Барбара Мецгер - Крылья любви

– Не позволяйте им обижать вас, – продолжал принц. – Таков наш совет. Мы благополучно обошлись без их одобрения. Мы радовались жизни. Поступайте и вы в том же духе.

Джини подумала, что это прозвучало как приказ, и едва не рассмеялась нервным смехом, так как нервы ее были напряжены. Как может считать этот не в меру растолстевший государь, будто по его приказу подданные станут счастливыми?

Джини не была уверена, что сможет выполнить королевский указ. Не была она уверена и в том, что Ардет не устроит сцену, если принц не отпустит ее руку, которая чувствовала не слишком приятное тепло его пальцев даже сквозь перчатку. Не могла же она попросту высвободить руку из хватки принца или наступить ему на ногу, как она однажды поступила по отношению к одному наглому капралу в армии… Она пробормотала нечто более или менее подходящее к случаю и посмотрела на своего мужа.

То же сделал и принц.

– Сверх того, Ардет сумеет с ними справиться. Даю слово, что не знал такого мастера убеждать людей.

– Да, он умеет быть убедительным, – согласилась Джини. – И чаще всего оказывается прав.

– Положитесь на него. Именно так поступили бы мы. Ведь не скажешь, что он из тех, кто не прислушивается к доводам разума? Богатым и красивым джентльменам все прощается. Строгие судьи могут сколько угодно повторять, что презирают выскочек, но любая из этих дам дала бы себе отрезать руку по локоть ради того, чтобы занять ваше место.

Если он немедленно не отпустит ее руку, Ардет может лишить принца его собственной конечности. Джини слегка посторонилась, чтобы уступить место женщине весьма плотного сложения, которая явно старалась попасть принцу на глаза.

Эту особу трудно было не заметить. Почти такая же толстая, как его высочество, она нацепила на себя примерно столько же драгоценных украшений – колец, серег, подвесок и так далее, – сколько у принца на груди было медалей. В волосах у нее покачивались павлиньи перья, а на платье из бирюзовой с золотом ткани, казалось, едва хватило материи во всей Франции.

Джини сделала реверанс и двинулась прочь в сопровождении Ардета, который не отступал от нее ни на шаг.

– Не забудьте хорошенько повеселиться, – высказал пожелание регент перед тем, как выбросить Джини из головы. – Славная победа, да, славная!

Кажется, сам принц намеревался повеселиться от души.

– Напыщенный осел.

Джини взглянула на мужа, на губах у которого играла улыбка, тонкая, как ее газовая накидка.

– Вы имеете в виду принца? – спросила она встревоженным шепотом, словно их могли подслушать и арестовать за подстрекательство к мятежу. – Его высочество был очень добр.

– Не добрее ворона. И не умнее.

– Господи, неужели вы позволили Оливу прилететь сюда? Что, если он… понимаете… на какое-нибудь произведение искусства во дворце? Или на самого принца?

Прежде чем Ардет успел ответить, к ним подошел конюший принца, сэр Кельвин, чтобы проводить их к группе джентльменов, с которыми Ардет непременно хотел встретиться. Джини не могла с уверенностью судить о том, что именно перешло в карман баронета из рук ее мужа, но ясно видела, что Ардет что-то положил туда. Возможно, это были какие-то указания принца. Вполне вероятно, что иначе собравшаяся у регента знать не приняла бы ее в свое общество, решила Джини. Они были вежливы, хоть и сдержанны, и гораздо более интересовались путешествиями Ардета, его внезапным возвращением и его планами на будущее, чем его сомнительной женой. То, как он будет голосовать в парламенте, было куда важнее того, каким образом он попал в плен.

Джини не возражала. Она получила возможность перевести дух – настолько, насколько это было возможно в туго зашнурованном корсете, который Мари убедила ее надеть. И слава Богу, что с ее представлением принцу покончено. И она не скомпрометировала Ардета. Но разумеется, вечер еще только начинался.

Джини наблюдала за мужчинами, окружившими Ардета, и отметила про себя, что ни один из них не был таким высоким, видным и красивым. Ни один не держался с таким естественным достоинством, даже иностранные принцы, которые восхищались тем, что он с каждым из них говорит на его языке.

Скоро гости всей гурьбой переместились в просторный зал, в котором оставшиеся пять сотен удостоенных приглашения на прием выстроились в очередь, дожидаясь представления принцу-регенту. Джини еще раз поблагодарила Бога за то, что была избавлена от этого сурового испытания.

Мимо них прошли несколько военных, а тот самый придворный, которого подкупил Ардет, представил их герцогу, члену королевской семьи, который одарил их небрежным и неприязненным взглядом. Затем наступила очередь русского графа, который щелкнул каблуками, и некоего маркиза, направившего на Джини свой лорнет.

Сэр Кельвин удрученно покачал головой, видимо, признавая несостоятельность своей попытки привести кого-либо из присутствующих на приеме леди в тот уголок зала, где стояли Ардет и Джини, как бы окруженные невидимым забором. Ардет пожал ему руку, еще одна свернутая банкнота перешла в ладонь сэра Кельвина, после чего тот испарился.

– Это безнадежно, милорд, – сказала Джини. – Лучше бы вы поберегли ваши деньги.

– А вы бы лучше называли меня по имени, по крайней мере, здесь. Иначе подумают, что мы с вами чужие друг другу. А им и без того хватает поводов для сплетен о том, что им кажется странным.

Но ведь они и в самом деле чужие друг другу, разве не так? И один из них определенно обладал некоторыми странностями. Джини сделала шаг к Ардету, чтобы продемонстрировать обществу, что они находятся в близких отношениях, но при этом и сама она почувствовала себя лучше.

– Хорошо, Ардет. Но все же ни одна из этих леди не имеет намерения познакомиться с нами.

– Так познакомимся мы с ними, в чем дело?

– Вы не можете вот так запросто подойти к респектабельной леди и представиться. Это не очень корректно. Надо, чтобы кто-то представил вас.

– Разве вы не слышали о том, что сами стены дворца представляют вас всем присутствующим в них? Идемте.

Джини попыталась сделать шаг назад, но Ардет был тверд в своем намерении. Он взял с подноса у проходившего мимо официанта стаканчик пунша и вручил его Джини, потом взял с того же подноса еще два стаканчика. Подошел к двум уже немолодым леди в тюрбанах и жемчугах. Обе дамы с улыбкой приняли его подношение и его поклон, а также то, что он назвал свое имя. Но лица их сделались каменными, когда он представил им Джини. Обе тут же заявили, что им необходимо срочно зайти в дамскую комнату, чтобы поправить оборки.

Ни у той, ни у другой из дам на платье не было никаких оборок.

– Вот видите? Мне надо бы удалиться, чтобы вы могли поговорить с влиятельными джентльменами.

Но Ардет еще только начинал. Он увидел темноволосую молодую женщину, которая скромно стояла в сторонке в полном одиночестве, и повел Джини прямо к ней. Леди явно нуждалась в чьем-нибудь обществе, но она говорила только по-итальянски. Ардет обменялся с ней несколькими фразами и двинулся дальше, властно увлекая за собой Джини.

Тут и появился сэр Кельвин под руку с весьма почтенного возраста герцогиней, сверкающей бриллиантами. Герцогиня ответила на реверанс Джини любезной улыбкой, потом сказала:

– Я что-то не расслышала ваше имя. Просто не выношу молодчиков, которые не говорят, а бормочут, хотя этот и приходится мне племянником.

Она приставила к уху ладонь. Ардет громко и отчетливо представил себя и свою жену во второй раз.

– О, вот и мой муж наконец-то. Он хочет поскорее уехать домой. Долг исполнен, и этого достаточно, как вы понимаете.

Взгляд, который она бросила на сэра Кельвина, не сулил ничего хорошего его надеждам на наследство.

Герцогиня удалилась, и возле Ардета и Джини вновь образовалось совершенно свободное пространство.

– Пожалуйста, Ардет, не можем ли и мы уехать?

Он мог бы привести в оцепенение всех этих надутых спесью щеголей и щеголих, явись он перед ними, как это бывало в прошлом, в обличье Вестника Смерти, но сейчас он хотел, чтобы они обратили внимание на его красивую жену, поняли, как она добра и хороша, насколько она выше их ничтожного одобрения. Хотел настолько, что готов был пустить в ход свое искусство влиять на умы людей и подчинять их своей воле.

Но он не мог устроить сцену. Это повредило бы его планам. Кроме того, Джини выглядела совершенно измученной, почти больной.

– Вам не станет дурно?

Джини подумала, не сослаться ли ей и в самом деле на дурное самочувствие и объяснить этим свое желание покинуть дворец, но она еще не овладела искусством притворяться.

– Нет. Ничего подобного.

– Надеюсь, вы не упадете в обморок. Я слышал, что леди иногда теряют сознание от пребывания в толпе, но вы достаточно сильны, чтобы избежать этого. Крепкая косточка!

Джини сейчас проклинала совсем другие «косточки» – пластинки твердого китового уса в корсете, которые кололи ей спину.

– Нет, я в обморок не упаду, – твердо повторила она.

Еще чего не хватало! Позволить, чтобы скандалезные бульварные листки называли «хилой» или еще как-нибудь!

Ардет все еще что-то обдумывал.

– К черту! Неужели в этом чудовищном дворце даже присесть негде?!

Один взгляд на парочку щеголей – и два кресла у стены опустели.

– Присядьте. Пойду принесу вам еще пунша.

– Лучше лимонада, если вам удастся его найти. И какой-нибудь бисквит. Наверное, я просто голодна. Я мало ела, потому что очень волновалась.

Оказывается, страх отбивает аппетит.

Джини предпочла бы, чтобы кресла стояли где-нибудь за пальмой или за колонной, но была благодарна судьбе уже за то, что может дать отдых ногам и избавиться от бесцеремонных взглядов множества людей. Она видела, как Ардет лавирует в толпе, которая становилась все более плотной по мере того, как укорачивалась очередь тех, кто ожидал представления принцу. Толпа росла, и оттого в помещении становилось все более душно и жарко. Джини обмахивалась веером, не сводя глаз с темноволосой головы Ардета. Она была бы самой высокой точкой в этом многолюдье, если бы не еще более высокие плюмажи из перьев на головах у дам.

С Ардетом здоровались многие, некоторые из мужчин обменивались с ним рукопожатиями. Две женщины подошли к нему сами, улыбаясь и хлопая ресницами. Веер Джини при этом задвигался с лихорадочной скоростью.

К Джини не подошел никто, если не считать сэра Кельвина, цвет лица у которого казался почти таким же зеленым, как ветви плюща, вышитые на его жилете. Джини решила, что Ардет приставил к ней светловолосого баронета в качестве бдительного стража, которому, собственно говоря, нечего было ей сказать. Они поговорили о погоде, о духоте в помещении, о том, что людей собралось очень много, и это заняло некоторую часть времени, пока Ардет отсутствовал. Затем сэр Кельвин просто молча стоял возле свободного кресла, отступив примерно на шаг от своей подопечной. Джини хотела, чтобы он удалился, но юный придворный явно имел на этот счет строгие указания и нуждался в деньгах Ардета, даже если сама герцогиня оплачивала его содержание.

Джини подумывала, не поискать ли ей самой дамскую комнату, но опасалась, что Ардет станет беспокоиться, если она уйдет оттуда, где он ее оставил. К тому же она сомневалась, найдет ли потом обратную дорогу. Опасалась она и того, что в отсутствие Ардета холодность дам по отношению к ней превратится в открытую враждебность. Она помнила злобу своей бывшей свекрови и оскорбления, которыми ее осыпали в Брюсселе. Оставаясь на месте, она по крайней мере была в безопасности. И сидела, как сорняк среди роз, и потому сорняк особо вредный…

Что касается Ардета, то он вознамерился проделать кое-какие манипуляции с пуншем. Именно поэтому он и не отправил этого бесполезного глупца баронета за пуншем для Джини. Усилить действие напитка значило бы достигнуть большей степени воздействия на чересчур разборчивых леди… если Ардет еще не окончательно утратил свои способности. В таком многолюдстве он не мог рассчитывать ни на зрительное воздействие, ни на власть своего прикосновения, так что ему оставалось прибегнуть только к самому обычному обману, а проще сказать, к жульничеству. Ардет подумал, что, пожалуй, у него еще нет настоящего сердца, стало быть, перед ним прямая дорога в вечный адский огонь. И до этого необходимо по возможности облегчить Джини ее жизненный путь.

Какая-то женщина остановилась возле столика с закусками и напитками, потягивая пунш из стаканчика. Немолодая, седовласая дама в очках. Она была хорошо одета, но никаких плюмажей из перьев на голове и никаких драгоценностей на шее и на груди у нее не было. В отличие от жаждущих развлечений болтливых сплетниц, на которых Ардет вдоволь насмотрелся сегодня, эта почтенная матрона выглядела умной и серьезной женщиной, на разум которой трудно оказать воздействие.