Барбара Мецгер - Крылья любви

– В скором времени? – Этот неизвестно откуда взявшийся граф не заглядывал в магический хрустальный шар, но опять-таки говорил совершенно уверенно. Джини видела, как он поднимал тяжело раненных солдат, как долгие часы оставался на ногах без пищи и отдыха, но ощутила душевную боль при мысли о его возможных страданиях. – Вас мучает какая-то изнурительная болезнь?

– Да. То есть нет.

Ворон на заборе громко каркнул. Граф посмотрел на него со злостью.

– Нет, у меня ничего не болит, но время мое строго отмерено.

Ардет спохватился, что время его и в самом деле убывает с каждым часом, и приказал ворону убираться прочь и продолжать поиски.

Джини тем не менее ничуть не разуверилась в его здоровье, во всяком случае, в силе его разума.

– Прошу прощения, а сколько же вам лет? – решилась она спросить.

– Вы имеете в виду годы или опыт? – Он повернулся и посмотрел на нее своими темными глазами, желая, чтобы она поняла, и зная, что вряд ли она сможет понять. – Теперь настал его черед покачать головой. – Мне исполнился тридцать один год, когда я перешел… – Он запнулся на секунду и продолжил: – То есть когда я отметил последний из дней моего рождения. Достаточно того, что я обладаю мудростью глубокого старца и знаю, что брак – самое разумное для нас обоих.

– Для нас обоих? Я не понимаю, какая вам от этого польза.

– Совершить доброе дело – высокая честь, хотя бы только в моих глазах. Оно в самом себе несет награду. Я не мог оставить без помощи беззащитную деву. Это значило бы отказаться от взятых мною на себя обетов.

– Так вы, быть может, святой человек? Монах? Праведник? – Джини решила, что это может объяснить его гуманные поступки, его бескорыстную помощь раненым солдатам, в то время как ни один из других джентльменов его положения не снизошел до этого. – Я не думала, что членам монашеских орденов разрешено вступать в брак.

– Я не принадлежу ни к одному из культов или конгрегации, но мои обеты не менее священные и не менее обязательные.

– По отношению к кому? Вы не давали мне никаких обещаний.

– По отношению к самому себе, как некая присяга рыцарству.

– О рыцарстве теперь можно только прочесть в книжках о прошлом, которые повествуют о рыцарях на белых конях.

– Вороных.

– Вороных? – переспросила удивленная Джини.

– Я всегда предпочитал вороных лошадей.

Разговор полностью вышел из-под контроля и понимания Джини. Она снова встала.

– Со мной все будет в порядке. Я буду отправлена в Англию, вы же слышали, что капитан сказал мне об этом. И сама устрою свою жизнь. Вы были более чем добры ко мне и с избытком выполнили обязательства, налагаемые на вас вашим, как бы это лучше сказать… вашим кодексом чести.

Он скрестил руки на широкой груди и стоял теперь перед ней, неподвижный, словно бронзовая статуя, если не считать развевающегося от ветра плаща у него за плечами ч трепещущей пряди темных волос на лбу.

– Нет. Брак – единственный способ спасения вашего будущего.

В. ответ на это Джини прищелкнула языком и заявила:

– Чепуха. Вы могли бы просто предложить мне стать вашей любовницей.

Она, разумеется, отклонила бы такое предложение, но подобные соглашения всегда были в ходу там, где в достатке имелись нуждающиеся женщины и богатые мужчины с потребностями иного рода. Джини молила небеса, чтобы ее положение не стало до такой степени отчаянным.

Выражение лица у Ардета сделалось еще более суровым и серьезным.

– Вы оскорбляете нас обоих, а заодно и память вашего мужа. Он женился на вас из соображений чести.

– Элгин Маклин женился на мне потому, что мой отец пригрозил пристрелить его.

– Я не допущу, чтобы вы стали шлюхой при каком-то мужчине! Я этого не позволю!

Джини почти ожидала, что он ответит ей с таким пылом негодования и что в глазах его вспыхнут искры, словно молнии в тучах, внезапно появившихся на небе в погожий день. Ей не хотелось, чтобы граф заметил, как ее напугал взрыв его гнева, и потому она подняла голову как можно выше.

– Вы не страж моей чести, милорд. Никто не возлагал на вас ответственность за мою нравственность. Вы имели основания давать клятвы и обеты вышним силам, но вы не давали их мне.

– Выбросьте из головы упоминание о моих обетах. Обычный здравый смысл требует, чтобы джентльмен оберегал тех, кто в этом нуждается. Брак – наиболее быстрый способ достичь этой цели.

Джини вовсе не стремилась стать объектом расхожего, но совершенно неуместного в данном случае девиза насчет того, что положение обязывает. Подумать только, быстрый способ!

– Здравый смысл также требует соблюдения годичного траура. Раз уж вы заговорили об оскорблении, то память Элгина будет оскорблена, а общество выразит свое возмущение, если я выйду замуж неприлично скоро после смерти мужа.

Джини полагала, что ежели граф так печется о благопристойности, то эти ее слова закончат нелепый и смешной разговор.

– Я не могу ждать целый год. И ваш сын тоже.

– Дочь.

Пусть он и граф, но Джини начинала уставать от его самоуверенности.

Он поднял черную бровь и скривился в улыбке.

– Но вы же не захотите, чтобы ваш ребенок столкнулся со сплетнями и пренебрежением общества?

– Я не хочу этого и для себя, но также и для вас, если вы все-таки добились бы исполнения вашего безумного плана. Вас, так же как и меня, основательно вымажет кисть, которую обмакнули в деготь гнусного злоречия.

На этот раз он улыбнулся по-настоящему:

– Поверьте, что мне случалось быть измазанным и кое-чем куда более гнусным.

– Вы не понимаете. С моей историей я никогда не буду признана достойной приличного общества.

– Вы достойны этого гораздо больше, чем я, миссис Маклин, однако я нисколько не боюсь встретиться лицом к лицу с вашим высшим светом.

– Я не боюсь.

Оба знали, что Джини говорит неправду.

– В таком случае оставьте ваши неубедительные отговорки, – сказал он. – Вы осведомлены о физической стороне брака, но я клянусь, что не стану навязывать вам нежелательную для вас интимность.

Яркий румянец мгновенно вспыхнул на щеках Джини. Она была настолько ошеломлена невероятным предложением графа, что до сих пор ни на минуту не задумалась обо всех вытекающих из него последствиях. Делить с незнакомцем его богатство и титул – это одно, а делить с ним постель – уже совсем другое. Какое несчастье, что она толком не задумалась над нелепостью такого предложения! Этот человек явно не в своем уме. Она не может воспользоваться преимуществами своей знатности, как это ни соблазнительно.

– Милорд…

– Ардет, – поправил он, – или Корин, если мы намерены вступить в брак.

– Милорд, – с нажимом повторила она, – вы находились в гуще сражения, вы переживали его последствия. Вы еще не в состоянии мыслить вполне ясно. Ни один разумный джентльмен не сделает подобного предложения, и ни одна порядочная леди не сможет его принять.

– Вы считаете, что у меня… ох, как это выражается сержант? Да, вспомнил! Вы считаете, что у меня труха в голове?

Что есть, то есть, но Джини была слишком воспитанна, чтобы высказать это мнение вслух.

– Конечно, нет. Разве что вы переутомили вашу голову, уделяя моему положению все свое внимание. Если оставить в стороне стремление успокоить вашу совесть, по каким бы личным причинам вы этого ни добивались, женитьба на обедневшей вдове с запятнанной репутацией, и к тому же беременной от другого мужчины, не принесет вам ничего хорошего. Вы пэр, вы богаты и вполне можете найти для себя невесту в самом высшем обществе, красавицу из всем известной знатной семьи и с хорошим приданым. К чему вам что-то другое?

Ардет посмотрел на сгущающиеся тучи, то ли ожидая возвращения своего ворона, то ли обдумывая ответ на заданный вопрос. Наконец он снова повернулся к Джини.

– Денег у меня достаточно, меня нисколько не привлекают ваши так называемые сливки общества. Красота увядает, но ваша как раз такого рода, которая с течением времени расцветает все ярче и становится все более привлекательной.

Джини снова покраснела до ушей. Сама она считала себя хорошенькой, но Элгин находил, что волосы у нее слишком рыжие и блестят, как медная проволока, что фигура у нее уж очень хрупкая, а нос коротковат. Он к тому же был влюблен в ее сестру Лоррейн, пышную белокурую богиню.

Ардет все еще смотрел на Джини, и взгляд его словно проникал сквозь ее черное платье, мало того, проникал в ее мысли.

– Ум женщины, ее сердце и душа – вот что главное. Я успел это понять и скажу вам, что вы настоящая леди. Помогая вам, я искупаю мои прошлые грехи, это воистину так. Вы спрашиваете, что я хочу получить взамен? Отвечу, что взамен я попрошу вас о помощи.

Джини рассмеялась невеселым смехом, пытаясь уловить, в чем суть его силы, его уверенности в себе, той ауры всемогущества, которая окружала его. Проходившие мимо солдаты старались держаться от него на расстоянии и опускали глаза; офицеры приветствовали его почтительным наклоном головы, также держась на определенной дистанции. Что касается женщин, то они глазели на него, облизывая губы, словно собаки в лавке мясника. Этот человек ни в чем не нуждался, и Джини сказала ему об этом.

– Нет. Я очень нуждаюсь в том, чтобы мне помогли вернуться в ваш мир. То есть в Англию. Я многого не знаю и не понимаю здесь.

Джини вспомнила, как он говорил майору лорду Уиллфорду, что его семья жила за границей. Это, видимо, объясняло некоторые не совсем обычные обороты его речи и его манеру держать себя.

– Вы очень скоро всему научитесь от джентльменов в кофейнях и клубах для мужчин.

– Напыщенные щеголи и бездельники не в состоянии помочь мне найти то, что я потерял. Вы другое дело. На вас – вся надежда.

– Здесь, в Брюсселе?

Джини была готова на многое в благодарность за то, что он уже дал ей.

– Надеюсь, что нет. Но если даже моя потеря находится здесь, мне придется оставить поиски, потому что дела требуют моего переезда в Англию. Мой вложения, мое имение, унаследованная собственность нуждаются в моем присутствии. Не говоря уже о геральдической палате, которая должна подтвердить мое наследственное право на титул.

– Но если вы уедете, как же вы найдете потерянное вами сокровище, если можно так сказать?

– Я не совсем понимаю, что мне в точности надо найти. Так, теперь все так же ясно, как небо в тучах!

– В таком случае чем я могу помочь?

– Тем, что позволите мне помочь вам, если это вам понятно.

– В качестве вашей жены?

– Лицензия на брак избавит от всех неприятностей. Все мое будет и вашим. Ваш дом, нет, даже несколько домов – нуждаются в женской руке. Вы сможете без счета тратить деньги на платья, меха и драгоценности. Лошади, яхты – словом, все, что пожелаете. Путешествия, если вам это нравится, благотворительная деятельность, если вам это по душе. Защита от оскорблений и средства для вашего сына. Первое место в местном обществе и гарантированное высокое положение в лондонском бомонде.

– Я занимала бы более высокое положение, чем моя сестра, верно? Ее муж всего лишь барон.

– Графиня уступает только принцессе, герцогине и маркизе, а многие ли из них имеют доступ к такому богатству? Или такого щедрого мужа?

– Это звучит так, будто вы торгуетесь.

– Но вы продали бы только ваше присутствие, отнюдь не ваше тело, клянусь. И лишь на короткое время:

– Как я могу отказаться? Понимаю, что должна, но ваше предложение слишком соблазнительно.

– Само собой разумеется. Я брал уроки у самого дьявола. – Он прижал руку к сердцу. – Я отдаю мою жизнь и все, что мне принадлежит, в залог вашей чести и вашему счастью.

Потом он опустился на колени у ее ног и поцеловал ей руку, скрепив таким образом их соглашение.

Эта минута могла бы стать самой счастливой в жизни Джини, если бы не червь сомнения, который тревожил ее душу.

Солнечный восход и волосы Джини. После долгого пребывания во мраке Ардета тянуло к этому, словно мотылька к пламени свечи или скрягу к золоту. Ему казалось, что он мог бы наслаждаться и тем и другим целую вечность. К несчастью, вечности в его распоряжении не было.

Намерение остаться здесь и по истечении отведенных ему шести месяцев укрепилось в нем теперь еще более, и не имело значения, сколь долгим будет этот срок. Со всеми ее бедами, страданиями и грязью жизнь все-таки лучше, чем любая иная возможность. Она… живая.

Точно так же рассуждал и гремлин. Даже сидя в полудреме на столбике большой кровати Ардета в номере лучшего отеля в Брюсселе, ворон бормотал:

– Живой… Будь проклят ад. Я живой!

Накинув на плечи одеяло, Ардет подошел к окну. Видимо, его тело не привыкло к прохладе. А может быть, ощущение холода возникло при мысли о том, что еще один день прожит, а песочные часы так и не найдены. Он понимал, что эта проклятая штуковина всего лишь символ, уловка дьявола, имеющая целью добиться, чтобы Ардет постоянно мучился тем, что теряет драгоценное время. Он никогда не найдет песочные часы, это даже не зависит от воли Сатаны. Но он может обрести собственную человеческую суть, и, возможно, этого достаточно, чтобы выиграть пари.