– Сходите? Вы сходите? Нет?! Тогда подвиньтесь!

– Куда?!

– Куда-нибудь! Втяните свой живот, он мне мешает пролезть к выходу.

Я машинально посмотрела на обладателя живота. Действительно, мог бы втянуть, столько ценного пространства занимает.

– Вам тоже не нравится мой живот?! – накинулся на меня дядечка с одутловатым раскрасневшимся лицом и пакетом в натруженной руке.

– А с какой стати он ей должен нравиться?! – удивилась дама с ароматом «Красной Москвы».

– Да, собственно, – брякнула я. – С какой стати?

– Подумаешь, – прокричал дядечка на весь тамбур, – статная какая нашлась! Камбала!

Это переходит всяческие границы! Поругаться, что ли? Я открыла рот.

– Сам петух гамбургский! – с удовольствием опередила меня дама.

– Почему гамбургский? – не сдержалась я.

– Потому что у него пакет из Макдоналдса! Целый пакет жрачки набрал, толстопуз хренов. Из-за таких в электричку не влезешь!

И они поругались. Я не стала портить людям удовольствие от пламенного общения, пропустила рвущихся на выход дачников и прислонилась спиной к стене. Секс в электричке! Подумать только. Все Надежда насочиняла, а я ей поверила. Нельзя быть такой доверчивой. С другой стороны, в ночной электричке я еще не ездила…

Ни за что больше не поеду…

…На платформе Спортивная меня вынесло с потоком дачников. Я вдохнула полной грудью и расправила плечи. Проверила бутыль с уксусом в сумочке, она перенесла дорогу, в отличие от меня, без видимых помятостей. Мама будет довольна. Смутно помня путь от платформы, потопала вместе с дачниками по тропинке через пролесок и вскоре оказалась на дороге. Ну, здесь я чувствовала себя как рыба в воде. И совсем я не камбала. И на рыбу нисколько не похожа, скорее на выцветшую под июльским солнцем белку.

Честно говоря, я и раньше замечала, что люди в какой-то степени похожи на животных. Вот мой сосед Жорик напоминает сонного, флегматичного, вечно голодного бурундука. Леонид Парфенович временами – воинствующего самца макаки. Да простит меня убеленный сединами ветеран, но порой сходство умопомрачительное! Лешика в темноте можно запросто перепутать с черным пронырливым котом. Ага, а наша главная редакторша – вылитая кошка, белоснежная, холеная и сама себе на уме. А я точно белка и постоянно кручусь в каком-нибудь колесе, демонстрируя себе самой значимость производимого процесса. Кто же тогда Федоров? Я его представила. Вальяжный, уверенный, соблазнительно-властный. Лев! С другой стороны, все тот же кот, которому еще подходит определение – мартовский. Как он вел себя в лифте?! Да что он себе позволял?! С другой стороны, жаль, что он так ничего и не позволил. Возможно, в свободе действий и чувств есть какая-то неизведанная прелесть.

– Ры-р-р-ж-ж-ж-ж…

Рядом со мной на всем ходу тормознула серебристая иномарка.

– Не изволит ли леди украсить своим присутствием скромный салон моего автомобиля?

Да, еще он чертовски харизматичный. И в его голосе есть такие чарующие нотки, что слушала бы и слушала… Стоп, подумала я, глядя на Федорова, улыбающегося мне с водительского сиденья серебристой иномарки. Каким это образом он материализовался?

– Вы что, – искренне возмутилась я, – за мной следите?!

– Я?!

– Ну, не я же! Я спокойно иду себе по дороге, а вы меня догоняете! Вы преследуете меня.

– Вовсе нет. – Он нахмурился и завел автомобиль. – Это я еду, а вы тут бросаетесь мне под колеса.

– Я?!

– Ну, не я же. Я еду, а вы бросаетесь.

– Ничего подобного. Я иду вместе с народом!

– И где ваш народ? Люди далеко впереди, а вы плететесь, как…

– Как кто?!

– Как усталая лошадь.

Да что за день такой, обзываются на каждом шагу.

– И я решил вас подвезти. Но если вы не хотите…

– Я не хочу. Спасибо за предложение.

Я не была настроена ругаться. К чему портить нервы? Мне еще предстоит встреча с мамой, а это та еще нервотрепка.

– И вообще, – я собралась закруглить наш непродуктивный диалог, – я не иду со всеми, потому что…

– Почему, интересно?

– Потому что… потому что я сокращаю путь! Нормальные люди, – я сделала акцент на последних словах, – ходят через поле.

И взмахом руки небрежно показала ему на заросшее пространство.

– Да там бурьян по горло, – изумился он.

– По грудь, – прикинула я, но отступать было поздно.

К тому же Федоров опять выключил двигатель и с нескрываемым интересом уставился на меня. Я почувствовала себя героем, которого против желания собираются запустить в открытый космос.

– Там есть тропинка, – бросила я и шагнула в неизвестность.

– Что вы говорите, – донеслось мне вслед.

Что я говорила?! Брести по высоченной траве, которая без зазрения совести лезет в рот, нос, глаза, уши и другие части тела, очень неприятно. Радовало то, что жухлая трава, и совсем даже не трава, а какие-то колючие сорняки немыслимых простому горожанину размеров легко ложились под ногами, освобождая для ходьбы совсем маленькое пространство. Так, мелкими шажками – развела сорняки в сторону руками, наступила на них ногами, шагнула, опять развела руками, наступила ногами и т. д. – я продвигалась вперед. Обычно траву косили, и местные жители действительно сокращали путь до дачного поселка подобным образом. Этим летом, по всей видимости, главный косарь узнал, что одной недоверчивой девушке определенная жидкость ударит в голову и она с упорством сенокосилки проложит в заросшем поле тропу. Он решил на это посмотреть, отдав приказ ни в коем случае не трогать сорняки. Пусть любуется! Меня голыми руками не возьмешь. Уж лучше так пробираться, чем садиться к неизвестно кому, неизвестно зачем в неизвестную машину!

Я чуть не потеряла ориентир. Подпрыгнув, я посмотрела, в какой стороне торчат крыши домов, и, убедившись, что иду в правильном направлении, пошла дальше, настроив себя на позитивный лад. Какая хорошая погода! Какая замечательная природа! Тьфу, пух лезет в рот. Какая славная я! Правда, дух противоречия толкнул меня в поле. Но это потому, что я решила послушаться совета Софочки: освободить свою сущность и насладиться простором. Только где он, этот простор? Ау, ау!..

– Бе-э-э-э-э-э!

Все же середину поля выкосили. Я вышла, отряхнулась и облегченно вздохнула. Потратила всего пять минут и путь сократила раз в пять. Ну, и кто со мной не согласен?

– Бе-э-э-э-э-э!

Кто не согласен, тот козел.

Он смотрел на меня красными глазами, мотал головой с кручеными рогами, зловеще тряс бородой и бил по земле копытом. Мама дорогая! Я что, попала в филиал ада?! Признаться, я была готова кричать и звать на помощь. Еще никогда не оставалась один на один с диким или домашним, в моем случае это одно и то же, животным нос к рогу! Нет, я не изнеженная горожанка, видевшая козлов только в своей личной жизни. Я в зоопарк, бывает, захожу. И в нашем дачном поселке мамины подруги разводят кур. Но куры совершенно безобидные твари, а этот облезлый бородатый козел показался мне настоящим монстром. Быстро сообразив, когда тот дернулся мне навстречу, что веревка, привязанная к нему и колышку, на первый взгляд недостаточно крепка, я рванула мимо него со скоростью урагана.

– Бе-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-бе! – буйно прогорланил мне вслед козел и зашелся в повторном вопле.

– А-а-а-а-а! – прокричала я на всякий случай и понеслась еще быстрее.

Говорят, в последние секунды своей жизни видишь череду важных событий и словно проживаешь все заново в ускоренном темпе. Но я видела только Максима Федорова, прислонившегося к машине и сложившего руки на груди. В немом ожидании он смотрел на поле (чуть в сторону от того места, откуда выскочила я) и был прекрасен.

– А-а-а-а-а!.. – Я лишь успела перейти с крика на шепот.

Максим раскрыл свои объятия, и я бросилась к нему.

– Я так и знал, – многозначительно изрек Максим, прижав меня к себе.

Вот он, мужской шовинизм, во всей своей неприкрытой красе. Что он знал? Что он мог знать?! Если я сама ничего не знала и не понимала.

– Поцелуй меня, – попросила я, все еще не приходя в сознание.

Второй раз повторять не пришлось. Максим бережно поднял мой подбородок и склонился ко мне. Наши губы соединились. Хотелось бы думать, что также соединились и наши сердца. Во всяком случае, мое сердце отчаянно билось. И я не понимала, кого мне бояться больше: себя или Максима. Монстр в заросшем поле внезапно показался самой мелкой опасностью в моей жизни. Мы яростно и пылко целовались на пыльной дороге среди бела дня, словно решили доказать всему человечеству, что нет ничего важнее внезапно нахлынувших чувств, а человечество спокойно ждало, пока наша чувственная буря утихнет.

– Нуть, дают. Во как дають. И умеють жа! – высказалось наконец-то человечество.

Я оторвалась от Максима и посмотрела на любопытного старикашку: тот остановился возле нас с весьма заинтересованным видом.

– Продолжения не будет, – прищурилась я.

– А я че? – засуетился старикашка. – Я ниче. Козу иду доить. Слышь, как кричит, горемычная? Молока переизбыток. По тридцать рублев продаю дачникам. Покупать будите?

– Козу?! – разочаровалась я.

– Молоко – будем, – кивнул старику Максим. – Но позже.

– Козье, оно полезное, особливо для деток, – обрадовался старик.

– Для деток? – переспросила я.

– Садись в машину, – предложил Максим.

– А знаешь что? Знаешь что? Я пешком дойду! – Я повернулась и пошла, не оборачиваясь.

– Нуть, норовистая она у тебя. Ты ее цалуй чаще.

– Ах, так?! – крикнул мне вслед Максим и хлопнул дверцей машины.

Да, так. А как по-другому?

Молочко собрался покупать для близнецов?! А я тогда с какого бока к нему пристроюсь? Разлучница-любовница для ярких переживаний? Конечно, целуется он божественно. Меня словно накрыло волной наслаждения…

Но продолжать это ни к чему. Да, да, ни к чему хорошему это не приведет! Кстати, а что он делает в нашем дачном поселке?!

– Ш-ш-ш-ш-ж-ж-ж-ж-з-з-з-з!

Мимо меня промчался серебристый автомобиль. Я специально отвернулась в противоположную сторону. Пусть ничего себе не воображает! Да, была минута слабости, случившаяся под впечатлением встречи с козлом, то есть с козой. Но она закончилась, и повторять ее я ни за что не стану. Пусть даже не надеется! В конце концов, у меня есть сила воли, ум, честь и совесть… Где-то я уже читала это выражение. Ладно, пусть у меня нет совести, но есть сила воли. И она не позволит мне увести отца у детей, любящих козье молоко. Да, дети ни в чем не виноваты. Собственно, а почему дети будут пить козье молоко в нашем дачном поселке?! Ха. Он решил меня осадить со всех сторон! В городе – сам, на даче – его дети. Или он решил избавиться от жены, такой милой и приятной, и детей, сплавив их на мою дачу. Отчего же на мою? Прямо загадка какая-то получается. Впрочем, какие уж тут загадки. Дети – это прикрытие, причем довольно слабое. Да, да, это его слабое место. Он ведь знает, что я о них знаю! И все равно еще на что-то надеется. Беспринципный тип! Интриган! Бабник! Следуя теории моей тетушки Софочки, наверняка я получу с ним массу удовольствия в постели… Стоп. Ушла в сторону.

Я резко развернулась и зашла за ворота дачного поселка. Оставалось идти совсем ничего, когда у соседнего с нашим домом я увидела припаркованную машину Максима.


Маму долго искать не пришлось, она, как всегда, возилась в саду за домом. Сад у нас небольшой, умещается на шести сотках, но в нем есть и яблони, и груши, и сливы, и черешня, на которой я никогда не видела ничего, кроме листьев, и смородина, и крыжовник, и другие полезные растения. Больше всего я люблю нашу малину, она плодоносит до ноябрьских морозов. А вот наши соседи ее ненавидят, потому что она размножается со скоростью сто кустов за лето и бесцеремонно лезет к ним через рабицу. Это такой сетчатый забор, довольно хлипкий и непрезентабельный на вид, но редко кто из дачников между участками ставит приличное ограждение. Этим летом нам с соседями удалось установить временное перемирие. Мы просто позволили им срывать малину с наших кустов – что они и так делали, считая нашу малину-перебежчицу своей. Возможно, они смирились с положением вещей, разумно сберегая нервы. Ведь спорить с мамой было себе дороже.

Я нарвала горсть ароматных ягод спорного растения и с огромным удовольствием съела. Да, да, умытые рассветной росой и недавним дождем, томленные на ярком солнце, они были безумно вкусны!

– Ма! Я приехала.

Выгоревшая соломенная шляпка с маковым букетом на боку, выглядывающая из зарослей хрена, качнулась, и мама поднялась.

– Наконец-то! – воскликнула мама и добавила: – Отвратительно выглядишь. Как будто из города пешком шла.

Я не стала отвечать, что она была недалека от истины.

– И я тебе рада. – Я подошла и чмокнула ее в теплую щеку.

Моя пятидесятипятилетняя мама всегда выглядела отлично. В любой обстановке наряд ее был безупречен, руки ухоженные, на лице – свежий макияж. Мама не признавала гражданский брак и секс до свадьбы, а мое безмятежное состояние при отсутствии мужа и детей ее страшно огорчало.