– Я тоже, – отозвался он и, приподняв, закружил ее так, будто и не был ранен. – Это и есть самое дорогое.

Его комната, его дом, и она в его объятиях! Джини не поняла, что омрачило ее радужное настроение, когда Ардет поставил ее на пол. Пожалуй, две вещи не соответствовали ее представлению о рае: милый сердцу, но нелюбящий муж и то, что он не занимается с ней любовью. Она была уверена, что второе породит первое.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она как можно ласковее.

– Я чувствую себя ничуть не обремененным твоим легким, как перышко, весом.

Пожалуй, она была чересчур ласковой.

– Ты не слишком устал?

– Сегодня утром мы были в дороге всего несколько часов.

– Но мы исходили пешком несколько миль, как мне кажется. Прибавь к этому возбуждение от встречи. Ты не слишком измотан?

Он улыбнулся ей долгой медленной улыбкой.

– Слишком измотан для чего? – Он не удержался от смеха, увидев, как она вспыхнула от смущения. – Я испытываю нечто вроде приступа одержимости.

– Ты имеешь в виду приступ неудержимого веселья?

– Ты когда-нибудь видела одержимого?

– Теперь ты становишься глупым.

Так оно и было, и Ардет этому радовался. Кто хоть когда-нибудь слышал о глупом фантоме?

– Так ты предпочитаешь видеть в своей постели весельчака, а не одержимого? – Ардет вдруг стал серьезным и спросил: – Быть может, день для тебя был очень трудным? Новые люди, новая ответственность, новые, далеко не простые обязанности? Быть графиней вовсе не значит только и делать, что увешивать себя драгоценностями.

– Ты считаешь, что я справлюсь?

– Конечно. Иначе не привез бы тебя сюда.

– Я тоже так думаю. И верю, что мне будут по сердцу мои обязанности. А что касается того, кого я хочу видеть у себя в постели, я думаю, ты догадываешься.

– Скажи это, моя Джини.

– Тебя.

После поцелуя, который, как показалось Джини, потряс весь Ардсли-Кип до самого основания, Корин сказал:

– Я буду там. Попозже.

Это попозже оказалось далеко не скорым. Кузен Спотфорд был полон энтузиазма и выкладывал на стол один план местности за другим, чертеж за чертежом, список за списком и так далее, совершенно забыв о собственных строжайших указаниях сыновьям не переутомлять графа. Другие хотели услышать от самого Ардета сообщение о его планах устройства школы, а от Джини – сведения о том, как она себе представляет создание гончарной мастерской. После чего последовал праздничный обед, достойный короля и столь изобильный, что, казалось, его хватило бы, чтобы накормить половину королевских подданных.

В амбаре должны были накрыть столы для наемных работников имения. Спотфорд заверял графа и графиню, что ничего не должно быть упущено, праздник в честь их приезда пройдет на высоте.

– С вашей стороны было бы поистине добрым делом, если бы вы заглянули туда на несколько минут, – говорил он. – Никаких излишеств, никакого беспорядка, только мирное веселье, немного музыки и танцев для молодежи. Там будут дочери миссис Ньюберри, половина танцев уже обещана ими кавалерам. – Он бросил взгляд на маменьку барышень и добавил: – Я и сам не прочь сплясать джигу.

– А как это совместить с нашим трауром? – спросила Джини.

– Да, я понимаю, пережито много бед и горя, это печально, согласен. Но мы отмечаем начало новой жизни, и девушки вправе оставаться юными и беззаботными. Мы никогда не задирали носы перед простыми людьми, но если вы считаете, что танцевать в амбаре для вас невозможно, то я уверен, арендаторы и работники вас поймут. Ни моя сестра, ни ее горничная ни разу не присутствовали на подобных сборищах.

– Я никогда не участвовала в такого рода празднествах. У меня просто не было повода.

– В таком случае тем более, если вы устали, люди не будут в претензии.

Джини взглянула на мисс Хэдли, которая одобрительно кивнула, что соответствовало желанию самой Джини. Ардет пожал плечами. Если она хочет, он туда пойдет, сказал ей его спокойный взгляд, хотя у него другие, гораздо лучшие планы. Попозже.

– Мы можем зайти в амбар, но только ненадолго.

Так и вышло, что после долгого обеда Джини и Ардет пошли в амбар посмотреть, как веселятся те, кто на них работает.

Молодой Ричард танцевал по очереди со всеми тремя мисс Ньюберри, которые тем не менее строили глазки овчарам, кузнецу и красивому белокурому пастору деревенской церкви. Мари танцевала с Кэмпбеллом, который ворчал, что он слишком стар для такой чепухи. Однако по секрету признался Ардету, что готов строить из себя дурака, только бы не видеть Мари в объятиях помощника дворецкого.

Джини не танцевала, но время проводила приятно. Она беседовала с женами фермеров, доярками, гусятницами, в то время как Ардет вел разговоры с хозяевами коттеджей, обещая посетить каждого, чтобы познакомиться с условиями их существования и выслушать их пожелания и жалобы. Заверил их, что не станет ничего менять, не посоветовавшись с ними, что заработки их в полной безопасности, если они усердно делают свое дело, ведут себя честно и лояльно и не сплетничают о лорде и леди. Мало того, он окончательно покорил их, когда взял у одного из музыкантов флейту и сыграл на ней необыкновенно красивую мелодию, которую ни один из них в жизни не слышал и никогда не забудет.

Возможно, то была одна из русских песен, подумала Джини. Или он сам ее сочинил. Джини она навеяла мечты о дымных кострах и цыганских таборах, о лесном боге Пане, играющем на своей свирели нимфам, о факирах, укрощающих кобр своей музыкой, – и о любви. Но потом все стало напоминать ей только о любви: и то, как ловко облекает сюртук фигуру Ардета теперь, когда он снял повязки, и то, как ложится ему на лоб прядь черных волос в то время, как он играет, и то, как он в самозабвении прикрывает глаза, проникаясь собственной музыкой, и особенно то, что она услышит, непременно услышит, как рядом с ее сердцем бьется его сердце. Позже.

Кончив играть, Ардет поклонился слушателям и поблагодарил их за то, что они так дружелюбно встречают его самого и его жену. Он сказал, что теперь прощается с ними, и просит продолжать веселье, и желает всем доброй ночи. С женой под руку и с вороном на плече граф Ардет вернулся в свой дом.

Он сказал, что ненавидит сплетни, но разве это сплетни, если кто-то скажет, что их новый хозяин – настоящий джентльмен, а графиня просто чудо как хороша собой. Слухи из Лондона – просто помои для свиней, и незачем их повторять – с этим согласились все. Он граф и может забавлять себя любыми чудачествами, какими только хочет. У него щедрая рука и доброе сердце, хоть он и не слишком часто улыбается.

Он сказал, что ценит честность и хорошую работу. В таком случае он будет доволен своими людьми, они в этом клянутся, потому что любой из них готов исполнять каждый день добрую работу за справедливую плату. Но тут все вдруг расхохотались. Хорошо, что мистера Фернелла Спотфорда нет здесь. Уж он-то никогда не работал и редко платил по счетам. А хорошеньким девушкам тоже пора уходить, решили все и мигом спровадили дочерей по домам. А сами продолжали веселиться.

Глава 25

Словно рыцарь давно прошедших веков – а ведь он сам был таким рыцарем когда-то – так вот, словно рыцарь к сражению, готовился Ардет к удовлетворению своего давнего и страстного желания. Благодарение семи святым, оружие его было наготове. Даже чересчур, чего он, признаться, опасался, ибо ему хотелось продлить наслаждение для себя и доставить его Джини.

Настало время позаботиться о том, чтобы все было обставлено наилучшим образом. Ардет велел подать вино и фрукты. Еще раз принял ванну. Как ему показалось, целый час думал о том, что надеть: брюки, рубашку, носки и туфли, чтобы сбросить все это с себя в считанные секунды, или парчовый халат. Он отослал глупо ухмыляющегося слугу и облачился в халат. Потом осторожно опустил в карман кольцо. Подумал – и переложил в другой карман, откуда кольцо было легче достать. Снова вынул его и принялся полировать о собственный рукав. Проклятие, надо было своевременно отдать его почистить ювелиру! А что, если, не дай Бог, конечно, кольцо не подойдет по размеру?

Джини носила простенькое золотое колечко, которое Олив нашел в Брюсселе, и перстень с большим бриллиантом – его Ардет поспешил подарить ей в Лондоне на зависть другим леди. А кольцо из филигранного серебра с огромным рубином, окруженным маленькими брильянтиками, которое он сейчас держал в пальцах, принадлежало ему самому, оно не было кольцом его первой жены или частью военной добычи. Сэру Корину его пожаловал некий военачальник за победу в рыцарском турнире. Ардет не мог вспомнить, остался в живых или умер от полученных ран его противник.

Фамильные драгоценности в отсутствие наследников хранились в старой крепости, в особом тайнике, и перенесены в новое здание, когда старое было разрушено до основания.

Спотфорд давеча был немало удивлен тем, что графу известен шифр хранилища в офисе Ардсли-Кипа.

– Оно было сообщено мне, – пояснил Ардет, намекая на то, что тайна передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. – Я сам не мог жить в Англии, но мое наследие всегда было как бы со мной.

Все награды давно ушедших лет были здесь, некоторые из них он не помнил. Но зато узнавал ценности, которые умудрился получить в более позднее время, то были выигрыши в иных турнирах между жизнью и смертью.

Спотфорд хотел показать ему упорядоченные списки всего, что находилось в хранилище, чтобы доказать, что не взял ничего, кроме тех драгоценностей, которые были проданы по письменным приказам агентов его милости, а деньги потрачены на приобретение новых земельных участков и необходимого оборудования, а также на увеличение платы за работу.

Ардет не хотел перелистывать все эти страницы, тем более сегодня. Если бы этот человек оказался вором, то документы скорее всего изменены или фальсифицированы. Но Ардет такого не думал. Спотфорд смотрел на него спокойными глазами, в них не было даже намека на чувство вины. Ардет и завидовал этому человеку, и восхищался им.

– Я доверяю вам, кузен. Право, если бы не вы…

Пожилой мужчина, видимо, был просто одержим своими деловыми бумагами.

– Так вы не собираетесь избавляться от меня? Мне принадлежит Спотфорд-Оукс – вы это знаете. Сейчас он сдан внаем, но мы вполне можем перебраться туда, я и мои мальчики, если вы предпочтете сами управлять Кипом. Я не хотел заговаривать об этом с вами при других, но теперь, когда вы вернулись, у вас могут быть свои планы управления собственностью.

– Господи, дружище, скажите, сколько поколений Спотфордов жили здесь, в Кипе?

– С того времени, как пожар уничтожил старую крепость и все записи? Да не перечтешь всех, они тут жили семьями, со своими родственниками и свойственниками. А у меня только и есть, что два сына, иначе пришлось бы приносить официальные извинения за еще одну кучу дармоедов.

– Дармоедов? Владение превратилось бы в развалины, если бы не ваша семья. Спотфорды были правой рукой для всех Ардсли с тех самых пор, как в крепости появился умелый управляющий, а владетельный лорд отправился воевать. Я не знал бы, с чего начать и как продолжать вести дела, если бы не вы и Ричард. Более того, Ардсли-Кип достаточно просторен для двадцати семей, так что для всех хватит места. В том числе – для ваших детей и внуков. И разумеется, для вашей новой супруги, если вы надумаете ею обзавестись.

Спотфорд улыбнулся и сказал:

– Я над этим подумаю. Пока еще рано.

Вспомнив сейчас эти слова старого управляющего, Ардет взглянул на кольцо на туалетном столике. Еще рано? Успела ли Джини переодеться? Отпустила ли она свою горничную? Он не хотел бы ворваться к ней, как ошалевший от похоти молодой козел. То есть вообще-то хотел бы, но не станет так себя вести. С другой стороны, как бы она не стала волноваться, решив, что он вообще не придет.

А пока что он решил еще раз побриться. Его слуга, прихватив мокрые полотенца и рваные бинты, давно уже ушел, скорее всего в амбар, к прочим участникам веселья. Но Ардету никоим образом не хотелось требовать услуг от умелого и, к счастью, не болтливого человека в тот вечер, когда он отдыхает. Он взял мыло и бритву.

Олив запрыгал вверх-вниз, захлопал крыльями, невнятно выкрикивая нечто вроде того, что Ар хочет себя зарезать. Подобно тому, как необычайные способности Ардета со временем слабели, речь ворона день ото дня становилась все менее внятной.

– Успокойся, дуралей. Я умею бриться, хоть мне и не так часто приходилось это делать самому.

Сэр Корин в первой своей жизни обходился без брадобрея, а в случае особой необходимости привести отросшую бороду в приличное состояние пользовался хорошо отточенным лезвием ножа. Во втором своем существовании у него не было ни бороды, ни крови, которая могла бы пролиться при случайном порезе.

Ворон продолжал орать о его намерении зарезаться.