павел оглянулся на «гелендваген», после чего кивнул.

— Я такую в журнале видел, — признался парень. — А вот так близко — никогда.

— Думаю, здесь такие машины появляются редко, — согласился с ним Павел.

К ним Роско подбежал, покрутился рядом, потом потёрся боком о ногу Кострова. И Павел заметил взгляд паренька, в этот момент в нём проскользнула неподдельная зависть. Павел собаку погладил, слегка похлопал по скуластой морде.

— Он так скучал, — сказал Коля. — Извёлся весь.

Павел даже присел на корточки, обнял пса за шею. И сказал:

— Он ещё молодой, чувствительный. Ему всего два года.

— А здоровяк такой!

— Понравился?

— Ещё бы. Хотя, мелкие перепугались, когда его увидели, — рассмеялся Коля. — Решили, что он их съест.

— Роско, сядь. — Роско уселся, высунул язык и хрипло задышал. Поглядывал на мужчин. — Я тебе подарю щенка, хочешь? — Павел поднялся, смотрел в ошарашенное лицо молодого человека.

— Алабая?

Костров кивнул. Глянул на подошедших Дмитрия Сергеевича и Максима. Те определённо к разговору прислушались. И Павел кивнул на отца Алёны.

— Если Дмитрий Сергеевич не против.

Коля совершенно по-детски, умоляюще посмотрел на отца.

— Папа, можно?

Тот задумчиво хмыкнул, на Роско посмотрел.

— Я знаю, сколько такая собака стоит. Точнее, представляю.

— Роско у нас отменный производитель, — усмехнулся Павел. — Нам с каждого помёта щенок полагается. Следующий твой, — пообещал он Коле. — Правильно воспитаешь — лучшим другом станет. А в отношении детей, сами должны были видеть. Ванька у меня верхом на нём катается, а Роско за счастье. Да, здоровяк?

— Мальчик с ним смешно смотрится, — улыбнулся Максим. — Они одного роста сейчас.

В общем, задобрил, как мог. Павел старался с речами и разговорами, а уж тем более советами, не соваться, держался в стороне, и только с Алёной шептался, когда возможность предоставлялась, да Ваньку на плече таскал. Тот, как уставал с детьми носиться, сразу к нему на руки просился. Соскучился не на шутку.

На ночь решили остаться. Родители Алёны не предлагали, не приглашали, но Костров понял, что это само собой разумелось. Просто забрать их дочь и своего ребёнка, сказать «спасибо» и уехать, казалось, неудобным. Поэтому без всяких слов и рассуждений Павел осматривал хозяйство, надо сказать, что немаленькое, и экскурсию ему проводил воодушевлённый до нельзя Николай. Показывал хлев, показывал мастерскую, в которой старший брат занимался столярным делом и даже пытался научиться резке по дереву. Дмитрий Сергеевич предпочитал заниматься техникой, Коля похвастал, что они даже свой старый трактор, можно сказать, что сами собрали. А потом, посреди разговора о технике, он взял и спросил:

— Вы на Алёнке женитесь?

Павел как раз присел на корточки, чтобы погладить дворовую собаку, а услышав вопрос, откровенно хмыкнул.

— А что, думаешь, согласится?

— Да она-то точно согласится, — протянул Коля. — Она две недели слёзы лила по ночам.

— Серьёзно?

— Ага. Даже отец заметил.

Павел разглядывал чёрно-белую дворняжку, которая мела по земле хвостом и сама лезла под его ладонь. Улыбнулся украдкой.

— Значит, точно надо жениться.

— А вы хотите?

Костров поднялся, руки отряхнул. На парня посмотрел и честно признался:

— Мне эта мысль лет пятнадцать в голову не приходила. Но таких, как твоя сестра, больше нет. А я обожаю то, чего больше ни у кого нет. Так как я могу упустить такую удачу?

Николай смотрел на него во все глаза, потом до него дошёл тонкий намёк, и он несмело усмехнулся. Потом шире.

После ужина Павлу этот вопрос задали ещё раз. Уже без всяких обиняков, в лоб. И, признаться, Павел его ждал. Большую часть дня ждал, с того самого момента, как он протянул руку Дмитрию Сергеевичу для знакомства и встретил его прямой взгляд. Странно, что он ещё тогда не спросил:

— Когда у моей дочери штамп в паспорте появится? После всего-то…

И это было справедливо, и даже если бы Дмитрий Сергеевич его задал в первую же минуту знакомства, Костров бы не впал в ступор, не удивился и не поразился чужой прямолинейности. Потому что на самом деле: «после всего-то». А после шумного ужина в достаточно тесной для такой большой семьи кухне, где за столом, по меркам Павла, собралось неимоверное количество людей, причём родственников, они с Дмитрием Сергеевичем вышли на улицу. Максим ещё до ужина уехал домой, в соседнюю деревню, Коля с Роско играл, бросал ему палку, а пёс без всякой устали носился взад-вперёд, а дети затеяли игру в футбол неподалёку. Ванька тоже с ними бегал и даже пару раз до мяча смог дотянуться. Павел же с отцом Алёны сидел на скамейке, за всем этим наблюдал, и, если честно, жалел, что не вовремя бросил курить. Знал бы, повременил вот до этого разговора.

— Она меня не слушает никогда, — сказал Дмитрий Сергеевич, не глядя на Павла. — И говорить я ей ничего не буду. А ты мужик, взрослый. Вот и думай.

О чём именно «думай» было очевидно. Павел назад подался, привалился спиной к краю стола, локоть на нём пристроил. С сына глаз не сводил.

— А вас не пугает… то, что я взрослый? Для неё.

— Почему меня это должно пугать? Ей с тобой жить.

— И это, я вам скажу, Дмитрий Сергеевич, не сахар.

— Ты не прибедняйся, — обвинили его. — Вы и так живёте. Вот и будь последовательным. До конца.

Павел всё-таки посмотрел на него, постарался заверить:

— Да я не отказываюсь. Я даже очень «за». Просто вашим мнением интересуюсь.

— Я тебе своё мнение высказал: моя дочь — не наложница.

— Дмитрий Сергеевич!..

— Ты понял?

Под напором будущего тестя гонор пришлось смирить и просто ответить:

— Да.

Алёна как раз на крыльцо вышла, посмотрела вокруг из-под руки, заходящее солнце её ослепило, и Павел поневоле засмотрелся. А когда она по ступенькам легко спустилась и направилась к нему, улыбающаяся, в лёгком сарафане, явно позаимствованном у сестры, сама бы Алёна себе такой не купила, Костров как-то успокоился, и его «да», повторённое мысленно, было вполне искренним. И в этот момент он был бы не против это событие поторопить, хотя бы ради того, чтобы Дмитрий Сергеевич не буравил его взглядом, заметив, что Павел протянул руку к его дочери. Ведь прав у него на это ещё не было, по мнению будущих родственников. Потому что всё должно быть законно, с печатью и клятвами.

— О чём вы говорите? — спросила Алёна, изображая беззаботную улыбку, а на самом деле с тревогой вгляделась в лица отца и Павла.

— Мужские дела, — отозвался Костров. — Тебе не понять.

— Куда уж мне, — проворчала Алёна, ничуть не успокоившись.

Ваня пробежал мимо неё, только рукой за подол зацепился, но подбежал к отцу и повис у того на руках.

— Папа, ты видел, как я ударил? Я почти забил гол!

— Да, было круто. Ты у меня футболистом будешь? — Павел улыбнулся в лицо сыну.

— Не знаю, — бесхитростно отозвался Ваня. — Я пока не решил. Может, я буду вертолётчиком!